Укрощение строптивого лига

Печенье и бутерброды, что принесла служанка, вкусные, но съела лишь пару штучек, больше не рискнула. Подумают еще, что я голодная голодранка. Итак Гареда как-то полюбопытствовала, где мое платье. Ответила ей, что не знаю, пусть спросит у викарта.

Голубое вечернее платье с открытыми плечами я надела с тяжелым сердцем. Прическу выбирала без интереса, вручив себя в руки горничной. А от украшений отказалась, но Гареда строго возразила:

— Дурной тон.

Вздохнув, позволила застегнуть на шее жемчужную нить с синим кулоном.

Когда спустилась вниз, Тирс уже расхаживал по холлу. На звук моих шагов обернулся, и ехидная улыбка начала сходить с его холеного лица. Он думал, что я буду как прежде язвить, а я была мрачнее тучи и молчала.

Внимательно оглядел меня и, не проронив ни слова, ушел. Вскоре вернулся с веером, инкрустированным перламутром, и протянул мне.

— Подойдет под жемчуг.

Я взяла веер, надела на руку, но так и не произнесла ни слова.

Тирс не стал печалиться. Встал сбоку, оттопырил локоть и, когда я взялась за него, двинулся к двери.

Ехали тоже в молчании.

Он выглядел великолепно. Сочный цвет синего сюртука с золотой вышивкой наглецу очень шел. Но меня невероятно раздражала его высокомерная мина.

Когда приехали и скаперт остановился, он соизволил заговорить.

— Мы намерено приехали в оперу с опозданием, чтобы избежать лишних расспросов. Если же возникнет необходимость, старайтесь отвечать вежливо: «Рада быть представленной вам, леер, лиера» и мило улыбаться. Остальное скажу сам, — сейчас викарт обращался ко мне по-деловому, и это вполне устраивало меня.

Поднимаясь по пустынным ступеням оперы, я радовалась отсутствию внимания. Если Тирс — жених нарасхват, представляю, как на меня будут смотреть его поклонницы. А если еще и Мелия наговорила про меня гадостей — то скандал обеспечен.

В больших зеркалах отражались позолота, свет хрустальных люстр, резные панели и мы с Тирсом. Он на миг остановился напротив одного, пригладил волосы, осмотрел себя, а, перехватив в зеркале мой взгляд, подмигнул.

— Как бы ни было, как только они узнают ваш титул, простят вам все и начнут на руках носить.

— Вы, викарт, так меня ободряете?

— Рассказываю циничную истину.

Что-то он разговорился. Неужели в хорошем настроении? Но я не жажду его внимания и не хочу вступать в разговор. Отвернулась.

Тирс вел меня по коридору с высокими потолками. Роскошное убранство оперы, где в цене богатство и чванливость, давило. Еще и визгливые голоса певцов выводили из себя. Прима Олеана взяла высокую ноту, и у меня уши заложило от пронзительного визга. С каждым шагом голоса певцов звучали громче. Низкий — мужской и высокий — женский пытались перепеть друг друга. Нет, я долго это не вытерплю. Ну не привычная я к утонченному искусству.

Подошли к двери, мужчина в серой ливрее с желтой окантовкой открыл дверь, и мы вошли в ложу.

Располагаясь в красном кресле, я представила себя актрисой, снимающейся в историческом фильме. Обвела взглядом ряды в низу, сцену. Будто в 19 век попала, где аристократы вышли в свет, чтобы показать себя, посостязаться богатством наряда, пообщаться.

— А как вы меня представите? — спросила у Тирса.

— Так же, как представлял Мелии — лиерой Смирнерой. И еще раз прошу, ведите себя подобающе.

— Если считаете меня невоспитанной, зачем привезли сюда?

— Ваше появление в столице должны непременно заметить, — сухо ответил он. — Раскрывать все карты я не намерен.

— Значит, все идет по вашему плану? Замечательно, — я отвернулась и стала рассматривать нарядную сцену, на которой худощавая дама надрывно голосила.

— Обиделись?

— На что? Вы циничный человек, поступаете расчетливо. Или вы так хотите, чтобы я обиделась?

— Нет, — небрежно ответил Тирс.

— Тогда не будем досаждать друг другу, послушаем «восхитительный» голос примы, а потом так же мирно вернемся обратно. По возвращении я расскажу викартессе Эдалине, что ее мальчик был очень мил и заботлив.

Рыжий помолчал, потом растянул края губ в усмешке.

— А вы, Вера, тоже склонны к цинизму.

— А вы предпочли бы иметь дело с наивной глупышкой?

Он не успел ответить. Дверь приоткрылась, и в ложу просочилась очень упитанная мужская фигура.

— Тирс, представишь меня незнакомке? — незнакомец с большими синими глазами смотрел на меня и хлопал густыми ресницами. Он смущался, робел, и этим располагал.

— Нет, Леаф, — вдруг ответил викарт. — Иначе имя незнакомки перестанет быть тайной.

— Но по правилам хорошего тона… — возразил гость, однако рыжий перебил его:

— Светские правила на меня не действуют. Лучше скажи, где твои вторые глаза? Ты же пришел поближе рассмотреть мою спутницу?

— Да-да, — засмущался молодой человек. Тирс был мужчиной в самом расцвете сил, а гость — явно младше, скромнее и мягче, поэтому я, не робея, рассматривала его.

— Вера, это рафин Леаф Ридар Никарский.

— Очень приятно, — ответила я тихо, и от моего голоса Леаф почему-то покрылся густым румянцем, заметным даже в приглушенном освещении ложи.

— Мне тоже, — поклонился рафин. — У вас, лиера Вера, очень редкое имя, поэтичное и красивое.

Я улыбнулась. Райский прищурился, внимательно посмотрел на меня и с долей ехидства пояснил:

— Леаф любит поэзию.

То, как рыжий ведет себя, разозлило, и я из вредности проворковала:

— Как замечательно! Я тоже люблю поэзию, — хотя на самом деле не особо жалую.

— Правда?! — оживился гость. — Лиера Вера! Вы восхитительны! Я посвящу вам сонет!

И я сокрушенно подумала: «Вот почему с одной стороны сидит ехидный выскочка, а с другой романтичный дурачок. Ау, где ты герой моих грез!»

А Райский тем временем продолжал острить:

— Лиера Вера еще необычайно милая особа.

Я повернулась к нему, окинула презрительным взглядом и процедила:

— Еще люблю животных.

Намек рыжий сразу уловил. То-то же!

— Рафин, — посмотрела на гостя. — Вы обещали мне сонет. Буду перечитывать его одинокими вечерами и восхищаться вашим талантом. — Подозреваю, со стороны кажусь дурой, но я просто отчаянно хотела доказать Райскому, что могу нравиться.

Вот тут Леаф покраснел.