Уходящие из города
Шрифт:
Я верю в то, что люди эволюционируют, потому что в мире все постоянно меняется, поэтому логично, что и люди тоже изменятся. Я читала повесть Герберта Уэллса «Машина времени», там герой переместился в очень отдаленное будущее, где люди превратились в непохожих друг на друга существ – элоев и морлоков. Меня напугала эта книга, но я не думаю, что все будет именно так, ведь люди, которые развились до достаточно высокого уровня, понимают, что надо помогать тем, кто уровнем ниже, и так все общество развивается. Думаю, что со временем все люди смогут развивать свои таланты, будут построены такие предприятия, которые не потребуют много тяжелого труда и не будут вредить экологии, люди эволюционируют в
Юность
«Я была не последней, кто ее видел», – мысль опустилась, как занавес.
На выставку Лола попала случайно: ждала дочь, у которой были занятия в кружке театрального мастерства. Планировала постоять на крыльце, но пошел дождь, вот и спряталась в доме культуры. А тут эта фотовыставка, никому особенно не интересная, только какой-то скучающий мужичонка средних лет так же, как и она, слонялся по залу. Скорее всего, отец, ожидающий чадо с занятий.
– Хорошая работа! – сказал он, очевидно, рассчитывая завязать диалог. Такие мужички часто говорливы без меры, но совершенно безобидны.
Лола не ответила.
Она смотрела на черно-белый снимок. В прошлое.
Девушка на автобусной остановке. Идет дождь, но она выглянула из-под навеса, вся вытянулась, высматривая транспорт. Там что-то едет, впереди: свет фар прорезал тьму. Девушка хочет разглядеть номер автобуса. Тот ли это, который отвезет ее домой? Или не ее маршрут. Или вообще фура – пролетит мимо, обдаст брызгами. Или остановится – и отзывчивый водитель предложит повезти… Силуэт девушки черный в свете фар, лица не разглядеть, волосы висят мокрыми прядями. На ней мини-юбка, футболка и кожаная куртка, которая ей велика. Огромная тяжелая кожанка, которая делает ее фигуру еще более хрупкой.
Это Полина.
Фото называлось «Юность». Конечно, юность. Ей только исполнилось восемнадцать.
Полина тогда засиделась у Лолы, рассказала о том, что у нее было с этим… Максимом. Да, так его звали.
– Прикинь, по нему как будто током ударило!.. Я даже подумала, что у меня там как розетка… Он сунул, и его коротнуло!
Лола слушала, распахнув глаза.
– Сильно больно?
– Не-е. Прошлым летом я на гвоздь наступила, это больно. А это – так, фигня.
Лола понимала, что Полина бахвалится. Мерцает, как огонек свечи, – подпрыгивает, машет руками, кусает губы: переживает. Лола смотрела на ее растрепанные волосы, на улыбку, открывающую десны, высокую улыбку, как ее называла Лола, – эта улыбка напоминала обрывистый берег реки, с которого надо прыгнуть, чтоб упасть в бурлящую холодную воду.
Родители не дома: у них тогда был круглосуточный магазинчик, съедавший все внимание. Потом, через несколько лет, он сгорел.
Полина любила мужчин. Ей нравились все, даже пьяница историк казался милым. Однажды на уроке он шел между рядами парт, а она достала из рюкзака флакон туалетной воды (у мамки небось стащила) и украдкой побрызгала за его спиной:
– Пусть жена подумает, что у него кто-то есть! Устроит сцену, накричит! А он такой: «Нет, ты что!..» А потом они…
Лола усомнилась:
– Думаешь, у него есть жена?
– А почему нет?
– Он вечно с похмелья, мятый, немытый…
– Ну, глаза у него красивые… И нос. Классный нос.
Для Полины все были классными. Привлекательными. Талантливыми.
– Макс, знаешь, какой… у-у-у… ты видела его байк?
– Не люблю мотоциклы!
