Три минуты истории
Шрифт:
Роллан Перро родился в городке Сен-Реми-де-Прованс, который слывет яблоневой столицей этого края.
Здесь он и назначил мне однажды встречу — «в кафе около церкви».
Он привел меня к какому-то мрачному дому в центре городка. Теперь тут «музей Мишеля Нострадамуса» (1503–1566), средневекового пророка, оставившего около 5 тысяч зарифмованных, написанных на дикой смеси старофранцузского с латынью строк. Время от времени во Франции возникает «бум Нострадамуса». В 1981 году некий аптекарь Жан-Шарль де Фонбрюн издал книгу расшифровок Нострадамусовых стихов. Она разошлась тиражом почти в миллион экземпляров. Возникли повсюду кружки и комитеты, обсуждавшие книгу, из которой следовало, что через два года начнется война. Под руководством полковника Мишеля Гардера Центр по изучению стратегических
— Сколько помню себя, еще со школы мы смеялись над стишками Нострадамуса. В этом городе не найдешь никого, кто бы понимал его мирлитоны. Мирлитоны? Это значит… скверные стишки.
Он вдруг хлопнул себя по лбу и сказал: «Боже мой!» Обвел глазами, полными изумления, всех нас, сидевших за столиком кафе. «Как же я забыть это мог… Едем! Немедленно едем! Я вам что-то покажу!»
Мы ездили весь день: побывали на мельнице Альфонса Доде; в замке Черного пирата, еще во времена трубадуров державшего весь этот край в повиновении и страхе; завернули к домику Винсента Ван-Гога — здесь, в Провансе, он открывал пленэр; проехали мимо фермы, где вырос Роллан и куда по смерти деда пришли другие люди; а он все увлекал нас куда-то дальше, дальше. Углубились наконец в лес, вышли из машин. Он все не говорил, в чем дело, мы перешептывались за его спиной, полагая, что он ведет нас не иначе к Нострадамусу. Но вот Роллан нашел то, что искал. Он был сильно взволнован. Перед нами лежала поросшая кустарником и дикими прованскими травами, не знавшая плуга земля.
— Вот она… — сказал Роллан. — Еще в 1952 году один из друзей моего деда, антифашист Джулио Бартелли, оставил мне дарственную на эту землю. Где-то у меня и бумаги должны быть. Как же я про это забыл?
Ну, скажу я вам, не порадовался бы я на его месте! «Землевладелец! Латифундист!» Это были еще самые мягкие из тех шуточек, которыми вечером донимал его «Лонго май». Тут же, конечно, порешили, что Роллан должен разыскать дарственную и приобщить свой частный пятачок к кооперативу. Поскольку Нострадамус, однако, в тот день не сходил с языка, взяли карту «третьей мировой войны», опубликованную в книге Фонбрюна и подправленную генералами из Центра стратегических исследований. Увы! — и нечаянно прирезанный к кооперативу земельный участок оказался в самом пекле войны. Нигде в Провансе не оставалось надежного убежища. Не только всему живому суждено было исчезнуть с лица земли, но даже мертвому дому-музею средневекового пророка…
— А знаете, — сказал Вилли Штельцхаммер, австриец, один из учредителей «Лонго мая», верный ему с первых дней, — вы же нам целый сюжет привезли! Буду писать пьесу!..
Когда «Лонго май» кончает сельскохозяйственный сезон, его старенький автобус, груженный концертным реквизитом, домашней утварью, полный детей, пускается в многомесячные европейские вояжи. Вилли за лето успевает написать, как минимум, пьесу и несколько новых песен. Играющий на всех инструментах Николас Буш перекладывает слова на музыку, концертная группа разучивает их, и начинается европейское турне: Австрия, ФРГ, Швейцария, Франция… Постановки эти остро антифашистские и антиимпериалистические.
А Вилли слово свое сдержал: он написал музыкальную пьесу «Солалуна». Впервые лонгомаевцы рискнули снять в Париже театральное помещение. Здесь-то, в театре «Гэте Монпарнас», я и узнал развязку сюжета, родившегося у меня на глазах. «Солалуну» играли и пели кроме труппы «Лонго мая» еще их мадагаскарские и латиноамериканские
друзья. Всю неделю театр был битком, на зависть иным профессиональным труппам.Солалуна, остров Солнца и Луны, прибежище свободы… «Лонго май» рассказывал о себе! Но через себя он рассказывал о мире.
