Трудовые будни барышни-попаданки 5

— Эмма Марковна, по своему опыту скажу: за две недели или умрет, или выздоровеет.

После чего сам накапал мне валерьянки.

Я пришла в себя и взяла лечение в свои руки. В первую очередь — никакого тогдашнего медицинского варварства. Например, ледяных ванн, чтобы сбить температуру. Или втирания ртути.

Кстати, насчет ртути. Одним из моих скромных достижений этих лет стал обычный ртутный градусник цилиндрической формы, почти рудимент старины в начале XXI века и локальный технологический прорыв в первой четверти XIX века. Прибор тогда уже существовал — почти тридцать сантиметров в длину, время на измерение — двадцать минут, и действовал от дыхания пациента, так что большинство врачей относились к нему со скепсисом. Плюс стихотворение «У меня опять тридцать шесть и пять» не написано, потому как консенсуса по нормальной температуре еще нет.

Градусников изготовили около двадцати штук. И этот прогресс хоть и был принят в штыки тогдашним медицинским сообществом, но не так гневно, как наркоз. К тому же некоторые критики осторожно просили дать этот странный прибор попользоваться. И «зачитывали», как хорошую книгу. Я не просила вернуть, наоборот, присылала инструкции — например, что делать, если разобьется.

Ну а я волюнтаристски решила: терпеть до 39.0, лишь тогда — сбивать мокрым укутыванием. Осторожно, без сквозняков.

Остальные средства лечения: мед, алоэ, чабрец, гадостные жировые коктейли (ну почему я, дура, за эти годы не продвинулась по антибиотикам?!). Теплый свежий воздух, легкая вкусная еда. И главное из доступных лекарств в неограниченной дозировке — постоянное присутствие маменьки рядом с больным. Сказки, песенки, трюки в исполнении Зефирки — тут уж старалась Лизонька, правда на расстоянии и в маске. Театр теней, волшебный фонарь.

Ну а все исторические процессы, дворцовые и недворцовые интриги и даже коммерческие встречи в эти дни идут лесом. Извините!

Глава 49

Алеша поправился примерно через две недели. Ну, не то чтобы выздоровел, чтобы бегать-гулять, но температура спала, и прекратился страшный мокрый кашель.

Все равно еще недельку лежать, правда без моего круглосуточного присмотра. За соблюдением постельного режима присмотрит конспирологический кружок, скрывший от меня начало болезни. Не наказание, но непростая общественная нагрузка.

С Алешей я поговорила всерьез. Да так, что уже скоро мы оба не могли сдержать слез. Умоляла его, заклинала — никогда не скрывать проблемы от тех, кто тебя любит! И не слушай ни старшего братца, ни старшую сестрицу. Будь умнее!

— Маменька, — сказал Алеша, вытирая слезы, — а ты от меня тоже не будешь ничего скрывать?

В таком заплаканно-душевном состоянии так и хочется сказать: «Да!» Но я решила не врать.

— Алеша. Если у меня случится беда и ты сможешь мне помочь, я расскажу тебе всё-всё. Если ты не сможешь, скажу просто: маме или папе сейчас очень трудно. Нам нужно решить непростую проблему: кому-то помочь, самим избавиться от беды. Беда бывает такой, что надо спешить, как на пожаре, и нельзя тратить время на объяснения. Я просто обниму тебя, вот так. Поцелую и скажу: сейчас маме трудно.

— Я понял, — улыбнулся Леша сквозь слезы. — Маменька, а какие у тебя сейчас проблемы? Я могу помочь или нет?

Я обняла ребенка, в очередной раз убедившись — не выше 37.

— Ну, например, пролонгация договора с британским трейдером Гарфилдом. Сейчас я расскажу о проблеме подробно, и мы решим, как ты мне поможешь.

Гарфилда Алеша выдержал, но, когда зашла речь о севших на мель баржах с зерном, уснул. Я улыбнулась, накрыла его одеялом. Подумала, что если рассказала бы малому обо всех своих проблемах, то он задремал бы все равно. Даже если был бы абсолютно здоров, выспался и выпил бы перед этим не положенные ему по возрасту две чашки кофе.

