Топ-модель
Шрифт:
– А как звали нашего героя? Арнольд, кажется?
– Арнольд. Представляешь?
– усмехнулась.
– Не имя - анекдот! И вся наша жизнь - анекдот. Ой, голова кружится, как на карусели.
– Наклюкалась, Маша?
– Какое смешное слово: на-клю-ка-лась?
– Поспи.
– Чтобы поспать, надо закрыть глаза.
– И что?
– Я боюсь закрывать глаза.
– Почему?
– Если закрою глаза, то умру, как Танечка.
– Прекрати!
– Она плакала, Танечка, - вспомнила.
– Наверное, ей было больно.
– Спи.
– Это ведь больно, когда отрезают голову?
И не получила ответа: дневной мир неожиданно
4.
Я сплю, и, видимо, от неловкости положения затекают руки. И мне кажется, что я, связанная, нахожусь в каком-то подозрительном помещение, напоминающие ординаторскую в больнице. Об этом утверждает неприятный запах болезней, кушетка с липкой клеенкой, металлический столик, ведро, переполненное использованными бинтами со следами старой ржавой крови. И я понимаю, что надо выручать себя, в противном случае...
На трубе отопления вижу заостренный выступ для крана. Раньше здесь был вентиль, потом его сняли. Хорошо, что его сняли... Заставляю себя осесть с кушетки. После нескольких безуспешных попыток удается зацепиться веревкой за этот спасительный вентильный выступ. После несколько минут напряжения свобода! Свобода?
Я тихо подхожу к двери со стеклом выкрашенным в белый отвратительный сурик. Приоткрываю её - больничный длинный коридор, в его глубине слышится неторопливые и размеренные голоса. Вглядываюсь: горит дежурная лампа. Я, как тень, двигаюсь туда. У меня легкий тренированный шаг и почти нет дыхания.
Приближаясь, вижу за столом сидят четыре человека в белых медицинских халатах. У всех стоптанные туфли и мешковатые брюки с пузырями на коленях. Люди играют в карты и переговаривается. Во всем этом ничего нет странного, кроме одного - лица игроков скрыты масками. Это новогоднее масками улыбающегося зайца с упитанными розовыми щеками.
Я заставляю себя сдержать крик ужаса: узнаю троих - это "детсадовский врач", "учитель химии" и "таксист". А вот кто такой четвертый? И о чем они говорят?
– Да, господа, - кидает карты на стол "врач", - трудно стало работать, я вам так скажу. Никакого доверия со стороны родителей. Нами пугают детей. Да и сама эта ребятня такая недоверчивая. Даже на сладкий чупа-чупс не ведется...
– Проще надо, коллега, проще, - усмехается "учитель химии".
– Без чупа-чупсовских, понимаешь, затей. Прежде всего надо завоевать авторитет. А есть авторитет - нет проблем.
– Проблема у меня, - вздыхает "таксист".
– Нарвался я тут на одну шалую. Красивая девочка. Маша зовут. Вы её, наверное, знаете? Очень мне понравилась. Хотел её полюбить от всей души, а она, стерва молодая, возьми и ломиком ткни мне в легкое. Больно, господа, больно и неприятно.
– Вы пали жертвой собственной беспечности, коллега, - засмеялся "четвертый", мне неизвестный.
– Разве можно таким доверять? Если решил расчленить, не отвлекайся на порывы души. Могу привести недавний пример: молодой человек из Санкт-Петербурга некто Эдуард Шемяков оказался любителем женских пальчиков. Действовал без всяких сантиментов - душил заранее сплетенной удавкой или работал ножом. Далее с бездыханным телом устраивал сексуальные оргии. Удовлетворив похоть, отрезал понравившуюся часть тела: грудь, бедро, голень или там филейные доли. Упаковывал добычу в целлофановый пакет и шел домой, где его ждали интеллигентные папа и папа, старшая сестра и двое младших братиков. Фирменное блюдо готовил сам. Сдабривал мясо брусникой или клюквой, посыпанной
– Вот-вот, "поленился". Самое надежное средство - это серная кислота, - заметил "учитель химии".
– Идеальное средство. Правда, с Машей у меня тоже промашка вышла, признаться. Сбежала, когда я её подружку Величко рубил, чтобы замочить в кислоте...
– Маша-Маша, - вспоминал "детсадовский врач".
– У меня тоже была Маша с косолапым мишкой. Укусила за палец, представляете?
– Безобразие, совсем развинтилась, - пожаловался "таксист".
– Где это видано, чтобы ломами бить человека. Я пас, господа, - скинул карты на стол.
– По-моему, мы говорим об одной и той же фигуре, - хмыкнул "четвертый" - Должен вам обрадовать, коллеги, Маша наша гостья!
– Жестом руки успокоил игроков.
– Не волнуйтесь. Хлороформ - надежное средство. Спит в ординаторской, как убитая.
– Не-е-ет, вы её не знаете, - заволновался "таксист".
– Она живучая, как кошка. Зря я ей башку не оттяпал в машине, боялся салон испачкать. А теперь вот маюсь, - взялся руками за ломик торчащий в боку.
– У меня такие фокусы не пройдут, - говорит "четвертый".
– Моя квалификация вам известна, господа. Люблю современную моду и топ-модели. Такая вот душевная слабость. Опять же многолетняя практика в области разделки рыбы, - швыряет веером карты на стол.
– Игра сделана, коллеги. Поднимается в полный рост.
– Пойду, займусь нашей Машей, - вырвав ящик из стола, извлекает оттуда кухонный резак.
– Что может быть прекраснее любви с расчлененной красоткой, господа?
– А вы, батенька, извращенец, - хихикает "таксист".
– Желаю удачи-с.
– Вот удачи нам порой и не хватает, - соглашается "четвертый" и начинает движение по коридору в мою сторону.
Я отступаю в ужасе и, чувствуя спиной дверь, вдавливаюсь в какую-то палату. Дрожащей рукой защелкиваю не очень надежный замок. Перевожу дыхание. Потом оглядываюсь и... почти теряю сознание. В больничной многоместной палате над казенными кроватями висят на скотобойных крюках человеческие обрубки, сочащиеся тяжелой черной кровью. И, умирая от беспредельного кошмара, я догадываюсь, кому они принадлежат...
Более того, один из крюков свободен...
Открыв глаза, вижу рожковую люстру - её домашний и уютный вид обрывает кошмарный сон. За открытым окном фиолетит столичный вечер. Я нахожусь в комнате своей двоюродной сестры Евгении. Как здесь оказалась? Ах, да!..
И вспоминаю - все вспоминаю
И чувствую, как вновь саднит душа. Боже, весь ужас, связанный с Танечкой, происходил на самом деле. Я своими глазами видела заледенелую холодильной установкой девушку, сшитую грубыми швами.
За что её убили? За что убивают таких, как она и как я? Мы просто обречены жить в нездоровом обществе, где не работают никакие законы, кроме каннибальских.
Слышу приглушенные голоса в гостиной, заставляю себя подняться. Впечатление, что нахожусь в кубрике теплохода во время шторма. Видела бы меня родная мама? Обращаю внимание, что телефонный аппарат отсутствует в комнате. Почему? Что происходит?
Меня встречают со сдержанной радостью: за круглым столом сидят все, кого я знаю: Стахов, Евгения, Максим Павлов и сестры Миненковы, и один, кого не знаю: он худощав, седоват, с энергичным лицом генерала спецслужб. Мой вопрос нелогичен ко всему, что происходило в эти последние дни.