И вот у нас на горе Зензин зашел разговор про историю — вчерашнюю и завтрашнюю.
Ведь столько она таит в себе неожиданностей, столько преподносит уроков поколениям и людям! Первым, кто по поручению де Голля принял эскадрилью «Нормандия» в свои руки, был майор Жозеф Пуликен. Его задачей было лишь сформировать эскадрилью и привести ее в Россию. Он был по возрасту много старше всех последующих командиров эскадрильи и полка и двадцатый век захватил еще с его рождения. Безусым юнцом в 1918-м он, кавалерист, сражался против этих неизвестных, страшных, перевернувших мир большевиков. Четверть века спустя привел к ним боевую эскадрилью — символ, что два народа в час опасности с двух дальних концов Европы соприкоснулись плечом.
«Ряд школьных учебников во Франции, подчас карикатурно изображающих историю, будут скоро заменены новыми. Некоторые обещают быть просто превосходными. Новые трактовки вносятся в разделы, вызывающие наибольшее столкновение мнений: в историю Советского Союза» (журнал «Экспресс»).
Не дремлют «ястребы»! Летчик полка «Нормандия — Неман» Франсуа де Жоффр, написавший книгу о товарищах по полетам, кончил ее словами, которые сегодня звучат почти как стон: если когда-нибудь наше дело забудут, значит, оно было напрасно…
— Допускаете ли вы, что это возможно? — спросил я у генерала Пьера Матра.
Он ответил сразу — ответ этот, как я понял, им выношен давно:
— Россия не забудет. А Франция не вправе забыть.
— А твое мнение, Филипп?
Филипп Матра когда-то, расположившись под столом, провожал отца взглядом — он уходил делать историю, которая привела его в Россию, на Восточный фронт. Теперь Филипп выращивает под Парижем скаковых лошадей, а на лето выезжает в «Лонго май» — катает детвору, учит верховой езде.
— Со мной рядом всегда был отец, так что насчет исторического образования, думаю, порядок. Но что меня тревожит, так это атака на школьные учебники. Чуть не каждый год в наших школьных учебниках, особенно по истории, переписывают целые разделы. Пересмотру подвергается в первую очередь история СССР, социалистических стран…
— Если я верно понимаю, для каждого класса французской школы существуют несколько учебников по одной и той же дисциплине?
— Да. Это оставляет хотя бы возможность выбора учителю и родителям учеников. Но если в одном классе или колледже учат так, а в соседнем по-другому, это уже тревожно. Я уж не говорю, что правеют в конце концов все учебники…
Не покажутся ли — не сегодня, так завтра — тем, кто сочиняет учебники по истории для французской школы, мирлитоны Нострадамуса важней эпопеи полка «Нормандия — Неман»?
Сын Нострадамуса, тоже, как и он, Мишель, попробовал было, вслед за батюшкой, и для себя стяжать славу прорицателя судьбы. А уже разгорелись во Франции войны католиков с гугенотами, пылали в Провансе деревеньки и города. Осажденный королевской армией, городок Пузен — совсем недалеко от «Лонго мая», от родины обоих Нострадамусов и их земляка-потомка Роллана Перро, — по пророчеству младшего Мишеля, должен был «сгореть от пожара». Вышло, однако, иначе: решительным приступом католики взяли город, остался он цел и невредим. Ночью командующий армией короля капитан Франсуа Д’Эскиней де Сен-Люк увидел, как кто-то, дом за домом, с факелом в руке жжет город Пузен. Опередив свиту, капитан, которому гнев застил глаза, налетел на поджигателя и затоптал его конем.
Старец из Прованса оказался хиромантом поискуснее — он пророчил дальние бедствия, войны, огни, будто протягивая факел астрологам будущих времен. Разве же случайно эту хиромантию ловко накладывают и на вчерашнюю, уже прожитую человечеством, историю и выуживают из нее компьютерами самые мрачные прогнозы на завтра? Неминуема, мол, война, и это с Востока идет «угроза» безмятежному, доверчивому Западу…
Но, к счастью, история — не только даты, хроника, происшествия; это еще и память, удерживаемая людьми и землей.