Трясина.Год Тысячный ч.1-2

Впрочем, безвластие длилось недолго. Вскоре в город пришли коронеры и специально обученные солдаты санитарного отряда. Весть о поветрии дошла до нас с Карин слишком поздно, и мы не успели сбежать. В первый день карантина город был охвачен паникой. Обезумевшая толпа штурмовала закрытые ворота, пытаясь вырваться из зачумленного города. Солдаты стреляли в воздух из винтовок и разгоняли толпу автоматическими хлыстами. Я всегда презирал этих стражников, но сейчас их присутствие было совершенно необходимо. Отчаявшиеся, обезумевшие люди попросту истоптали бы друг друга насмерть. Нам было обещано, что со дня на день из столицы прибудет воздушный корабль с грузом сыворотки против моровой язвы. Карин так и не дождалась его. Многие не дождались. Не знаю, как долго простоял я над могилой Карин. Снова повалил снег. Снежинки тихо опускались на свежую могилу, укрывая её белым саваном, а по щекам моим бежали слёзы - наверное, от резкого ветра. Потом я отвернулся и пошел прочь - без цели, не разбирая дороги.

Улицы города были пустынны. Люди прятались в домах, будто в надежде, что родные стены защитят их от поветрия. На улицах вдоль домов лежали тела, завернутые в тряпьё. Коронеры трудились денно и нощно, но всё равно не всегда успевали вовремя унести трупы. Проходя мимо Храма Вышнего, я услышал пение. Звонкий, чистый голос поднимался к небу, затянутому снеговыми тучами. У паперти храма толпился народ. Удивлённый, я подошел к храму, желая посмотреть, кому это вздумалось петь в зачумленном городе.

Когда-то это был храм Митры-Вседержителя, но с установлением нового Закона его переделали в храм Вышнего. С алтарей сняли изображения солярных символов, замазали рунические надписи на стенах, а игольчатые шпили заменили на округлые маковицы. Над центральным алтарем золотой смальтой был выложен Знак Всевидящего Ока - других изображений Вышнего в храме не было. Ни в Царьгороде, ни в провинциях не отыщешь ни одного зримого образа Единого Вышнего. Никто не знает, как Он выглядит на самом деле, за исключением нескольких Праведников, коим Он являлся дважды - зимою и по весне.

Было когда-то мне счастье дано

С тем, кого сердце желает мое.

Нынче ж любовь, что была так сильна,

Прочь утекла, как сквозь пальцы вода...

Признаться, эта песня никогда мне не нравилась. Она была в моде года полтора тому назад, и её часто пели в зажиточных домах под музыку лютни. Протиснувшись сквозь толпу, я увидел на паперти храма девочку-бродяжку в серо-коричневой клетчатой пелерине, какие носят обычно воспитанницы приютов. С нею рядом был слепец в изодранной меховой куртке. Я увидел впадины пустых глазниц. Он сидел на камнях паперти, привалившись спиной к стене храма и положив свой посох слепца себе на колени. Его неподвижное лицо было запрокинуто к небу, как у всех незрячих. Девочка стояла и пела.

Сердце верило в обман,

А теперь скорбит от ран.

В прах рассыпались мечты,

Сердце, как страдаешь ты!..

Глупая, наивная песенка, которая никогда не вызывала у меня ничего, кроме смеха. Но как ни странно, я был рад слышать её сейчас, среди мрака и отчаяния.

Сердце, прошу, ты его отпусти,

Сердце, не плачь -

Но забудь и прости...

Девочка и слепец на камнях паперти. Люди слушали и улыбались, бросая им под ноги медяки. Пошарив в карманах, я вытащил пару монет и протянул их девочке. Потом я вернулся домой. К вечеру на моих запястьях появились багровые стигматы. Я знал, что часы мои сочтены.

Вскоре я почувствовал тошноту и слабость во всём теле. На меня волнами накатывала лихорадка. Я лёг на постель, в которой накануне умерла Карин, и стал дожидаться смерти. В комнате стало жарко, так жарко, что невозможно было вздохнуть. Я знал, что это всего лишь иллюзия - в доме было не топлено со вчерашнего дня.

