Тритон

А это не мало, в глазах Галена. Это дает ему надежду, что однажды, он сможет быть с Эммой, не предавая всего, что он когда-либо знал.

Гален смотрит на Налию. Она наблюдает за Громом и Эммой со слезами на глазах. Налия тоже знает. Она знает, о чем говорит Гром между строк.

Эмма сглатывает.

– Дело в том… я не понимаю, какое это все имеет значение. О чем вообще спор? Гален и мама не хотят быть вместе и не будут. Им даже не нужно возвращаться. Они могут остаться на суше. Даже … даже вы можете.

Гром кивает, погружаясь в размышления. Гален одобряет дипломатический подход брата.

– Это правда, Эмма. Я не в силах принудить их жить под водой, да я и не хотел бы поступать именно так. И я думаю, мы все знаем, что невозможно заставить твою маму насильно что-то сделать, - Гром многозначительно смотрит на Налию знающим взглядом.
– Но если я хоть что-то и знаю о моем брате - так это то, что он предан нашему народу. Нашим традициям. Если я вообще имею представление о нем, то он захочет хотя бы попытаться сделать все правильно. Потому что он сильно любит тебя, и готов пройти сквозь трудности, расставив все по своим местам.

Гален никогда не воздавал должное тому, что Гром, вдобавок, еще и наблюдательный. Гален действительно хочет действовать правильно. Это не мелочь - бросить все, что вы когда-либо знали. Но это и не повод отказываться от Эммы. Если есть хоть небольшая возможность жить с Эммой, и при этом не забывать о своем происхождении, - тогда за это, безусловно, стоит побороться.

В нем постепенно зарождается маленькая надежда.

Гром смотрит на Галена, с очевидной просьбой о поддержке. Гален кивает ей снизу.

– Я считаю, нам следует попытаться, рыбка-ангел. Для меня очень важно, если бы мы могли попробовать.

– И что тогда?
– она вырывает свою руку у Грома.
– Тогда Гром свяжется с мамой и они будут жить долго и счастливо в двадцати тысячах лье под водой? А как же ты и я, Гален? Что будет с нами? Что будет с колледжем и…

– Эмма, - говорит Налия мягко.
– Нет необходимости решать все это прямо сейчас. Это не те решения, что должны быть приняты прямо сейчас.

Гром кивает.

– Твоя мама права. Всему свое время, Эмма. Мы поступим так, как и должны поступить прямо сейчас, а некоторые решения отложим на потом. Разве ты не согласна с этим, Эмма?

Эмма закусывает губу.

– Я думаю, да.

Налия встает.

– Тогда давайте отправляться в путь. У меня есть пара дел, которые нужно привести в порядок до отъезда. Я поменяю повязку Рейчел перед тем, как мы тронемся в дорогу. Мы сможем устроить ее на заднем сидении внедорожника Галена, обложив подушками.

Глава 9

Это один из тех моментов, когда жизнь кажется поставленной на паузу, а вселенная ударяет тебя осознанием происходящего, как обухом по голове. Это не просто осведомленность или сухие факты, которые ты можешь обсудить в обычном разговоре, вроде нашей беседы в мотеле, в окружении Галена, Рейны и Торафа. В окружении людей, у которых возможность отращивать хвост я приняла как должное. Конечно, мы говорили, что мама тоже одна из них. Но до этого момента, до всего этого - пожалуй, я в это так и не верила.

Даже когда Гален стоял у меня на кухне, обвиняя маму в том, что она мертвая принцесса рыб, я думала, сейчас нас ждет просто еще один неудобный разговор. В котором он попытается объяснить свою завуалированную шутку. “Вам придется многое объяснить, Налия”. Ха-ха-ха.

Разговоры разговорами. Все, что мы делали - это говорили, до того как истинное осознание сбило с ног. Осознание того, что была все-таки скрытая шутка, и именно я была тем самым “но” в ней. На протяжении чертовых восемнадцати лет. И это жестоко. Просто жесть.

Но то были просто факты. Знания. Вроде тех, сколько метров в километре или какой город является столицей Китая. Факты без всяких эмоций. Я слышала, как она по телефону сообщает шефу, что берет отпуск; как бубнит мне об уплате коммунальных счетов и прочих вещах, которые я не должна забыть сделать дома. Словно она планирует отпуск или что-то вроде него.

Но вот это? Смотреть, как взмахи длинного серебристого хвоста позволяют ей двигаться в воде за нашим домом - без намека на неуклюжесть Натали Макинтош, жены-матери-медсестры, зато со всей грацией и отточенностью, ожидаемыми от Налии, потерянной принцессы Посейдона… Такое принятие реальности ничем не лучше размашистой пощечины.

И все, что я могу сделать - просто смотреть.

Растягиваясь и вращаясь, мама, кажется, рада сбросить человеческие ноги: уголки ее губ растянулись в удовольствии. Глядя на ее лицо, легко поверить, что превращение настолько приятно, как описывал Гален. Ее хвост порхает в контролируемой грации, отчего Гален и Рейна, почему-то, кажутся неопытными и неумелыми. Но величие этой картины портит майка, которая все еще надета на маме - та самая, что была на ней по пути домой, когда я, несмотря на все случившееся, все еще воспринимала ее просто как мою маму.

Она подплывает ко мне, а я жду ее, погрузив ноги в песок на мелководье, чтоб не болтаться в воде. Когда она подплывает, я изучаю каждую мелочь в ней, пытаясь осознать все и принять, но ее лицо - вот что затрагивает меня до глубины души. На нем нет ни нотки извинения. Вина - вот что было бы лучше всего, но извинение тоже подошло бы. Потому что с помощью своего хвоста, - дополнения ее тела, которое она скрывала от меня на протяжении восемнадцати лет, - она собирается унестись в сторону открытых вод Атлантики.

И она действительно чувствует себя хорошо.

– Сюрприз - шепчет мама, добираясь до меня.

– Думаешь?
– самое неподходящее слово, чтобы начать это прощание. Я имею в виду, что мы в воде позади дома, в котором я выросла. Куда родители принесли меня после рождения, где она готовила мне “мусорный” омлет, где наказывала меня по разным причинам, важным и не очень.

Она смотрит на мои ноги.

– Выходит, у тебя нет плавника.

Я качаю головой. Это, похоже, подтверждает то, что она уже подозревала. Она серьезно смотрит на меня, с выражением “слушайся-своей-матери” в глазах.