Угол покоя

Кучка горняков зашевелилась, двое-трое сидевших на корточках встали, один из тех, что стояли, потянулся к молотку, прислоненному к стене. Хотя они то и дело переводили взгляды на Сюзан – зрелище в шахте не более обычное, чем единорог, – прислушивались они, конечно, к начальству. Сюзан было ясно, что с Кендаллом им неуютно. Если бы, подумала она, этот участок породы обследовал один Оливер, а затем принял решение и дал указания, они так же споро взялись бы за дело, но с большей расслабленностью в мышцах и, может быть, не безмолвно, а с шуточками, с шутливыми жалобами. На приказ мистера Кендалла они никак словесно не отозвались, но задвигались очень быстро.

Конрад Прагер, однако, вытаскивал что-то из необъятного кармана своей охотничьей куртки.

– Как насчет небольшого возлияния – за удачу? – спросил он.

В руке у него была бутылка. Смех пробежал по шахтерам, все оживились.

– Кендалл, прошу, – сказал мистер Прагер, предлагая ему бутылку.

– Без меня, – отмахнулся Кендалл.

Прагер протянул бутылку Оливеру, тот передал ее горному мастеру. Мастер взял бутылку и перед тем, как сделать глоток, повернул темное, с густыми усами, лицо к Сюзан и коротко, но веско ей поклонился.

– A su salud, senora [67] , – сказал он и приподнял бутылку.

Следующий, по его образцу, сделал то же самое, и следующий. Все, один за другим, желали ей здоровья, серьезно и без всякого стеснения, даже не улыбаясь. Улыбки начались только когда бутылка вернулась к Оливеру и он, следуя их примеру, поднял тост за свою жену. Дальше Прагер – тот отвесил ей королевский поклон, приложил губы туда же, куда прикладывали все, – как он мог? Как мог Оливер? – но это было правильней, чем отказ мистера Кендалла. Прагер осушил бутылку, заткнул пробкой и поставил на пол. Потом произнес что-то по-испански. Мужчины засмеялись. Оливер мимоходом сверил свои часы с часами мастера.

67

Ваше здоровье, сеньора (исп.).

– Ладно, – сказал он, – ответ мы получим завтра утром.

Он предложил ей руку, мистер Прагер тоже. На обратном пути к подъемнику она приостановилась, поднесла ухо к стене и услышала безнадежный перестук молотков – как будто замурованные люди взывали о помощи.

Перед стволом шахты мистер Кендалл дважды дернул за сигнальную проволоку. Они стали ждать.

– Ну, Сюзан, – спросил мистер Прагер, – как вам жизнь в недрах рудника?

– Что мне сказать? – отозвалась Сюзан. – Картины там удивительные, если уметь их передать. Боюсь, мне это не под силу. Но я не напрасно там побывала, нет, не напрасно. Как отражались свечи в глазах этих людей, в какой жуткой пещере они работают, и этот стук сквозь камень, словно погребенные заживо пытаются дать о себе знать! Наверно, мне не следовало увлекаться этой картинностью. Ведь это ужасно на самом деле – правда же? Они так похожи на арестантов.

– На арестантов? – довольно резко переспросил мистер Кендалл. – Они работают не задаром, им платят по выработке, они получают свое каждую субботу. – Он усмехнулся. – И пропивают до воскресенья.

Она испугалась, что каким-то образом, дав волю своей чувствительности, повредила Оливеру в его глазах.

– Я не имела в виду, что они рабы, – сказала она. – Я только о том, что… под землей, в темноте…

– Некоторые корнуоллские работяги в этой шахте – подземные люди в четвертом поколении, – сказал Кендалл. – Да и ваш муж сколько времени проводит внизу. И он, и мы все. Не дай бог, вы до того расчувствуетесь, что привяжете его к веранде.

Задетая, она не ответила. Оливер и мистер Прагер тоже молчали, явно не желая провоцировать мистера Кендалла, когда он не в духе. Стало слышно, как спускалась, постанывая, клеть, вот она подошла, они шагнули в нее, мистер Кендалл дернул за проволоку, пол толкнулся в ее подошвы. Обида обидой, сказала она себе, однако надо как следует его поблагодарить за то, что позволил ей спуститься. Но в свой очерк о Нью-Альмадене она вставит что-то, передающее ужас от этого черного лабиринта, и, может быть, она даже прямо задастся в нем вопросом, что это за жизнь, чтo сулит людям Новый Свет, если горняку, который вылез наружу из глубокой ямы в Корнуолле, приходится нырнуть в такую же в Калифорнии, а его дети должны доставлять воду к шахте в десять лет и толкать вагонетку в пятнадцать.

