Умершее воспоминание

— Не надо трогать меня.

И ушёл.

Сначала Изабелла стояла в полном ошеломлении, после чего метнула огненный взгляд в сторону Мэри.

— Добилась, чего хотела, сучка? — спросила виновница торжества и, прижав тыльную сторону ладони к покрасневшим царапинам на лице, ушла за Джеймсом.

Я не знал, как нужно было правильно истолковать всё то, что только что случилось. Во-первых, я не мог понять мотивов, подтолкнувших Изабеллу на драку с Мэри. Что послужило причиной? Неужели «молодой женщиной» управляла неистовая ревность Джеймса к его бывшей? Но ведь раньше Изабелла никаким образом не выражала эту ревность, это на неё не слишком похоже. А может, она просто хотела ответить на выходку Мэри, когда та вцепилась её в волосы… Да, конечно, она поступила благородно, дружелюбно ответив на оскорбления Мэри, но ведь и благородству есть предел. Изабелла просто не могла не отстоять свою честь.

А во-вторых, я не мог разобрать реакции Джеймса. Мне показалось, его оскорбила эта драка, потому что я видел его глаза в тот момент, когда он смотрел на Изабеллу. Наверное, это действительно задело его мужское самолюбие: обычно двое парней дерутся из-за девушки, а тут вышло наоборот…

— Ладно, ребята, — сказал Кларк, который весь вечер ставил музыку, — всё уже закончилось, и я думаю, что Джеймс и Изабелла скоро вернутся к нам. А пока что давайте дадим нашим сладким парочкам ещё одну возможность насладиться друг другом. Итак, прошу любить и жаловать: я снова объявляю медленный танец!

Взглянув на Эвелин и всё ещё не выпуская её из объятий, я улыбнулся ей. Моя спутница не ответила на улыбку и, вздохнув, положила голову мне на плечо. Мы снова начали двигаться в такт звучавшей музыке.

Весёлый настрой Эвелин исчез, будто его и не было, она больше не улыбалась. Очевидно, на неё повлияла та картина, свидетелем которой она оказалась сегодня вечером. На мои плечи свалилось необыкновенное чувство вины: это ведь я привёз Эвелин на эту вечеринку, и, по сути дела, я был виноват в том, что она увидела отвратительную сцену драки… Боже, во всём моя вина!

Пока я думал об этом, музыка продолжала звучать. Через какое-то время Эвелин огляделась по сторонам и подняла на меня напуганный взгляд.

— А где мы, Логан? — тихо спросила она.

Я, испытывая невероятную жалость к ней, поднял брови и ответил:

— В доме у Джеймса, моего друга; он пригласил нас на вечеринку. У его девушки день рождения.

Эвелин положила подбородок на моё плечо и замолчала, словно о чём-то задумалась. Я с каким-то облегчением думал о том, что из памяти моей спутницы исчезло воспоминание об увиденной драке: это всё могло бы своеобразно повлиять на её отношение к этому миру.

— А долго мы танцуем? — снова задала вопрос Эвелин.

— Не знаю, — пожал плечами я, — может быть, минут десять…

Затем она опять огляделась по сторонами и с мольбой в голосе сказала:

— Я хочу уехать отсюда. Пожалуйста, Логан, давай поедем домой, я так хочу домой…

— Но твоих родителей нет дома. Они на работе, помнишь?

— Да, и побыть с тобой наедине — это именно то, чего я хочу.

Сначала я подумал, что нужно было найти Джеймса и предупредить его, что мы уезжаем. Но потом я вспомнил его состояние, когда он уходил, вспомнил ужасающий вид Изабеллы и подумал, что Эвелин лучше всего этого не видеть. Не дождавшись, пока кончится танец, мы с Эвелин уехали с вечеринки. В конце концов, я тоже не мог дождаться момента, когда мы с ней смогли бы остаться наедине.

В доме Блэков было так тихо и спокойно, что это умиротворение передалось мне сразу же после того, как я переступил порог этого дома. Эвелин, настроение которой вернулось от испорченного к хорошему, предложила мне выпить какао, и я согласился. Эвелин любила какао, и, кажется, я начинал любить его тоже.

