Триумф поражения

Радостный мальчик вручает мне рисунок. Обнимаю его и целую в худую щечку. Поднимаю глаза и вижу строгое просветленное лицо Холодильника и… слезы в глазах Прохора Васильевича, стоящего рядом с Хозяином.

После праздника, воспользовавшись всеобщей суматохой, меня откровенно зажимает в углу возле барной стойки Захар Синицын.

— Вы — настоящее чудо, Ниночка! — жарко шепчет он моему правому уху. — Я могу договориться, чтобы вас взяли работать на телевидение. Такое маленькое агентство — не ваш уровень. Моя протекция дорогого сто…

Видимо, он должен был сказать "стоит", но не успел. Сильные руки Прохора Васильевича перенесли тележурналиста Синицына на пару метров от меня, за кухонную дверь. Беспомощно оглядываюсь по сторонам: вижу довольного и подмигивающего мне Димку, успокаивающе улыбающуюся Павлу Борисовну, показывающего большой палец Костика и горящие бешенством глаза Холодильника.

В этой глубине карего взгляда не только бешенство, но и злость, раздражение и недовольство. Не поверите. Мной.

Холодильник резко разворачивается и уходит из кафе.

Как и куда делся журналист, увидеть не успеваю. Начинается традиционное празднование удачно реализованного проекта. Шампанское, фрукты и пироги Павла Денисовича: с грибами, с капустой, с рыбой, с ягодами. Мы все какие-то одухотворенные и по-детски счастливые.

Общее мнение высказывает Дарья Владиленовна:

— Это было не только оригинально, но и просто красиво. Так по-человечески, так по-доброму, что мне очень хочется не останавливаться и сделать для этого мальчика что-то еще. Спасибо всем вам! Вселенная начала отдавать вам долги, Ниночка! Вы столько доброго и красивого сделали, работая в нашем агентстве, что незапланированное, экспромтное желание Сашеньки нарисовать ваш портрет немедленно — вершина сегодняшнего праздника. За вас, Нина!

Сердце щемит от благодарности этой доброй пожилой женщине и всем моим друзьям в нашем агентстве.

Костик бежит к роялю, и мужчины стройным хором поют мне в подарок романс на стихи Вертинского.

Каждый тонет — как желает,

Каждый гибнет — как умеет.

Или просто умирает,

Как мечтает, как посмеет.

Мы с тобою гибнем разно,

Несогласно, несозвучно.

Безысходно, безобразно,

Беспощадно, зло и скучно.

Как из колдовского круга

Нам уйти, великий Боже,

Если больше друг без друга

Жить на свете мы не можем?

Часа через два иду искать Прохора Васильевича, чтобы поблагодарить за помощь с Синицыным. Его нигде нет.

— Скорее всего, у Александра Юрьевича, — сообщает мне Павла Борисовна. — Они в его кабинете почти час что-то решают.

Послушно сажусь в приемной и жду. Но терпение не мое достоинство. Через пять минут начинаю ходить туда-сюда и подслушивать под дверью. Из кабинета Холодильника выходит один из охранников агентства, вежливо здоровается и быстро уходит, неплотно прикрыв дверь. Подслушивание становится более эффективным. Хорошо, что в приемной нет Риммы Викторовны.

— Всего мужчин с именем Василий семь человек. Четверо работают в агентстве и сейчас. Все проверены. Не они, то есть не он. Двое работали раньше, уволились более трех лет назад. На курсе культурологов Василиев не было. Вообще во время студенчества ни с одним Василем не дружила.

Отползаю от дверной щели и плюхаюсь на первый попавшийся стул. Здесь и находит меня Римма Викторовна.

— Нина! Тебе плохо? — пугается она и предлагает мне воды.

Мне не плохо. Мне катастрофически весело. Холодильник, подключив всю свою "охранку", вместе с героическим Прохором Васильевичем ищет моего постоянного любовника Василия.

Бегу в свою квартиру и бросаюсь к аквариуму. Василий греется под лампой и спит.

— Ну что, любовничек? Пошалим? — смеюсь я и звоню Ленке.

Глава 15. Гена

Ученые выяснили, чего хочет женщина.

Но она уже передумала!

Мудрая мысль из интернета

— Нина! К тебе Генка. Трезвый и торжественный! — насмешливо сообщает Димка, заглядывающий в мой кабинет.

— Сальмонелла? — сдерживаю отчаянное желание залезть под стол.

— Один. Без матери, — сочувственно говорит Димка, перестав насмехаться.

— Только ты сиди под дверью! — приказываю я своему легкомысленному помощнику. — Если что, я орать буду! Он в последнее время активизировался.

— Не дрейфь, я рядом! — обещает Димка и распахивает дверь.

Геннадий Муравьев в парадно-выходном коричневом костюме с модным двубортным пиджаком, с большим букетом белых хризантем, с решительным выражением лица появляется на пороге.

— Нина! Наконец я смог застать тебя на рабочем месте! Это моя четвертая попытка! — сразу начинает жаловаться Гена.

Знал бы он, сколько сил мною и моими добрыми друзьями потрачено на то, чтобы эта встреча не состоялась! Пока Гена поднимался с первого этажа на третий, я успевала укрыться либо в своей квартире, либо в квартире Карповых. Римма Викторовна и Димка печально сообщали расстроенному начинающему писателю, что "Ниночка, к сожалению, на выезде, ее нет в агентстве". Как мы сегодня его проворонили?

— Привет, Гена! — радостно протягиваю я руки приятелю, с которым познакомилась пятнадцать лет назад.

Гена порывисто пожимает мне руки и вручает букет.

— Спасибо! По какому случаю? — благодарю и спрашиваю я, тут же сообразив, что нельзя было задавать такой провокационный вопрос. Как будто я не знаю, по какому именно случаю…

— Прекрасно выглядишь! — отступая на шаг и откровенно любуясь мною, с придыханием говорит Гена.

Мы с Ленкой перешли на офисные сарафаны. Сегодня это серо-голубой сарафан из твида с бретелями халтер.

— Дословно переводится как "хомут", — поучает меня Ленка.

— Я знаю, как переводится слово "халтер", — ворчу я на подругу, но больше в шутку.

Сарафан мне очень нравится. Бретели держатся на круглом деревянном ошейнике ручной работы. Блузка с высоким воротником белизной готова поспорить с рубашками Холодильника, который ведет себя более чем странно. Конец января и февраль проходят под девизом "На фронте без существенных перемен". То его сутками нет в офисе, то сутками же он из него не выходит. Я практически перестала спускаться в холл с "ужином балерины", боясь встретиться там с караулящим меня Хозяином и проиграть, нет, не в словесном, а в рукопашном поединке.