Тростник под ветром

— Мне кажется, не стоит отвечать на такие слова,— сказал он и слегка улыбнулся.

В такие моменты он не терял выдержки. Угрозы рождали в нем. внутреннее сопротивление. В его спокойствии было даже как будто что-то искусственное, наигранное, как у артиста, исполняющего заданную роль, и это вызывало еще большую злобу полицейских. Люди, власть которых зиждется на насилии, всегда ненавидят тех, кто не хочет покориться их силе.

— Ладно, советую вам хорошенько запомнить нашу сегодняшнюю беседу,— сказал, поднимаясь, Такэдзи-ма. Все равно в скором времени нам еще придется встретиться с вами. Тогда уж, пожалуй, придется несколько сбавить тон. Итак, до встречи!

Все трое встали и, засунув руки в карманы брюк, вразвалку вышли из кабинета, стуча каблуками. Юхэй остался сидеть в кресле; и так, не меняя позы, он сидел до тех пор, пока не докурил сигарету.

Потом он встал и отворил дверь в соседнюю приемную. Сэцуо Киёхара что-то усердно писал за столом.

— Извини, заставил тебя ждать...— как ни в чем не бывало, приветливо и ровно обратился к нему Юхэй.

Киёхара, не отвечая, поманил его поближе, не выпуская зажатый в пальцах карандаш.

— Поди-ка сюда на минутку.

Когда Юхэй присел рядом, Киёхара, усиленно щуря глаза, шепотом проговорил:

— Я собираюсь послать письмо Коноэ и сейчас составил черновик. Взгляни.

Несколько листов почтовой бумаги были сплошь исписаны густыми строчками мелких иероглифов. Лицо Юхэя оставалось спокойным, но в душе он испытывал невольный испуг. Если бы хоть одна строчка из того, что было написано на этой бумаге, сделалась достоянием гласности, жандармы немедленно арестовали бы Киёхара. Весь текст в целом представлял собой нечто вроде проекта свержения кабинета Тодзё. Вдобавок проект заканчивался следующим призывом: «При возможности Коноэ следует тайно отправиться в Советский Союз, с тем чтобы приложить усилия для скорейшего окончания войны».

Прочитав, Юхэй не сказал ни слова. Вернее, в первые минуты он попросту не в состоянии был говорить.

Видя, что он молчит, Киёхара не стал приставать с расспросами. Он развернул лежавший на столе список фамилий и адресов, как видно пытаясь отыскать среди знакомых имен возможных «единомышленников». В списке стояли имена многих его друзей, связанных с дипломатическим миром: Хитоси Асида, Тоисо Сирадзима, Сигэру Иосида, Иосидзиро Сидэхара... Несомненно, среди них немало людей, рассуждающих так же, как он. Да, рискованное дело он затевает...

Юхэй украдкой наблюдал за Киёхара, погруженным в мысли о своем опасном проекте. Крупная голова с беспорядочно спутанными седыми волосами, большие уши, спина уже несколько сутулая, подвижные пальцы, неожиданно молодые и гибкие... И Юхэю вдруг пришло в голову, что этот человек, в течение долгих лет неустанно следивший за движением мировой истории, возможно обладает более правильными суждениями и более широким кругозором, чем он сам.

И все же ему захотелось предостеречь друга, уговорить его отказаться от опасной затеи. Сам он давно уже потерял надежду, махнул рукой на все, смирился с тем, что происходит вокруг.

Но и в смирении он непоследователен, он все еще пытается оказывать властям половинчатое, слабое сопротивление. Он сам с грустью сознает свою непоследовательность. Если бы он только мог бороться так же непримиримо, очертя голову, как это делает Киёхара, он был бы рад последовать его примеру. Но ведь он отвечает за судьбу сорока пяти сотрудников журнала, он должен беречь журнал, он связан, наконец, соображениями экономического порядка. Да и здоровье сдает — в последнее время опять обострилась хроническая болезнь желудка, которой он страдает вот уже много лет. И если говорить прямо, то на первом месте у него всегда остается стремление сохранить себя, сохранить свое дело, свою работу. Нет, Юхэй не может решиться поставить на карту всю свою жизнь, не заботясь о последствиях, как это делает Киёхара.

Он не стал отговаривать Киёхара. От всей души желая успеха опасному предприятию, которое замыслил Киёхара, он в то же время твердо решил, что не будет участвовать в этой затее и не станет ей помогать. Нет, он останется в стороне и будет издали следить за событиями. Он не хочет в случае провала делить ответственность с Киёхара. Он всегда старался по возможности избегать опасности.

— За Коноэ, наверное, установлена слежка?

— Похоже на то,— Киёхара кивнул и, откинувшись на спинку стула, устремил взгляд в потолок, как будто надеялся найти там решение волновавшей его проблемы.

Юхэй прав, Коноэ вряд ли сможет что-нибудь предпринять. И не только Коноэ, другие тоже ничего не сумеют сделать. И все-таки он не может больше безучастно следить за событиями. Да, он окончательно отчаялся и возможности спасти Японию. Сколько раз он уже отчаивался! Но пока в нем жива совесть, он не смеет бежать от действительности даже в мир отчаяния. Он обязан преодолеть даже свой собственный пессимизм. Это было, пожалуй, труднее всего.

Удивительные, странные времена! И жандармы, и тайная полиция, и Информационное управление — все утверждают, что заботятся только о благе государства. Даже армейские руководители, стараясь не уступить флоту дюралюминий, тоже уверяют, что делают это для блага отчизны.

Тайскэ Асидзава погиб оттого, что его изувечил какой-то унтер-офицер. Этот унтер-офицер, избивая его, тоже, вероятно, считал, что наказывает Тайскэ «на пользу родине».

Как будто отвечая на эти сомнения, Юхэй закурил сигарету и сказал:

— Вопрос, дружище, сводится не только к личности Тодзё...

— Да, безусловно. Вся политика, все принципы руководства со времени начала войны в Китае — сплошное безумие. Путь, на который вступили тогда, может привести только к гибели. Нужно все переделать, все до основания, начиная с перевоспитания народа...

— На это потребуется тридцать лет.

— Даже за тридцать лет, и то нелегко... Позавчера я видел Цунэго Баба, он сейчас не у дел и, похоже, проводит целые дни за игрой в шахматы,— так вот, он говорит, что ошибок нагромождено такое количество, что силами японцев положение уже не исправить. «Вот прилет Америка и вправит мозги колотушками»,— так он выразился.

— У Баба-сан все такой же ядовитый язык...— засмеялся Юхэй.

— Да, ну а что же твои полицейские? — как будто только сейчас вспомнив, спросил Киёхара.

— Пустое, ничего серьезного.

— Уж не собираются ли они упрятать и тебя за решетку?

— Вполне возможно. Думаю, в недалеком будущем это может произойти. Очевидно, этим господам все кажутся преступниками и предателями родины...

Юхэй достал из ящика письменного стола бутылку английского виски и наполнил стаканы. Даже в этих трудных обстоятельствах он пытался сохранить достаточно хладнокровия, чтобы позволить себе эту маленькую роскошь.

С тех пор как Дзюдзиро Хиросэ покинул госпиталь, его здоровье быстро пошло на поправку. Правда, ходить без палки ему было еще трудновато, но душа его вновь обрела ту энергию и бодрость, которыми он отличался в армии.