Пока закипал чайник, я стоял у окна и вглядывался в темноту, всё ещё не переставая думать о Джеймсе с Изабеллой. Меня не оставлял неуёмный интерес по поводу исхода событий, случившихся на вечеринке, и я твёрдо решил, что позвоню Маслоу перед сном.

— Ты хотел остаться? — спросил голос Эвелин, и я, повернувшись, вопросительно взглянул на неё.

— М?

— Ты хотел остаться с друзьями?

Я медленно покачал головой и ответил:

— Нет.

Она вздохнула и, слабо улыбнувшись, упёрлась руками в столешницу.

— Мне кажется, ты сейчас ненавидишь меня за то, что я попросила тебя уехать так рано.

Я тоже почему-то улыбнулся.

— Нет же, Эвелин, вовсе нет. Мои чувства к тебе не меняются.

Вскоре какао было готово, и мы расположились возле телевизора. На первом попавшемся нам канале показывали какую-то комедию, и мы решили остановиться на ней. Если Эвелин и проявляла хоть малейший интерес к тому, что происходило на экране, то я совершенно не обращал на это внимания, мыслями я был далеко. Странные размышления не оставляли меня, а в груди нарастало какое-то волнение. Посмотрев на Эвелин, я вдруг спросил:

— А что насчёт твоих чувств?

Честно говоря, я не собирался этого спрашивать. Мысли, беспрестанно вертевшиеся в моей голове, как-то самостоятельно сформулировали этот вопрос. Эвелин приподняла брови и тихо спросила:

— О чём ты?

— Мы всегда говорим о моих чувствах к тебе и почти никогда о твоих ко мне… Откуда же мне знать, что ты чувствуешь?

Глядя мне в глаза, она пожала плечами и сказала:

— Спроси меня об этом.

«Так просто взять и спросить?» — с недоверием задало вопрос моё сознание. Волнение в груди всё нарастало. Отведя глаза в сторону, я вдохнул так глубоко, как только мог, и спросил:

— Ты меня любишь?

Этот вопрос, заданный в лоб, почему-то рассердил меня. Разве задают такие вопросы, а если и задают, то надеются ли услышать на них положительный ответ? В первое мгновение я проклял всё на свете. Почему не существует машины времени? Почему нельзя вернуться на минуту назад и просто не задавать этот глупый вопрос?

А затем мне невольно вспомнилась вечеринка свободы Джеймса, когда я, пьяный и на что-то надеявшийся, пришёл на веранду к Эвелин и задал этот же самый вопрос. Её унижающее молчание показалось мне тогда оглушительным, и я бы точно умер, если бы и сейчас услышал молчание в ответ.

— Да, — прозвучал вдруг односторонний, но такой облегчающий мои страдания ответ.

Я вздрогнул так, будто услышал не тихое «да», а оглушительный хлопок или раскат грома. Внутри всё перевернулось, запылало, и этот внутренний пожар выразился на моём лице: я густо покраснел.

— За что? — только и сумел спросить я и тут же страшно разозлился на себя. А что-нибудь ещё более глупое нельзя было спросить?

Слабо улыбнувшись, Эвелин опустила голову и сказала:

— Хотя бы за то, что ты не покинул меня, как это сделали Уитни, мама и папа. Странно. А раньше я считала их самыми близкими людьми на планете.

В тот момент душа моя была наполнена необъяснимыми чувствами. Мысли были затуманены, и я воображал, что всё происходящее — волшебный бесконечный сон. А во снах мы позволяем делать себе то, на что в жизни никогда не лишились бы, да и, в конце концов, кто в своих снах задумывается о последствиях?

Так и я, не думая о том, что будет дальше, взял Эвелин за подбородок и поцеловал её. Боже… Если я и считал, что моя жизнь до настоящего момента была наполнена смыслом, то это — большой обман. Ни в чём не было смысла, ни в чём кроме этих губ, которые раньше казались мне недосягаемыми, но вкус которых я ощущал теперь на своих.