Собрав остатки сил, я встал с постели, подошёл к окну и толкнул раму, желая глотнуть холодного воздуха. Передо мною был выбеленный снегопадом сад, тёмные стволы деревьев и могила Карин, засыпанная снегом. Над могилой я отчётливо различил чью-то скорчившуюся тень. Мерзостная тварь, чёрная на фоне снега, сидела над могилой Карин. Увидев меня в окне, тварь зарычала, и в темноте сверкнули её фосфорические глаза.

Я не особенно верил россказням о гулях. Я никогда не видел их во плоти - только на гравюрах и цветных миниатюрах из книг. Они будто бы обитали в мёртвых городах по ту сторону базальтовой пустыни. Но если верить легендам, иногда они появлялись и в наших краях - на полях сражений, на заброшенных кладбищах и в городах, где свирепствует мор. Поветрие было им не страшно. Не случайно в некоторых сказках Морова Дева, сеющая смерть, и Аллил, повелительница гулей, дева-чудовище с изъеденным червями лицом, являются родными сестрами и идут рука об руку.

Легенды не лгали. Чудовища-гули явились и в наш зачумленный город. Я с проклятиями отшатнулся от окна. Схватив подвернувшиеся под руку каминные щипцы, я бросился на улицу. Ярость придавала мне сил. Гуль всё еще был здесь. Я замахнулся на него щипцами, желая отогнать от могилы Карин. Чудовище припало к земле, глухо рыча.

Внезапно глаза мне заволокло красным туманом. Земля будто качнулась у меня под ногами, и щипцы выскользнули из моих ослабевших пальцев. Я понял, что теряю сознание. Сквозь пелену забыться я чувствовал, что меня куда-то тащат. Потом я почувствовал край оловянной чаши у своих губ.

– Пей, - услышал я резкий, хрипловатый голос, - Пей, если хочешь жить.

Очнувшись, я обнаружил себя лежащим на кровати, в комнате, где накануне умирала Карин. Не горела ни одна свеча. Окно было распахнуто. Морозный воздух наполнял комнату. Холодно и темно было, как в склепе. Я различил чёрный силуэт на фоне окна. Дрожь охватила меня, когда я понял, что это гуль... здесь, в моей комнате!..

– Проснулся, поэт?
– сказало чудовище.

Одним прыжком оно оказалось у моей постели. Я различил в полутьме его продолговатые глаза, плоский нос и ощеренную ухмылку. Мне почудилось даже, что я вижу ошметки мёртвой плоти, налипшие на его клыки. С ужасом подумал я о Карин...

Чудовище издало смешок, будто прочтя мои мысли.

– Не беспокойся, цела твоя Карин. Гули не прикоснутся к ее могиле. Так распорядилась Аллил.

Чудовище склонилось надо мной, и тут я увидел, что это женщина. Я понял это по очертаниям её тела. Впрочем, изящества в ней не было ни на грош - тощая и жилистая, и в чертах её лица было больше звериного, чем человеческого. И она стремилась себя украсить, как все женщины. Длинная грива волос, жёстких, как проволока, была заплетена во множество мелких косичек, и в них вплетены были бусины из гладко отшлифованных позвонков.

– Я дала тебе зелье, излечивающее от моровой язвы. Теперь ты будешь жить. Так распорядилась Аллил, - сказала гуль.

– Аллил...
– медленно повторил я.

– Аллил - твоя поклонница. Смертные не ценят твои песни, но они по нраву гулям. Их поют при дворе Аллил под музыку цитр, сделанных из человеческих костей и высушенных жил. Да, Аллил - твоя поклонница. И она желает, чтобы ты жил в мире смертных, пока не напишешь все свои песни.

Я поднёс руку к глазам. Даже в полутьме было отчетливо видно, что стигматы исчезли. Возможно ли такое? Сыворотка, которую изготовляли в столице, могла лишь предотвратить болезнь. Но человек, на теле которого появились стигматы в форме лепестков златоцвета, считается обречённым.