Каменная стена трубообразной шахты ползла вниз, Сюзан всплывала к земной поверхности, запрокинув голову, не в силах дождаться. Воздух, она чувствовала, становился прохладней, стены сделались изжелта-серыми от дневного света, клеть плыла, они поднимались, наконец их качнуло, и стоп, кругом надшахтная постройка, в нее сбоку заглядывает яркий день. Беззубая улыбка Трегонинга побудила ее улыбнуться в ответ; редко кого она так рада бывала увидеть.

Она обнаружила, что вспотела, от прохладного дуновения стянулась кожа. И едва она ступила на твердую землю, как земля содрогнулась, дернулась, будто лошадь, сгоняющая муху. И снова, и снова, и снова, и после затишья еще два раза.

– Гора все еще с вами разговаривает, – сказал Прагер.

– Они что… они что, взорвали заряды там, где мы были?

– Взорвут только в конце смены, – сказал Оливер. – Это, вероятно, в штольне Буша.

– И какие-то арестанты там гребут лопатами деньги, – сказал мистер Кендалл.

7

– Ты мало что нарисуешь в такую погоду, – сказал Оливер.

– Если не прояснится, просто погуляю.

Дорога была едва видна из-за тумана, затянувшего гору. Пес Чужак мягкой походкой ушел вперед и пропал шагах в двадцати. Откуда-то, отовсюду, сверху, снизу доносилось звяканье путевых колокольчиков, и через несколько минут под ней с Оливером материализовался aguador [68] : большое сомбреро, козловые штаны, пегая лошадь. За ним три его мула, на каждом вьючное седло с двумя бочонками воды по бокам, и подъем он одолевал, ритмически всаживая шпоры, негуманным аллюром. Широко улыбаясь, он послал им приветствие: Сюзан несколько дней назад его нарисовала и сделала знаменитым. Первый мул, второй, третий, торопливо миновали их и исчезли, распространив в сером воздухе запах помета.

68

Водовоз (исп.).

У бака с водой никого не было, мясные ящики висели на дереве пустые, скособоченные. По ту сторону узкой впадины в туман тыкались крыши и дымящиеся трубы корнуольцев: тут виднелся угол, там конек, похоже на быстрый выразительный эскиз, нарочно как бы недорисованный.

– Спустишься со мной? – спросил Оливер.

– Да, пожалуй.

Идя вниз, они вышли из нависающего тумана. Над противоположным склоном угрюмо выступила Главная улица: почта, лавка компании, пансион мамаши Фолл, контора по найму, дома, поставленные кое-как, каждый на своем расстоянии от улицы. Не видно ни души, но все трубы испускали дым, и он стлался над землей. Из канавы вдоль улицы, размытой зимними дождями, задом наперед выбралась собака, она тащила кость, оставшуюся, могло показаться, от мамонта, и зарычала на Чужака, который стоял над ней и смотрел. Ни малейшего дуновения не шевелило сухую траву, сухой осот, сухие стебли горчицы, разбросанные обрывки бумаги.

– Неприветливо тут у нас, – сказал Оливер. – Твои рисунки мне нравятся больше, чем то, что на самом деле.

– С тех пор как начала рисовать, я лучше стала ко всему относиться.

– Готова последовать совету Мэри и обосноваться тут на всю жизнь?

Она засмеялась.

– Пожалуй, нет. – Но добавила: – На время – да, конечно, пока работа у тебя здесь.

– Ты изголодаешься по разговорам.

– Мальчишечка мне неплохо их заменит. – Она взяла его под руку, поднимаясь по крутой улице в тумане, покачивая сумкой с принадлежностями для рисования; наверху повернулась к нему лицом и двинулась подле него вприпрыжку. – И мне нравится получать заказы, – сказала она. – В общем, не самую скучную жизнь ты мне устроил. Я довольно долго смогу ее терпеть.

Он бросил на нее странный сухой взгляд.

– Не знаю, будет ли у тебя такая возможность.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что сказал.

– Говорил с кем-нибудь насчет другой работы?

– Нет.

– Что же тогда?

– Я не хозяин этого рудника, – сказал Оливер. – Я только работаю тут.

Они шли по вершине пригорка, по Шейкрэг-стрит (Сюзан вставила ее в свой очерк как элемент местного колорита). Строение, где у инженеров был рабочий кабинет, стояло отдельно среди высокой сорной травы. Когда Оливер отпер дверь, из нее вырвался затхлый дух помещения и смешался с наружным воздухом, где тянуло отбросами и дровяным дымом. На Сюзан повеяло застоявшимся трубочным дымом, пылью, гуммиластиком, китайской тушью, костным маслом для сапог, и она стала махать дверью взад и вперед, чтобы освежить воздух.