Умершее воспоминание

Эвелин тяжело вздохнула и, подойдя ближе, с проницательностью заглянула мне в глаза.

– Ты был с девушкой, Логан. Так?

Её вопрос сбил меня с ног, но я не видел смысла лукавить. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я ответил:

– Да, Эвелин. Да, я был с девушкой. И я не считаю это тем, в чём ты вправе меня обвинять.

Её глаза наполнились горечью, и она тихо сказала:

– А ты чудовище, Логан.

Слова Эвелин причинили мне боль, но внешне я этого не показал. Внутри с новой силой закипела злость.

– Чудовище, – подтвердил я с вызовом в голосе. – Не слишком идеально для тебя, правда?

Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но замерла. Её лицо приняло выражение необъятного сожаления, и она, оттолкнув меня, принялась подниматься по лестнице.

– Я поверить не могу, что позволяла себе плакать у тебя на глазах! – дрожащим голосом сказала она.

Я понял, что она вот-вот расплачется, но это лишь подлило огонь в пламя моего гнева.

– Тогда избавь меня от этого сейчас! – крикнул я, и Эвелин, всхлипнув, побежала по ступенькам. Затем я услышал, как наверху хлопнула дверь, и обессилено выдохнул.

Гнев сразу же отступил, и я подумал, что нужно пойти к Эвелин и извиниться. Я снова сказал то, чего вовсе не хотел, снова обидел Эвелин, и… Она снова плакала. Но ей нужно было время, чтобы успокоиться. И мне оно нужно было тоже.

С этими мыслями я лежал на диване и смотрел в потолок. Они то разбегались в разные стороны, то собирались в одно целое, и я невероятно мучился от этих мыслей.

Верное средство избавиться от этих мыслей – сон. Мне трудно было уснуть самому, поэтому я принял успокоительное и забылся крепким сном, на время освободившим меня от причиняющих боль размышлений.

Проснувшись, я услышал сплошную и пугающую тишину. Я долго вслушивался, пытаясь уловить хоть какой-то звук, оповещающий о присутствии кого-либо в доме, но не услышал ничего. Это меня насторожило, в душу закралось нехорошее предчувствие, и я, соскочив с дивана, со всех ног побежал по лестнице.

Распахнув дверь в свою спальню, я увидел идеально застеленную кровать, пустые полки и шкафы. Ни тетрадей, ни одежды – здесь не было ничего, что говорило бы о проживании в этой комнате человека.

Гнев вновь переполнил всё моё существо, и я в бешенстве закричал, ударив кулаками по двери. Эвелин уехала. Она вернулась домой – туда, где её ждала терроризирующая её сестра Уитни. В этот раз я действительно сильно обидел Эвелин и просто не знал, что мне сделать ради своего прощения.

Вдруг на письменном столе я заметил листок, сложенный пополам. Подойдя ближе, я взял листок и развернул его. На нём было стихотворение, после прочтения которого моя душа заболела с новой силой и чувство необъяснимого стыда только усилилось.

А сердце, его не утешишь,

Не вылечишь, если болит,

И огонь ты его не удержишь,

Ни за что не удержишь: сгорит.

Я не верила горьким словам,

Я верила только в одно:

Есть лекарство, для сердца бальзам.

И… Нашла я внезапно его.

А лекарство – твой голос спокойный,

Твои руки, улыбка и смех,

Твой взгляд – твой взгляд бесподобный,

Твоя выдержка, вера в успех.

И сердце моё успокоилось,

И в нём боль перестала гудеть.

Я отныне не беспокоилась:

Ты не дал бы сердцу сгореть.

Наш корабль плыл без оглядки,

Со смелостью глядя вперёд.

Но что ж посреди воды гладкой? –

Нам навстречу айсберг плывёт…

У нас шлюпок не было рядом –

Снова сердце болит от потерь.

Раньше путь впереди наш был гладок…

Это раньше. А что же теперь?

========== Глава 12. “Ревностная пара пощёчин” ==========

Слишком много в ней благородства, чтобы она могла поверить в отсутствие благородства у тех, кого любит.

Маргарет Митчелл, “Унесённые ветром”

– Может, хочешь добавки?

Я взял в рот последний кусочек куриного наггетса и тепло улыбнулся Дианне.

– Нет, спасибо. Не хочу сильно наедаться на ночь.

Дианна молча опустила глаза, и я, спохватившись, тут же спросил:

– Надеюсь, я не обидел тебя этим? Всё было очень вкусно, правда, но я действительно наелся.

Она рассмеялась и, взяв из моих рук пустую тарелку, поставила её на стол.

– Перестань думать, что каждое твоё слово может меня обидеть.

– Я так не думаю… – Поймав на себе её насмешливый взгляд, я тоже улыбнулся и опустил голову. – Ладно, я так думаю. Просто мне действительно не хочется портить то, что происходит между нами.

Я взял в руку бокал красного вина и сделал глоток. Каждый раз, ужиная вместе, мы с ней пили этот алкогольный напиток. Дианна была без ума от красного вина, а я – от неё.

Честно говоря, я чувствовал себя последним козлом на планете из-за того, что продолжал встречаться с Дианной после первой крупной ссоры с Эвелин. Я даже толком не сумел поговорить с Эвелин, потому что та не хочет видеть меня. Об этом я узнал от Уитни, когда вечером в день нашей ссоры приехал к дому Блэков. Мне хотелось поговорить с Эвелин и попросить прощения за свои слова, потому что чувство вины уничтожало меня изнутри. Уитни открыла мне дверь с таким выражением лица, будто только что сделала большую ставку в казино и была на сто десять процентов уверена в своём выигрыше. Я ни разу не видел на её лице такого самодовольного выражения.

На мой вопрос о состоянии Эвелин она с явным удовольствием швырнула мне какую-то тетрадь. С недоумением нахмурившись, я спросил у Уитни, что это.

– Это то, что думает о тебе Эвелин, – был мне ответ. – Это её дневник.

Я отдал тетрадь обратно Уитни.

– Я не стану читать то, что она не сумела доверить никому другому, кроме бумаги, – решительно сказал я. – И не похоже на то, чтобы Эвелин добровольно отдала тебе свой дневник.

– Не хочешь прочитать сам, – начала Уитни с той же улыбкой на губах и раскрыла тетрадь, – тогда послушай, как я прочитаю тебе.

– Нет! Я не собираюсь слушать это!

– Во что люди могут ставить свои собственные слова, обещания? – принялась читать Уитни, словно не обращая внимания на мои слова. – Правда ли, что в этом мире ни до кого никому нет никакого дела? Если так, то почему люди обманываются ложными надеждами, почему твердят друг другу, что важнее их никого нет? Правда ли, что я столкнулась с этим в своей жизни? О боже, если ты есть, дай мне силы, чтобы пережить это, я не хочу верить, что человек, которому я доверяла больше себя, позволил моему доверию исчезнуть. И если вместе с океаном всё-таки умирают все воспоминания, то, пожалуйста, пусть мой океан умрёт.