Угол покоя

– Какая бутылка? – спросил Олли.

Он смотрел на Сюзан. Оливер тоже смотрел. Нелли отвела Бетси в сторонку.

– Бутылка виски, да?

– Не знаю, – сказал Олли. – Небольшое что-то. Я бы легко донес, но он выскальзывал.

– Где он был? Где она тебе сказала его взять?

– На перекладине над дверью сарая.

– Ясно. – Сюзан выпрямилась. – С умыслом оставила. – Она надавила мальчику на плечи. – Ты не должен был ходить. И ты это знал. Но главный виновник не ты. Это…

Трудясь шишковатыми ступнями, миссис Брискоу приближалась с видом нетвердо приученной к дому собаки, которой показывают на лужу на полу. Сюзан недвусмысленно повернулась к ней спиной и посмотрела Оливеру в глаза.

– Вот, значит, что, – сказал он. – Как ты поняла?

– Увидела ее. У нее на этом берегу была припрятана другая бутылка. Я увидела, как она из нее пила. – Она повернула Олли к дому. – Пошли со мной. Я не хочу с ней говорить. Отвези ее обратно, Оливер.

– И с кем мы останемся?

– Лучше уж ни с кем.

– Нельзя оставаться ни с кем. Привезти тут врача – это может быть пять-шесть часов.

– Мне окажет помощь миссис Олпен.

– Долго она пробыть тут не сможет. У нее своих пятеро.

– Прошу тебя!

Подтолкнув Олли вперед, она двинулась к дому. Солнце громом обрушивалось ей на голову. Волосы, когда она до них дотронулась, показалось, вот-вот начнут дымиться.

Оливер взял ее под локоть.

– Нелли, – сказал он, – могу я вас попросить… Нет, я сам ей скажу, когда мы уложим миссис Уорд в постель.

– Не медли ни минуты, – сказала Сюзан. – Хочу, чтобы ты очистил каньон от ее присутствия.

Она сжала губы, замкнулась внутри себя. Все время, пока поднималась по склону, думала о разнице между этими грядущими родами и первыми, в Нью-Альмадене, в уютном доме, где Лиззи, Мэриан Праус и Оливер были для нее живой защитной подушкой, где привезти врача от шахты Гуадалупе – это заняло всего-навсего час; и вторыми, в Милтоне, в ее старой комнате, где ей слышны были шаги Бесси в коридоре, где мамино лицо появлялось в двери, стоило ей вздохнуть или кашлянуть. В тот раз Оливера не было – он уже гнался за своей мечтой. С каждым разом безопасности в их жизни все меньше. Сейчас ей рожать в каньоне, без всякой помощи или с помощью жены переселенца, в ее загрубелые руки. А дети тем временем каждый день подвергаются опасностям, от которых она холодеет даже на этом раскаленном склоне, и только их с Нелли постоянные усилия оберегают их от того, чтобы сделаться грубыми под стать окружению.

Прежде чем лечь, она заставила Олли войти в дом и засесть за пропущенное чтение. Как иначе, спросила она его, он думает попасть в хорошую школу на Востоке?

Через час после того, как услышала коляску, которая, скрежеща, поднималась по склону, чтобы отвезти миссис Брискоу в Бойсе кружной дорогой, она почувствовала первую схватку.

Я не намерен рассказывать тут про женщину из числа пионеров, получившую утонченное воспитание, которая рожает в каньоне с помощью одной лишь девы-гувернантки. Я не собираюсь греть все эти ведра воды, прислушиваться к первому слабенькому писку в спальне. И не собираюсь позволять Сюзан подняться назавтра после родов, чтобы сбивать масло, или развешивать белье, или дописывать очерк. Это не история тягот фронтира, хотя мои бабушка и дедушка кое-какие из них испытали; и не история о смелости пионеров, хотя им обоим она была свойственна. Нет – всего-навсего я, Лайман Уорд, профессор от фонда Коу, пенсионер, проживаю день из жизни бабушки и дедушки, чтобы отвлечься от своей собственной жизни.

Ей, родившей двоих и перенесшей выкидыш, предстоящее было не в новинку, и она не паниковала. Несколько часов, соображала она, у нее есть. Смотря по тому, какой дорогой Оливер поедет назад – длинной, по откосам, или короткой, вдоль каньона, – он вернется либо через четыре, либо через три часа. Когда вернется, съездит на ранчо к Олпенам, пошлет к ней миссис Олпен, а сам обратно в Бойсе за врачом. Может быть, Вэн возвратится сегодня пораньше, или придет из своей хижины Джон – тогда можно будет послать кого-нибудь из них. Она лежала в своей затемненной комнате с мокрым полотенцем на глазах и ждала, чтобы тело сделало то, что необходимо.