–
Лола, ты что? Это же зверь! Несешься на нем, и волосы развеваются! Летишь такая, у-у-у! Ты летящий вдаль, вдаль ангел!..– Это все как-то неправильно. Ты не думаешь, что ты с ним просто, чтоб забыть Сережу?
Лола знала, что попала в цель, но Полина ни за что не стала бы об этом разговаривать.
– Ты все усложняешь! Зачем? С Сережей было одно, с Максимом вообще другое! Приключения! Огонь!
Макса Лола видела только раз. Полина и Лола гуляли вечером, катая в коляске очередную младшую Полинину сестричку (дочь матери и отчима), и тут прикатил какой-то тип на вонючей тарахтелке.
– Ма-а-кс! – Полина расцвела. – Ты тут… катаешься?
Лола не запомнила, что он сказал, вообще ни одной его реплики (да ну его в самом деле, еще помнить его!). Только длинные волосы, собранные в хвост, и щеку, усыпанную прыщами.
– Лол! Я тут вспомнила… забыла в киоске передник забрать, а его постирать надо! Смотаюсь – туда и обратно, ладно! Макс, подкинешь?
Она вскарабкалась на мотоцикл и крепко обхватила Максима руками за талию. И они рванули. В тот вечер Лола страшно переживала. Хоть бы они не разбились. Хоть бы малая не проснулась и не пришлось ее укачивать. Тем более – темнело. Лола знала, что киоск, в котором Полина подрабатывала на выходных, продавая хот-доги, недалеко. Туда можно было и пешком сходить, обернулись бы минут за сорок… ну, за час…
Полины не было до самой темноты. Она вернулась своим ходом, раскрасневшаяся, сжимая в руке фартук.
– Ло-ол! – крикнула она. – Прости-и-и!
Лола хотела огрызнуться, но тут заплакала малая.
Вот и сейчас Полина сидела перед ней, говорила и говорила, и у Лолы не хватало смелости остановить этот сияющий поток. В девятом классе Полина встречалась с Сережей Герасимовым, которого у нее отбила стерва Олеська. «И к лучшему, – думала Лола, – не нужен был Полине этот скользкий Сережка». Вообще Лола считала, что Полине не нужен никто, кроме нее, но в этом она не призналась бы даже самой себе. Все было хорошо, пока не нарисовался этот Макс, который, как понимала Лола, просто воспользовался Полининым желанием влюбиться.
– Макс такой… Он мне свою куртку отдал. Я ныла, что холодно.
– Так и правда холодно… ты вечно так легко одеваешься…
– Она им пахнет! Так офигенно! И стильно, правда? Согласись, очень круто смотрится!
Полина вертелась, подпрыгивала, позировала невидимому фотографу. Но Лолу не оставляли мрачные предчувствия:
– Полин, а вы предохранялись?
– Ды ты чего, в первый раз залететь нельзя! Ой, Лолка, ты такая смешная! Пойду я уже, наверное. Темно…
Она всегда засиживалась допоздна. Домой – на Балбесовку – Полине надо было ехать на автобусе или маршрутке. Иногда Полина не успевала на последний автобус и шла пешком вдоль трассы или ловила попутку. Лолу это очень пугало, но она никогда не предлагала Полине остаться – и за это Лола ощущала свою вину, потом, спустя годы. Даже тогда, когда о Полине, кажется, забыли все.
«Поэтому Полина ушла от нас. От меня. Ушла, как обычно. Но навсегда. Не я была последней, кто ее видел… но что это меняет?»
Лола подумала, что надо обязательно написать фотографу, хотя заранее знала, что он ответит: «Не помню, когда сделал это фото. Просто девушка на остановке. Не знал, что она пропала. А вы вообще уверены, что это она?»
Уверена.
Первая (или нет, смотря как считать)
В ночь на первое сентября на школьном крыльце кто-то написал краской из баллончика: «Тариков – лох». Надпись никто не пытался смыть или закрасить, все так и ходили по ней, пока ее не стерли шаги сотен ног.