* * *

Проблем, да, оказалось немало, начиная с производственно-торговых. Они были связаны уже с другим Алексеем — управляющим. Мой верный слуга с непростой историей оказался хорошим хозяином волжского филиала, а вот с делами всей коммерческой империи справлялся с трудом. Особенно сейчас, в сезон больших договоров на зерновую продукцию. Пока я спешила из Голубков, навстречу мне летели срочные письма. Например, что лучше — контракт на пять лет с английской фирмой или на три года с гамбургской, более выгодный. Спасибо, что тушевался, скромничал, а не рубил сплеча — например, обещал товар, не проверив наличие.

Алексейку я поблагодарила, премировала, организовала посещение Кунсткамеры. И отослала в Нижний, сказав истинную правду, что осенью там не меньше важных дел, чем в Питере. Сама же нырнула в коммерцию. Лизонька помогала мне в часы, свободные от функции сиделки. Пару раз я нечаянно назвала ее Настей. Сама же задумалась: не пора ли вернуть ту из Ярославской губернии?

Не вышло. От Анастасии пришло письмо с нерадостной новостью: на фабрике произошел пожар. Видимо, постарался отставленный управляющий. Настя командировала мужа приобретать лесоматериалы, чтобы успеть поставить стены и кровли до снега. Сама же наводила порядок.

Ладно, с коммерцией разобралась. Тотчас же пришлось приняться за училище. Учителя не получали жалованье, кандидаты на поступление жили едва ли не в цехах, дожидаясь, примут их или нет. И среди них, кроме самородков, были те, кто считал, что добрая Эмма Марковна берет сирых-обездоленных, а талант — дело десятое.

Ну или с такими талантами, которые непонятно куда применить. Например, Петруша Воскресенский, дьяков сын семнадцати лет, изгнанный из семинарии и не отданный в солдаты лишь потому, что в этом году рекрутского набора не было. Папаша направил его ко мне из Вологодской губернии с рекомендательным письмом. Оно сообщало, что парнишка был изгнан за дислексию и буйно-авантюрный характер. От привычки обижать тех, кто на вид его слабее, другие ученики отучили за два дня, но дислексия осталась неискоренимой: юнош глядел в книгу и видел фигу.

Почему же я его не выставила? За три реальных таланта: вживаться в чужие образы, запоминать все со слуха и такой мощный голос, что я хотела дать ему фамилию «Мегафонов». Потом, присмотревшись к шраму на лбу — наследству неудачного, или напротив, удачного падения — назвать Гарри Поттером. Пусть пока у меня побудет… посмотрим.

Мы все в ответе… блин! Думала, куда пристроить, пристраивала. Лизонька заикнулась про обещанный пансион для девочек, но я ввела ее в курс проблем существующего училища, и она лишь вздохнула.

Ну и вечная проблема: нашествие изобретателей. Жили на соседних постоялых дворах, если не в сараях пригородных крестьян. Ждали, когда я вернусь. У кого-то инновационный ткацкий станок, правда, у меня такой же работает третий год. У кого-то — вечный двигатель. И никого без разбора не прогонишь. Иногда из конструкторов-неудачников получаются толковые инженеры.

Понемножку разобралась и с изобретателями, и с учебным процессом. Почти всё — одна. Миша зарылся в дела МВД, так же как я в коммерцию. Без него система сыска пришла в такой упадок, что консультативные командировки отдельных сотрудников в Голубки не могли принести никакой пользы.

Супруг трудился, трудился и даже начал ночевать в ведомстве. Я его отругала, но передала матрас и две смены постельного белья. При всех стараниях выяснила, что, хотя обвинение в хищении вещественных доказательств снято, мой муж оправдан не полностью и «оставляется в подозрении за недостаточностью оснований для осуждения».

Нет, прогресс все же существует. Я и забыла, что когда-то имелись такие официальные формулировки, типа «ложки нашлись, но осадок остался».

Впрочем, в Мишином случае еще не нашлись. Бедный, он так погрузился в актуальные дела, что пока не смог создать следственную бригаду для розыска аргентинского графа.