Но Нелли Линтон, утонченная викторианская дева, была более взволнована. Чтобы Бетси вела себя тихо, она безоглядно дала ей волю со всем содержимым своей коробки для рукоделия; она без лишних слов освободила Олли от чтения и, позвав его наружу, стала с ним совещаться. Лестным для восьмилетнего образом спросила его, не может ли он съездить к Олпенам и позвать миссис Олпен.

– Но папа взял мулов, а лошадей на этом берегу нет.

– А пешком? Или тебе боязно?

– Не боязно, но по этому берегу долго идти в обход.

– Тогда, может быть, дойдешь до хижины Джона и попросишь его съездить за помощью?

– Но хижина Джона тоже на том берегу, а кричать через реку – он не услышит. Там быстрина.

Нелли ломала себе руки. Если бы его отец подождал всего один час!

Олли хотел знать: мама больна? Ей нужен доктор?

– Да, и какая-нибудь хорошая женщина. От миссис Олпен была бы громадная польза, вот бы только до нее добраться.

Они оба замолчали. Солнце опустилось ниже, и тень дома лежала на голой земле четким треугольником. В любой момент теперь миссис Уорд может подать голос из спальни.

– Мисс Линтон.

– Да, Олли?

– Я могу через мост быстро. Раз – и я там, и съезжу на пони.

– О боже мой, нет!

– Но если она больна. Так самое быстрое.

– После того, как тебя спасли с этого моста? О нет. Ни в коем случае.

– Я туда легко перешел. С пакетом назад плохо вышло.

– Нет. Твоя мама от одной мысли умрет.

И тут он раздался – резкий грудной крик, которого мисс Линтон так боялась. Она увидела, как расширились глаза Олли, как от его лица отхлынула кровь.

– Подожди тут. Мне надо к ней сходить…

Но когда Нелли вернулась, не сумев помочь миссис Уорд ничем, только за руку подержав, пока не прошел спазм, – тут она сама в ужасе негромко вскрикнула. Олли уже был на середине моста, перемещаясь по-крабьи, держась за канат обеими руками. Чем дальше, тем быстрей он двигался, и вот уже спрыгнул на твердый камень. Посмотрел назад, увидел ее, махнул ей рукой и скрылся за выступом утеса. Две секунды – и появился, стремглав бежал к корралю.

Затеняя глаза ладонью, стиснутая меж двумя страхами и надеждой, мисс Линтон увидела, как он вышел из сарая с ведром овса и приманил своего бурого пони с пастбища к ограде корраля. Высыпал овес на землю, а когда лошадка опустила к овсу голову, надел на нее узду, словно обнимая за шею, растягивая ремень обеими руками. Потом влез на жерди ограды, чтобы вздернуть ей голову, вложить в рот удила, завести за уши оголовье. Мисс Линтон между тем услышала, как Сюзан в доме сказала что-то обычным своим тоном, не болезненным, и это значило, что к ней пришла Бетси и девочкой надо заняться. Но она медлила в дверном проеме, глядя, как Олли подтянул к себе лошадку и кое-как вскочил на нее – плюхнулся ей на спину животом. Брыкнул, выпрямился, дернул за поводья, пятками забарабанил по ребрам. По-кавалерийски, как говорила иногда, гордясь и тревожась, его мать, промахнул маленькую площадку и устремился к горлу каньона. По-кавалерийски? Скорее, по-индейски. Его тоненькая фигурка пригибалась к холке лошади, его светловолосая голова была опущена. Нахлестывая лошадку поводьями, он скрылся за утесом.

Мне пришлось напрячь воображение, чтобы от молчаливого отца, которого я знал, перейти к мальчику в каньоне Бойсе. Как и мой дедушка, он был малоразговорчив, и легко допустить ошибку, посчитав немногословие признаком нечувствительности. Возможно, эту ошибку делала и сама бабушка. Я слышал, как она печально, с ноткой сожаления говорила, какой он был храбрый, мужественный мальчик, но никогда не слышал, чтобы она отмечала его чуткость. Думаю, однако, что он был чуток. Но, хотя я вывожу это не откуда-нибудь, а из ее писем, мне кажется, она никогда не понимала, какие в нем есть глубины, как не понимала его трудности с чтением.