Триумф поражения

Но как только бдительность моя начинала дремать и я осторожно, как пугливая лесная лань, пробиралась к креслу Дарьи Владиленовны, появлялся Холодильник. Это было уже трижды. Первый раз он гарантированно должен был быть в каком-то там головном офисе с французами, но к полуночи оказался в холле. Второй раз улетел в Вену на двое суток, вернулся через сутки прямо в холл. Третий раз я в режиме онлайн наблюдала за ним на одном из интернет-каналов: Холодильник принимал участие в благотворительном концерте вместе со Светланой Кирилловной и физически не мог так быстро оказаться в холле, когда я туда пробралась. Но он оказался.

Все наши ночные диалоги можно сравнить с перестрелкой нервных новобранцев. Стреляем больше от страха, чем с целью попасть. Но каждая такая стычка оставляет послевкусие бодрости и какого-то нового смысла в продолжении этих странных отношений.

— Он тебя берет измором! — вынесла вердикт опытная Ленка, которую ее первый муж Витька, по ее же словам, взял долговременной осадой, как турецкую крепость.

— Измор — это гибель от истощения, — почти плачу я. — Мои силы на исходе.

— Что это значит? — оживляется Ленка. — Ты готова сдаться? Будешь его любовницей?

— Точно нет! — клянусь я. — Такие отношения не для меня.

— Он на тебе не женится, — осторожно напоминает Ленка.

— Никто и не просит! — фыркаю я. — Я, если и выйду замуж, то только по любви.

— Обыкновенной? — смеется по-доброму подруга. — Или всё-таки сказочной?

— Дарья Владиленовна говорит, что обыкновенной любви не бывает, — рассказываю я. — Любые отношения, построенные на любви, уже необыкновенные. А ей виднее. Она Сталина видела!

— Чего добивается он — мне понятно, — задумчиво говорит Ленка. — А вот чего добиваешься ты?

— Сохранения агентства таким, каким оно было четверть века. Сохранение своей должности. Она меня вполне устраивает. Нет, не так… Я люблю свою работу, как тот бессмертный пони.

Ленка смеется, начинает плести мне косу и тихонечко поет:

Я люблю свою работу!

Я приду сюда в субботу.

И, конечно, в воскресенье.

Здесь я встречу День рожденья,

Новый год, 8 Марта.

Ночевать здесь буду завтра.

Плащ-палатка, вещь-мешок.

— У супруга будет шок!

Если я не заболею,

Не сорвусь, не озверею,

Здесь я встречу все рассветы,

Все закаты и приветы!

От работы дохнут кони.

Ну а я — бессмертный пони!

Ленка весело и бодро доплетает французскую косу.

— Одно удовольствие тебя заплетать! Это несправедливо и абсолютно бесчеловечно! — возмущается Ленка совершенно искренне.

— Что?! — не понимаю я ее.

— Почему у тебя такие роскошные густые волосы, а у меня волос на две драки осталось?! — Ленка размахивает моей косой, как революционер на баррикаде знаменем. — И ты права, Нинка! Я тоже люблю свою работу.

— Тогда чего ж не заканчиваешь песню? — иронизирую я, и Ленка поет.

Но однажды на работе,

Если вы меня найдете,-

Без движения лежу

И от радости не ржу,

Знайте: я трудом добита

И откинула копыта.

— Эта коса делает тебя совершенной девочкой! — восторгается Гена и пытается меня поцеловать.

— Гена! Руки! — жестко командую я, и он сразу обижается.

— Дружеский поцелуй в щеку еще никому не повредил, — ворчит он.

— Геночка! У меня много работы, прости, ради бога! — медленно меняю диспозицию: отступаю за свой стол. — Не мог бы ты поторопиться…

— Я не собираюсь торопиться! — нервничает Гена. — Этот разговор слишком важен для меня, чтобы я спешил!

Так… Похоже, что не обойдется…

— Гена! — осторожно начинаю я, планируя как можно скорее выпроводить Гену из своего кабинета.

— Не перебивай меня! — нервничает Гена, пытаясь зайти за мой стол.

Далее в течение пяти минут мы двигаемся по периметру кабинета: я убегаю, он догоняет.

— Ниночка! Мне двадцать пять лет!

— Геночка! Мне тоже!

— Вот именно. Пора подумать и о собственной семье. Самое время!

— Я думаю, Геночка. И вот, что я надумала…

— Я первый! Я пришел с предложением! — фальцетит Гена. — В прошлый раз меня почти арестовали, когда я пытался…

— Ты был пьян, Геночка!

— Я был просто огорчен тем, что ты так холодна ко мне!

— Я не холодна, я реалистична!

— Ты внушила мне надежду!

— Когда?

— Когда взяла меня за руку на крыше!

— Я пыталась тебя успокоить!

— Я не волновался!

— Ты мог упасть!

— Я ловил голубя!

— Зачем?

— Чтобы послать тебе любовное письмо!

— Письма носят не любые голуби, а почтовые! И только по знакомому маршруту!

— Я тогда этого не знал! Мне было двенадцать лет!

— Гена! Я занята, мне надо работать!

— У меня важная новость! Я не могу больше ждать!

— Говори и уходи!

— Я… я люблю тебя!

Я резко останавливаюсь, и Гена натыкается на меня.

— Гена! Это очень сильные слова. Я тоже тебя люблю, но…

— Но не как мужчину? — горько усмехается Гена. — Мама была права…

— Сальмо… Яна Львовна говорила с тобой обо мне? — спрашиваю я, не зная, как закончить этот нелепый разговор.

— Мама справедливо считает, что нам надо привыкнуть друг к другу, — настойчивый кавалер протягивает руки и тянет меня к себе.

— Гена! Мы знакомы пятнадцать лет! Я достаточно к тебе привыкла, чтобы понимать, что у нас с тобой…

— Не торопись! — спорит Гена, настойчиво пытаясь обнять меня, сломив сопротивление моих рук, упершихся ему в грудь. — Не делай поспешных выводов!

— Гена! У меня было достаточно времени, чтобы…

Я не успеваю закончить фразу, как он всё-таки преодолевает сопротивление моих рук, которые сгибаются и прижимаются к его груди. Гена захватывает мои губы жадным поцелуем. Всё это так нелепо и неожиданно, что первые пару секунд я ничего не делаю, а только выбираю, что именно буду ломать этому идиоту.

На третьей секунде я решаю врезать Гене по этим его наглым губам, которые сейчас пытаются углубить свой настойчивый поцелуй, но не успеваю привести план в исполнение. Гену отрывают от меня, и я вижу, как он буквально отлетает от меня по направлению к Николаю, охраннику Холодильника. Бросок этот совершает сам Хозяин.