Топ-модель

Через четверть часа наш джип закатил в район, застроенный старыми домами. Немцы сооружали, сообщил Стахов, и назвал какой-то дремучий год 1946. Я глазела на эти старые дома, на старых людей, проживающих в них, на старых детей во дворах, и думала: лет через пятьдесят по этой улице тоже будет мчатся на авто какая-нибудь красивая молоденькая девочка моих лет, и удивляться окружающему старому миру. Такое впечатление, что в этом районе проживала сама Старость.

– Не хочу быть старой, - говорю вслух.

– Что?
– не понимает Алекс, высматривая трафаретки с номерами на домах.
– Кажется, здесь?

Неужели, чтобы остаться молодой, надо умереть? Как это случилось с Танечкой Морозовой. Но я не хочу умирать - но не хочу быть и старой. Что же делать?

Между тем наш автомобиль уверенно въезжает в один из дворов. Внутри него - здание школы, однако заметно, что здесь тоже не учатся, а занимаются неким бизнесом. Кажется, книжным, если судить по бумажным кирпича, забившим мусорные баки. Мою догадку поддерживает Алекс, сообщив, что в "школе" располагается некое столичное издательство, выдающее на-гора невозможное пи-пи для доверчивых российских читателей:

– Никогда, Мария, не читай эту макулатуру.

– Я и не читаю, - признаюсь, выбираясь из машины.
– Почти.

– Вот и не читай, - повторяет мой спутник, осматриваясь.
– Нам сюда, указывает на соседний дом.
– Первый подъезд, квартира тринадцать. Гляди, наш Сопикович не верит в магическую силу цифры. А вот мы верим...

Прогулочным шагом отправляемся в неожиданные гости. Никаких чувств не испытывала, словно помня наставления старшего товарища. Впрочем, была уверена: объекта нет на месте - или в больнице, или в подмосковном санатории.

На лавочке у подъезда старели старушки, похожие друг на друга, как сестры. Стахов обратился к ним:

– Бабули, Сопикович из тринадцатой дома?

Старушка, самая бойкая, ответила тоненьким голоском:

– Сопликович, сынок, дома. А вы из больницы?

– Из нее, - отмахнулся охотник на людей.
– Бригада экстренной помощи. Если пациент будет кричать, не обращайте внимания.

– Ай-яя, - запричитали старушки, - беда-беда...

С чувством юмора у моего спутника было в порядке - даже чересчур. Заступив на широкую лестницу, неспеша зашаркали вверх. Стены были испещрены надписями, утверждающими, что здесь живут "лохи" и "козлы". Пахло жареной картошкой, рыбой и кошками.

Если закрыть глаза, легко представить: я в родном дивном городке, о котором я вспоминаю все меньше и меньше.

Квартира с выщербленным номерком "Кв.13" находится на третьем этаже. Решительная рука менхантера топит кнопку звонка. Разболтанно-мелодичный звук убегает в глубину квартиры.

Потом слышится поспешные шаги - дверь открывается. На пороге крупно-каботажная тетя с пористым лицом, где прорастают усики и бородавки. Общее впечатление, что перед нами бегемот, правда, женского рода. В чудовищно-безобразном сарафане: белое поле - черный горошек. Однако больше всего меня умилили ветхозаветные босоножки из 1946 года и беленькие газовые носочки с красненькой каемочкой.

Из самой квартиры шел неприятным запах мочи, лекарства и болезни. На немой вопрос хозяйки Стахов ответил, что мы из благотворительной организации "Мирные инициативы".

– Да-да, нам звонили, - обрадовался "бегемот" в босоножках.
– Я дочь больной.

– Какой больной?
– удивился Алекс.
– Простите?

– Вы же к Луговой Инессе Львовне? То есть, к маме моей?

– Мы к Сопиковичу Ананию Ананьевичу.

– Ах, к моему мужу?
– Воскликнула хозяйка.
– Господи, не так вас поняла. Я - Ирина Горациевна. Очень рада, очень, - обтирала руки о полотенце, перекинутое через жирноватую шею.
– У нас тут маленький хаос. Год неудачный: одни несчастья, - и пригласила пройти в квартиру.
– То мама болеет, то вот супруг вернулся с юга...

Я испытала брезгливое чувство, появившееся от неприятных агрессивных запахов и домашнего неопрятного беспорядка.

– Ананий, к тебе из благотворительной организации, - медовым голоском сообщила Ирина Горациевна, пританцовывая у двери комнаты.
– К тебе можно? Что?..
– И нам: - Знаете, после несчастного случая на море... Ананий сильно нервничает и просит, чтобы я его предупреждала...

Наконец раздался голос, мне знакомый, мол, кого там черти принесли?

– Прошу, - открыла дверь хозяйка.
– Чай? Кофе?

– Чай? Кофе?
– повторил Алекс.
– Потанцуем?

– Что?
– изумилась Ирина Горациевна.

– Шутка, - объяснил охотник на людей и заступил в комнату энергичным шагом, как представитель благотворительной организации.

Я готовилась увидеть Бог знает что - во всяком случае, образ печального паралитика в коляске стоял перед моим мысленным взором. И что же? Нас встречал здоровый молодец с упитанными щеками. Правда, небольшая бинтовая заплата на стриженной макушке напоминала о днях минувших и печальных.

Комната была заставлена стеллажами с книгами, на столе - портативный компьютер, на его экране цвела картинка некой шулерной карточной игры.

Наше хамоватое вторжение ввергло лже-Арнольда в шок. Еще больший шок донжуан испытал, когда узнал во мне особу, приласкавшую его от всей своей бескомпромиссной юной души.

Шулеру по жизни казалось, что он спит, и ему снится дурной сон. К его сожалению, это был далеко не сон. Мы наступали на него и гражданин Сопикович решил: его снова будут бить - и бить больно. И не только по голове. Отступая, некрасиво плюхнулся на тахту и взвизгнул тонким фальцетом:

– Кто вы такие?!

Мой товарищ с удивлением отвечал, мол, мы из благотворительной организации, которая занимается решением неких проблем, связанных с игрой в карты.

– В карты? Какие карты? Я не играю в карты?
– нервничал человек на тахте. Затем раздался лязг зубов и вопрос: - Она с вами?

– Кто?

– Вот эта... б-б-благотворительница!
– и невольно поправил заплату на макушке.

– Она лучший наш работник, - ответил охотник на людей, садясь в кресло перед компьютером.
– Ну-с, тренируемся, Ананий Ананьевич. И это правильно надо долги отдавать.

– Ах, - радостно вскинулся Сопикович.
– Так вы за долгом от Севы Зайченко?

– Именно от него, - невозмутимо ответил менхантер.

– Минуточку. Разрешите...
– и тиснул руку в дальний угол стола; порывшись там с напряженным лицом, вырвал на свет плотную пачку долларов: Только Ирочке не говорите. Она меня не поймет. Ее мамаша загибается уж год десятый. Живучая, я вам скажу...
– И с угодливостью вручил деньги моему спутнику.

Тот меланхолично взял пачку, чуть распушил её и проговорил: