Трон Знания. Книга 4

— Останься.

— Не могу.

Поправив плед на коленях, Фейхель надсадно вздохнула:

— Сходи к Самааш. Это моя младшая дочь. Её мужа зовут Марош. Он важный человек. Воины должны знать, где находится его дом. Самааш приютит Галисию как гостью — это разрешено законом. А когда твоя художница одумается, мы постараемся отправить её на родину.

— А здесь она кто? Разве не гостья?

— Твоя гостья. У служанок не бывает гостей.

— А у тебя? Ты ведь не служанка.

— Я никогда не пойду против хазира. — Фейхель указала на столик. — В ящичке бумага и ручка. Подай мне, я напишу письмо.

Пока старуха писала, Малика расспрашивала её о дочери. Саизель отдали в храм Джурии в трёхлетнем возрасте. Самааш прожила с матерью до пятнадцати лет. Старуха помнила её разбитые коленки, непослушный завиток на затылке, ноготь, вросший в палец на ноге. Однако тысячи кубар, прошедших перед глазами матери-хранительницы, стёрли из её памяти лицо дочери.

— Тебе не всё равно, как она выглядит? — улыбнулась Фейхель, поставив на листе точку.

— А тебе всё равно?

— Мне главное знать, что она жива и здорова. Остальное неважно.

— Хочу быть уверенной, что твоё послание попадёт в руки Самааш, а не какой-то служанки.

— Ты не слышала о новом законе?

— Не слышала.

— Тебе не мешало бы обзавестись «ушами». — Фейхель посмотрела из-под бровей. — Ах, да… я забыла… ты же уезжаешь. А могла бы ввести в Хазирад своего легата.

Малика склонила голову к плечу:

— Легата?

— Все шабиры, воины-вестники, заседали в Хазираде. Тебя, женщину, лишили этого права. Но у тебя есть право доносить до мужчин слова Бога через верного тебе человека.

— У меня есть такое право?

— То, что не запрещено законом — разрешено.

Малика вновь уселась в кресло:

— Ты хорошо разбираешься в законах.

Усмехнувшись, Фейхель сложила исписанный листок вчетверо:

— Меня всегда интересовало, чем занимается мой супруг в свободное от совокуплений время. — Протянула письмо Малике. — Спрячь в рукаве. Матерям нельзя общаться с детьми.

— Так что ты говорила о новом законе? — спросила Малика, заталкивая листок под манжету.

— Ракшадам запрещено выдавать себя за других людей, придумывать себе имена и род занятий. Наказание суровое. — Фейхель высунула язык и чикнула двумя пальцами, как ножницами.

Малика вцепилась в пуговицу на лифе платья. Иштар выполнил её просьбу! Но к Кенеш никто не пришёл с признанием: значит, лживую служанку заранее удалили из дворца. Или успели отрезать язык… Как показали последние события, машина дворцовых интриг и заговоров работает на всю мощь и убирает с пути неугодных людей.

***

Малика стояла перед трёхэтажным белым домом. От чёрной двери, инкрустированной слоновой костью, её отделял двор, огороженный кованой решёткой. Со стен дома на Малику взирали каменные всадники, кони и птицы, распластавшие крылья под серебристой крышей. Вроде бы миролюбивая картина, но ещё ни разу барельефы не производили столь гнетущего впечатления. Вспомнились чьи-то слова: «В рай ведёт калитка, в ад — врата». Парадные двери походили на врата, охраняемые бездушными творениями скульптора.

Малика нажала на кнопку звонка. На крыльцо вышел слуга. Крикнул, что хозяина нет дома, но увидев знак шабиры на груди Малики, резво сбежал со ступеней и распахнул перед ней калитку. Выслушав просьбу, повёл гостей вдоль глухого каменного забора. За углом дома, в глубине сада, возвышалось строение. Всё как во дворце: кубары живут в хоромах, а для жены построена отдельная будка.

Однако вблизи жилище супруги не выглядело будкой. Стены, украшенные сетчатой лепниной, были увиты ползучими растениями с нежно-розовыми цветами. Кое-где на земле лежали сорванные ветром побеги, напоминая о ночной буре. Но этот беспорядок создавал иллюзию единства здания с природой.

Малика помыла ноги в мраморной чаше в виде ракушки. Оставив слугу и воинов в саду, переступила порог дома и очутилась в просторном холле. Доносился птичий пересвист. Сквозь витражные окна просматривались затушёванные контуры деревьев; их тени полупрозрачными кружевами падали на мягкий ковёр.

Из арочного проёма появилась служанка. Исполнив перед шабирой раболепный ритуал — ползание на коленях и ощупывание её лодыжек, — сообщила, что госпожа отдыхает и не сможет выйти. Малика опешила: а где же уважение к важной гостье?

— Я подожду, — сказала она, и присев за столик, открыла лакированную коробку.

То, что находилось внутри, отвлекло от беспокойных мыслей. Малика крутила в руках маленькие картонные пластинки с выемками разной формы, пытаясь сложить из них рисунок. По собранному фрагменту было понятно, что перед ней натюрморт: вот часть яблока, вот виноградина, а это ножка вазы.

Услышав шуршание ткани, Малика оторвалась от увлекательного занятия. В арочном проёме сидела женщина, похожая на куклу, одетую в широкое чёрное платье и чёрную чаруш. Такую куклу — только в цветастом платьице и без головной накидки — Малика видела в трактире, где они с Адэром когда-то остановились на ночлег. Куклой закрыли чайник, чтобы не остыла вода.

— Ты Самааш?

— Да, это госпожа Самааш, — ответила служанка вместо хозяйки, стоя на коленях за её спиной.

— Я не тебя спрашиваю. Оставь нас.

Служанка торопливо поднялась и скрылась за углом.

— Ты Самааш? — повторила Малика.

Женщина кивнула.

— Сними чаруш.

Самааш не пошевелилась.

Малика подошла к хозяйке, опустилась перед ней на колени:

— Я принесла тебе письмо, но хочу удостовериться, что ты именно та, за кого себя выдаёшь. Пожалуйста, сними чаруш.

— От кого письмо? — прозвучал сдавленный голос.

Малика расстегнула на шее Самааш золотой зажим с россыпью сапфиров. Отложив его в сторону, стянула с головы накидку и отшатнулась. Лицо было покрыто синяками и застарелыми шрамами. Разбитые опухшие губы занимали место от носа и до середины подбородка, в глазах краснели лопнувшие капилляры.

— Что с тобой сделали? Самааш… милая… Кто с тобой так? — пробормотала Малика и принялась ощупывать женщину. — Руки-ноги целы? Рёбра… — И окаменела: её ладонь легла на округлый тугой живот.