Три минуты истории

«Контроль пути следования советского самолета, произведенный воздушной обороной, установил, что он не проникал в запретную зону П-62. Он просто находился в течение трех минут, причем не по вине пилота, в зоне ограниченных полетов Р-64… Таковы факты. Воздушная оборона не нашла их достаточными для принятия мер. Правительство в свою очередь также не нашло их достаточными для принятия дипломатических мер, ибо советский пилот не был ответствен за происшедшее».

Но тогда кто же был ответствен за происшедшее?

Выходило, что сами диспетчеры.

А они каждый день, лишь только позволял экран радара, названивали в редакции газет, на радио, на телевидение. Никакого эффекта! Как будто пустая бочка с грохотом катилась с горы. «Мы, конечно, знали и раньше, что пресса на Западе не блещет правдивостью, — сказал мне Жан-Пьер. — Но чтобы так завраться! Настолько исказить факты! Сделать слона, когда даже мухи не было!»

В разгар кампании, когда хором клеветы заглушили даже правительственное разъяснение, где уж там было услышать слабый голос «стрелочников неба»! И все-таки они решили, что — рано ли, поздно ли — заставят услышать себя.

Так мне суждено было встретить Жан-Пьера Дюфура.

Теперь он — президент ассоциации друзей «Радио Зензин».

Нас познакомил в кооперативе «Лонго май» Роллан Перро.

Я отметил в незнакомце живые глаза, светившиеся умом и насмешкой. Под стать всему его облику оказалась и манера говорить: юмор с ехидцей пополам.

Авиадиспетчер! Фальцет!

Оказывается, еще долго и сознательно он сторонился «Лонго мая» и как раз потому охотно ввязывался во все диспуты с радиослушателями. Когда возникал в эфире ироничный фальцет, на радио даже оживлялись: это был противник открытый, упрямый, умный, не всем и не всегда удавалось его переспорить — не говорю уж переубедить.

— Еще три года назад в нем сидели разом и антикоммунист и антисоветчик… что-о, неправильно говорю? — Роллан, отсмеявшись странности нашего знакомства с Жан-Пьером, уже вполне серьезен. — А сейчас… Как только разразилась кампания вокруг «Туполева», Жан-Пьер пришел к нам. Ну конечно, наш передатчик с горы Зензин сцепился со всей масс-медиа, но разве мог он перекричать и государственное радио, и телевидение, и вдобавок кучу газет? Но мы сказали тогда Жан-Пьеру: давай подумаем, что можно сделать еще.

— И вот что мы сделали, — Жан-Пьер положил передо мной две брошюрки.

«Эта брошюра написана и выпущена группой диспетчеров воздушного контроля (которых пресса окрестила „стрелочниками неба“), находившихся на дежурстве в пятницу 13 апреля 1984 года в региональном контрольно-диспетчерском пункте Экс-ан-Прованса. Наше досье составлено на основании радио- и радарных записей, докладов и свидетельств диспетчеров воздушного контроля, которые были участниками или зрителями этого тревожного эпизода нашей действительности…»

Брошюрки были разные: одна тоньше, другая толще. На первой высоко летящий белый самолет атаковала хищная авиастая с надписями на крыльях: «Фигаро», «Матэн», «Котидьен де Пари», «Пари-матч», «Телевидение». На обложке второй дерево с надписью «Общественное мнение» обвивал удав, от головы до хвоста исписанный теми же названиями.

Диспетчеры на общем собрании утвердили предложенный Жан-Пьером текст, правда, смягчили его и удава поменяли на авиастаю. В этом виде брошюру разослали во все редакции, задававшие в кампании тон.

Ни одного извива удава не пропустили в своем описании диспетчеры. И не упомянули только о том, о чем начисто промолчала пресса: кто же находился на борту самолета?

В самый разгар кампании я позвонил в Марсель Жану Торезу.

— Я только что с пресс-конференции в советском посольстве. Да-да, в связи с рейсом Аэрофлота Москва — Будапешт — Марсель. Представьте, Жан: случайно, от летчиков, узнал, что самолет был полон ребятишек и что на каникулы в Москву их сопровождала ваша жена. Значит, она возвращалась тем же рейсом, о котором сейчас столько шума? Дома ли Муза, могу ли я спросить о некоторых деталях этого полета?

— Муза дома, но ответить вам вполне могу и я. Я ведь тоже был в самолете. В Москву нас летало… дайте-ка минуточку сосчитать… 61 ученик из школ Марселя и Экс-ан-Прованса и пять преподавателей русского языка. Официальным гидом, это верно, была Муза. Языковые каникулы: девять дней в Ленинграде, четыре в Москве.

— Ребята остались довольны?

— Ну, знаете! Наших учеников там было не более десятка, с остальными нас свела поездка. Так вот, если полсотни ребят при прощании все поочередно виснут на шее гида, благодарят, плачут, уверяют друг друга, что тем же составом снова поедут в Москву, то… ведь это о чем-то говорит, правда?

— Все это было уже после приземления самолета в Марселе. Ну, а что произошло в воздухе, на последних минутах полета?

— Видите ли, я в некоторой степени ветеран этой линии. Сначала долго летели в облаках, потом прояснилось, и я сделался гидом. Летим над Генуей! Внизу Ницца! Слева от нас Тулон! Я так именно и сказал: «Слева от нас Тулон!»

Дети снова прильнули к иллюминаторам.

И вот тут-то диспетчер у земного пульта насторожился.

— Смотри, — сказал Жан-Пьер, раскрыв брошюру посредине, где через обе страницы растянулась средиземноморская береговая линия Франции и идущая вдоль нее трасса для пассажирских лайнеров. — Видишь большой квадрат Р-64 южнее этой трассы, захватывающий полоску берега и море? Это регламентированная зона, то есть зона ограниченных полетов. А в ней два кружочка, две запретные зоны: П-62 (Тулон) и П-63 (остров Леван)…

— Разве «Туполев» залетел хотя бы в один из этих кружочков?

— Да нет. Мы немедленно провели административный разбор обстоятельств полета. «Туполев» летел дополнительным рейсом. Диспетчер тут же поднял трубку прямой телефонной связи с военным диспетчерским пунктом в Тулоне, чтобы предупредить, что это по его команде в регламентированную зону Р-64 залетает «Туполев, Аэрофлот» и что мы сейчас же его оттуда вынем. Телефон оказался сломан. Но специально для устранения любых недоразумений у нас в зале контроля всегда находятся два военных координатора. Им и передал диспетчер информацию, а уж они без промедления по своим каналам сообщили ее в Тулон. Вот где-то тут, я думаю, и заискрило. Сколько раз мы загоняем самолеты в регламентированную зону! Испанские, итальянские, американские. И никогда ничего. Разбор ситуации привел нас к выводу, что в данном случае по проводам было передано не просто «самолет», а «Туполев, Аэрофлот». Эта информация попала, должно быть, на человека больного.

— Больного чем?

На меня глянули полные иронии глаза.

— Больного антисоветизмом! И, кстати, в тот день имелась причина для повышенного усердия: у острова Леван проводились учебные маневры.

— Мы летели точно по коридору, — сказал Жан Торез. — И все же от меня не укрылись некоторые странности. За несколько минут самолет дважды или трижды довольно резко изменил курс. Но Тулон постоянно был слева, это видели из иллюминатора все наши дети.

И все-таки, когда упрямыми взглядами ребята разогнали стремительные светлые облака, им открылись не пространственные дали — исторические.