Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

— Тебя же никогда не было рядом.

Львиный рык, полный муки и ярости.

— Я работал. Зарабатывал деньги, чтобы платить за ее недешевую гимназию. Чтобы купить все это. Это ты разрешала ей делать все, что вздумается: гулять где-то по ночам, возвращаться бог знает когда, и не спрашивала с кем и почему.

— Нет, нет.

— Да! И тебе было все равно.

От обиды и злости слезы выступили у нее на глазах.

— Как ты можешь говорить такое? Как ты смеешь? Пока ее не было, я глаз не могла сомкнуть.

— Много пользы от этого.

— По крайней мере, я не орала на нее.

— И вот что мы получили! — Тайс Бирк-Ларсен взмахом обвел пустую кухню. — Вот что у нас осталось…

Но ее уже не было, она ушла в спальню, захлопнув за собой дверь.

Он перекусил бутербродами прямо в конторе. Не хотел уходить из гаража. Не хотел работать.

Пришел Вагн Скербек. Черная шерстяная шапка, красная спецовка, обычная развинченная походка, неизменная серебряная цепь на шее.

— Мы с Руди едем кое-что поделать в доме. Ты с нами?

Бирк-Ларсен сгорбился над столом с недоеденными бутербродами, с недокуренной сигаретой в кулаке. Мотнул головой: нет.

— Тебе что-нибудь нужно, Тайс?

Бирк-Ларсен затушил окурок в тарелке. Скербек подтянул стул, сел рядом, положил локти на стол.

— Ты ведь знаешь, сколько она значила для меня? — спросил он. — Ты и Пернилле, мальчики, Нанна — вы стали моей семьей. Я не могу смотреть, как вы мучаетесь.

Бирк-Ларсен поднял на него тяжелый взгляд.

— Это несправедливо, Тайс.

— Я не хочу об этом говорить.

Скербек кивнул:

— Ладно.

Но не ушел, остался сидеть, чего-то дожидаясь.

— Ну и чего ты от меня хочешь? — спросил наконец Бирк-Ларсен.

— Не знаю.

Бирк-Ларсен встал — на голову выше Скербека, на год старше и гораздо сильнее. Король квартала, во всяком случае когда-то.

— От этого не избавиться, — сказал он.

— От чего?

— От того, что ты сделал. От того, кто ты есть.

Он кивнул на стенной шкафчик, в котором висели ключи от фургонов.

— Не езди в Хумлебю, Вагн, — сказал он. — Пусть Руди один едет.

— Понял.

— У нас есть другое дело, — сказал Бирк-Ларсен.

Люди Свендсена нашли Мустафу Аккада, когда тот приехал в гаражи в Нёррепорт, прямо в раскрытые объятия группы оперативников. К пяти часам воскресенья он уже сидел в комнате для допросов в присутствии переводчицы. Лунд наблюдала за ним через открытую дверь, пока уговаривала по телефону Марка что-нибудь съесть. Разговор пришлось прервать, когда вышел Майер и заявил:

— Он ничего не скажет.

— Ну, это мы посмотрим, — проговорила она и двинулась в комнату.

Он не последовал за ней. Лунд остановилась:

— В чем дело?

— А мы точно уверены, что он замешан в этом деле?

— Да. А что?

— За ним никаких правонарушений, ни одного контакта с полицией. Работает, четверо детей, молится пять раз в день.

— Ну и что из этого?

— Что-то не складывается.

— Ради бога, Майер. Откуда вы свалились? Вы что, хотите, чтобы у них на лбу надпись была?

— Все равно что-то не так! Он мог бы вынести все эти вещи из гаража, если бы захотел, у него было время.

— А он все оставил.

— И потом вернулся. На место преступления…

— Дайте мне пять минут, — сказала она и решительно шагнула в комнату.

Аккад был смуглым мужчиной тридцати пяти лет: кожаная куртка «пилот», лоснящиеся черные волосы, испуганное моложавое лицо, по которому не угадывался его возраст.

Лунд села, бросила на стол папку.

— Вот что я вам скажу, — начала она. — Если вы не станете говорить, я засажу вас в камеру. С парочкой байкеров, которых задержали за торговлю наркотиками в Христиании. Интеграция их не привлекает, Мустафа. Как вам такая перспектива?

Он вдруг заволновался.

— А, значит с языком у нас проблем нет. — Она показала на дверь. — И что вы выберете: камеру? Или будете отвечать на вопросы? Ну же, я жду.

Переводчица продолжала переводить.

— Ему это не нужно, — сказала Лунд. — Больше не переводите ни слова. Он будет говорить со мной по-датски. Или отправится на встречу со своими новыми приятелями-байкерами.

Аккад упер взгляд в стол.

— Слушайте меня! — рявкнула Лунд, наклонившись близко к нему. — Суду не будет интересно, что вы обещали Кемалю. Как не интересно это и мне. Я могу устроить вам депортацию в три дня. Прямо из камеры вас сунут в самолет, и глазом моргнуть не успеете, как окажетесь на родине.

Ее слова начинали оказывать свое действие на Аккада.

— И это еще не все, Мустафа. Мы позаботимся, чтобы прямо в аэропорту вас встретила полиция. — Она выждала пару секунд. — Какая в вашей стране полиция? Они так же улыбаются, как мы? Такие же милые?

Переводчица продолжала переводить, и Лунд не возражала — это помогало поддерживать нужную атмосферу.

— А потом, — сказала Лунд поверх монотонного перевода женщины в парандже, — я навещу вашу жену и детей. Проверю их документы. Посмотрю, нельзя ли их отправить вслед за вами.

Он уронил голову в ладони.

— На что они будут жить, пока вы сидите в тюрьме? Смогут ли дети ходить в школу? Будут ли их лечить бесплатно, если они заболеют? Дадут ли им пособие, как здесь? Или они пойдут побираться на улицах, как все остальные…

— Я работаю! — Аккад взревел, как раненый зверь, и вооруженный полицейский в форме сделал шаг к столу. — Целыми днями работаю!

— По-датски вы тоже неплохо говорите. — Лунд сложила руки на груди, откинулась на спинку стула и приготовилась слушать.

— Это не то, что вы думаете.

Майер подтянул стул поближе.

— Объясните нам, — попросил он.

Мустафа Аккад затряс грязными кудрями.

— Рама хороший человек. Вы должны мне верить. — Он с мольбой смотрел на Лунд. — Он не может никому причинить вред. — Словно потеряв силы, Аккад замолчал и прикрыл глаза. — Просто он сделал глупость.

— Рассказывайте, — велела Лунд.

— Мы договорились, что я заеду в пятницу. Он знал, что девушка собирается приехать к нему. Я говорил, что не хочу иметь с этим дела. — Пожатие плечами. — Но ему нужно было какое-то укрытие. Когда я приехал, девушке было плохо, вся избитая, едва могла ходить. Мы отнесли ее в машину и отвезли в мой гараж. Там она могла спрятаться от родни. Потом я уехал…