Укрощение строптивого лига

— Вера, — я не знал, как утешить. Обнять? Сказать что-то ободряющее и лживое? Счел, что самое лучшее — сказать правду.

— Мы будем высоко держать голову и отвоюем, что наше по праву.

Она растерянно заморгала, и я пошутил:

— Мы же помолвлены. Потому наше. Или ты скупердяйка?

Она улыбнулась и сквозь слезы фыркнула:

— Еще какая!

— Вот так, да? — поднял руку и вытер ее слезы. Никогда не был сентиментальным, но к Вере сейчас испытывал сейчас непонятные чувства. Я бы сказал, что братские или дружеские, но разве в таких случаях интересуются женскими формами? Нет, все с ней не по-человечески.

— Вера, Вера, — покачал головой.

Я думал, что после нашего разговора, она поняла: ситуация отнюдь не безвыходная. Однако от обеда Вера отказалась, сославшись на головную боль. Отказалась и от закусок, поданных Гаредой. Викартесса переполошилась.

— Тирс! У Веры нервный срыв! Я уверена! Бедная девочка! — она металась по кабинету, и у меня возникли подозрения, что нервный срыв грозит кому-то другому.

Лишь визит императорского лекаря успокоил маму.

После визита императорского лекаря — лучшего в Диртии — Вера должна была почувствовать бодрость. Но когда я пришел навестить ее, она встретила меня в прежнем унылом настроении. Чтобы не дать погрязнуть «невесте» в отчаянии, рывком одернул штору, и яркое солнце озарило комнату.

— Диртия ждет нас!

— Это она вас ждет, — пробурчала Вера, плотнее закутываясь в одеяло и всем видом демонстрируя, что никуда не пойдет.

— А вы теперь со мной! — напомнил. Но она не хотела слушать, и тогда я по-ребячески схватился за одеяло и потянул.

— Это не прилично! — закричала она. — Вон! — зато разозлилась, взбодрилась и принялась швыряться подушками. По-моему, это лучше, чем грусть и слезы.

— Вера, еще лунье — чопорность вольется в твою кровь, и ты начнешь ходить с таким выражением! — продолжал дразнить, доводя зануду до бешенства. Зато глаза ее загорелись гневом, щеки запылали. Но я не стал перегибать палку и предпочел вовремя ретироваться. В запальчивости Вера хороша, но непредсказуема.

— Дурак! — донеслось мне в след. Но на этом она не остановилась. Как только мы оказались вдвоем в скаперте, отомстила с торицей.

— …Ты — сопливый нос! Бе-е! — показала язык.

Я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Все-таки Вера действительно особенная. Никакой лести, кокетливости и привычных «томных» глаз.

На прогулке мы посетили несколько лавок и кофейню. Конечно, пришлось снова изображать страсть, держаться за руки. Выход в свет Вере дался тяжело. Она устала и даже любимый десерт ела без удовольствия.

Покидая заведение под любопытные взгляды посетителей, я шепнул ей:

— Пройдет время, все успокоится — и ты сможешь жить, как хочешь.

— А помолвка?

Я задумался: стоит ли говорить правду? Ее насмешливые отказы задевали мою викартскую гордость. Почти любая в Диртии прыгала бы от восторга, предложи я стать моей невестой, а эта пигалица нос воротит.

— Не загадываю, — ответил.

Ночью я не спал — размышлял: как же сделать «невесту» счастливой? С Веры станется на свадьбе идти, задрав нос, и обещать взглядом устроить мне «счастливую семейную жизнь». Кроме того, страдала моя гордость. Я отдавал Вере все время, внимание и не продвинулся в обольщении ни на шаг! С момента появления ее в моей жизни, у меня не было времени посетить Нальду, которая слала гневные письма с обещаниями предпочесть меня рафину Содару. Пусть! У меня есть более крепкий орешек. А Нальде достаточно преподнести украшение — и она вновь у моих ног.

«Надо влюбить Веру!» — подсказывала ущемленная гордость.

«И получишь много новых неприятностей!» — возражал здравый смысл.

«Но ведь невеста должна быть счастливой…» — оправдывался я, решаясь на шаг.

«Невеста» любовалась полюбившимися картиллюзами. Моему внезапному приходу удивилась, но прогонять не стала.

— И сколько раз просмотрела ботинезу? — спросил строго.

— Ой, — смутилась она. — А много нельзя, да? — Я прищурился и сделал к ней шаг. — Что?!

— Хватит смотреть! — процедил раздраженно. — Пора танцевать! — И внезапно улыбнулся. Пока Вера приходила в себя, схватил ее за руку, поднял из-за стола и закружил в танце.

— Я не умею! — зашептала она отчаянно.

— Научу!

Я вел в танце, объяснял сложные па, а она в отместку наступала на ноги, краснела и забывала наставления.

— Смотри! Куплет повторяется! — я начал подпевать и заранее предупреждать: — Начинаются повороты!

И все равно Вера умудрялась сбиваться и путалась.

— Прости! Прости! Я действительно ненарочно! — извинялась каждый раз, испуганно смотря на меня. — У меня плохая память на движения.

От ее кроткого взгляда, мне хотелось улыбаться и еще больше смущать ее.

— У меня когда-то тоже была плохой. Пришлось протанцевать день без остановки. И, знаешь, помогло.

Но даже через полчаса она все еще забывала движения, и тогда я начал осторожно подталкивал ее корпусом. Вера запротестовала:

— Мне кажется, ты ведешь себя…

— Неприлично? Возможно. Но твоя прелесть в том, что с тобой не нужно быть хорошим. Ты — ужасно невоспитанная. А это замечательный повод вспомнить юность и детство, когда делаешь пакости, легко говоришь гадости и обожаешь сладости.

— Вот оно счастье викарта Нормер Рийского, — укусила она.

— Возможно, — ответил я.

Вскоре Вера взмолилась:

— Больше не могу. Голова кружится! А ноги гудят!

Я остановился, отпустил ее руку. Вера, покачиваясь от головокружения, дошла до кровати и упала, блаженно раскинув руки в стороны.

— Вера, это выглядит недвусмысленно, — заметил я. И вспомнил, как в своем доме она лежала в неглиже на софе и читала книгу. Надо отдать должное, фигура у нее очень женственная и весьма аппетитная.

— Каждый думает в меру своей испорченности! — спокойно парировала она, не обращая на меня внимания, будто я не был мужчиной. И тут мое терпение закончилось.

— А я — испорченный тип. Викартесса каждый день твердит об этом! — я упал на кровать рядом с ней, от чего ее знатно подбросило.

— Э-э! — возмутилась она. — Чего творишь?!

Полагаю, это относилось к моему фривольному поведению, но я не собирался сдаваться.

— Я устал, — томно выдохнул.

— Это неприлично. Кыш!

— Ужасно неприлично было видеть тебя в разных позах обнаженной, — напомнил, пытаясь смутить ее. Но Вера не прошибаема.

— Ну, знаешь! Если так рассуждать, — вспыхнула она, — то я тебя в тазике мыла и спинку терла!

— Я помню… — она не успела глазом моргнуть, я навис надо нею и зашептал в ушко. — Между нами не должно быть условностей…

— Тирс! Отвали! — Вера уперлась рукой мне в грудь и попыталась увеличить между нами расстояние.

— Отвалиться? Сейчас! — и упал на нее.