Уральская ёлка

Я медленно поворачиваюсь. Витька внутри ванной уже развернулся и тоже смотрит на меня. Сначала в его светлых глазах мелькает праздный вопрос вроде того, за каким кремом я сюда припёрлась. Но я молчу, сначала пялясь на него, а потом принимаюсь изучать зелёно-бурый цвет кафеля. И Витька, кажется, всё понимает. Мне мерещится его ухмылка.

— Не прикроешь дверь? — спрашивает он, обнажая в улыбке крупные, белые зубы и отводя мокрые волосы со лба. — Сквозит.

Решив не уточнять, с какой именно стороны дверь стоит прикрыть, я закрываю её изнутри. И, помедлив, двигаю хлипкую щеколду. Витька не возражает.

Он, расслабляясь, откидывается на спинку ванной и блаженно запрокидывает голову. Крупные капли стекают и капают с его локтя.

Не спрашивая разрешения, я перехожу ванный коврик и усаживаюсь на бортик ванной. Мои голые бёдра тут же норовят проскользить вниз, в сам наполненный водой резервуар. Но я удерживаюсь на краю, заодно закидывая ногу на ногу.

Витькин взгляд скользит по моему бедру вверх и останавливается как раз там, где складками собирается подол короткой туники. Кажется, его щёки от этого становятся краснее. Хорошо.

Не припомню за Витькой особенной любви к водным процедурам — поэтому и удивилась, что в ванне он зависает так долго. Поэтому и пошла «проверять». Ну, и не только поэтому…

Он, сидит, раскинув руки по бортикам и демонстрируя мне раскрытую, подкаченную грудь. Не как у качка, конечно, но вполне себе мужественно. Ниже, туда, где шевелится линия воды, я стараюсь не смотреть. Никто ведь не принимает ванну в трусах, правильно?

Хоть Витька уже и взрослый, но всё так же принимает ванну с резиновой уточкой. Жёлтой. И она как раз, потревоженная волнами Витькиного шевеления, выплывает из-за моей попы. Это Витьку почему-то смешит. И он заливается, во всю показывая мне красивые, крупные зубы. И я тоже смеюсь. Над тем, что взрослый парень купается вместе с резиновой уточкой. И над самим Витькой — у него такой заразительный смех, что мне совсем не устоять. А ещё я радуюсь, что хорошо спрятала свой голубой кораблик со смешными мачтами — за рядами с «Доместосом», между «Пемолюксом» и «Мистером Проппером» — и Витька его не нашёл. А то бы и его запустил в воду.

Уточка, трясясь во все стороны от зарябивших по воде волн, всё ближе подплывает к его груди. Уже минуя ту область, на которую я стараюсь не смотреть. Поэтому я безбоязненно брызгаюсь на неё, надеясь потопить. Но водоплавающей птице явно не страшны мои потуги — только Витька морщит свой нос от попавших на него капель. Поэтому я протягиваю руку и, хватая утку за спину, нагло топлю. Не рассчитав силы, почти теряю равновесие и едва-едва не ныряю рыбкой сама. Но всё же координация работает и я, держась за край ванной, только сетую на то, что край туники намок, и теперь мочит пока ещё теплом моё бедро.

Витька навязчиво прочищает горло, а потом с оттенком смешливой официозности заявляет:

— Сестра… Ты в курсе, что я всегда готов протянуть тебе руку помощи. Так воспользуйся ею, — он действительно протягивает мне сморщившуюся от воды ладонь. — … и отпусти то, за что держишься сейчас.

Я не сразу понимаю, почему его щёки покрыты гораздо большей краснотой, чем буквально минуту назад. А потом ощущаю, что держусь за бортик я только одной рукой. А вот вторая…

По локоть ушедшая в воду, она тоже помогает мне удерживать равновесие. Упирается рука не в твёрдый резервуар ванной… Но в тоже твёрдую вещь. И это не потонувший утёнок.

Поднимая тёплый всплеск водой, торопливо выравниваюсь, и снова гордо выпрямляюсь на бортике ванной. Поправляю подол туники, чтобы он нормально прикрывал ногу до колена и на всякий случай подтягиваю вверх округлый ворот. Он вроде не очень глубокий, но на всякий случай.

— Ну так вот… — пытаюсь я собраться с мыслями под издевательски-смешливым взглядом брата, который всё ещё протягивает мне раскрытую ладонь. — На горе Олимп собирались все боги…

Понятия не имею, зачем я припоминаю греческую мифологию, но при этом цапаю Витькино запястье (крупное, не обхватить) и стараюсь опустить под воду. Зачем — тоже не знаю. Просто, видимо, смущаюсь.

Нет, при своём неполном нырке я задела его бедро, а не то, что можно было подумать. Но совсем рядом. Так, что между пальцами до сих пор ощущаются щекочущие волоски. Они, видимо, и щекочут мои мысли. Кстати, в ванной стало жарче, и пар уже вовсю заложил большое зеркало. И в нём не видно, как ловко Витька перехватывает мой локоть (ему-то это проще пареной репы!) и, не успеваю я оглянуться, тянет меня к себе.

Я успеваю только брызнуться в него свободной рукой, прежде чем опять практически ложусь на воду. В этот раз мокнет не только подол, но и верх моей туники. И я чувствую, как тяжелеют чашки лифчика, норовящие занырнуть вниз. Рассеянный взгляд всё-таки скользит по воде туда, куда бы ему не следовало, и на краю растормошенного сознания всё-таки отпечатывается образ тёмного волосяного треугольника. И того — мои щёки начинают гореть — что на нём поднимается.

Лицо Витьки уже почти вплотную к моему. И он перестаёт улыбаться. Глаза с ленцой опускаются по мне вниз, и я уже могу только догадываться, смотрит ли он мне на подбородок, шею, или туда, ниже. Опять хочется поправить ворот туники.

Мир вокруг нас будто бы рассеивается. Вернее, сужается до пространства ванной. У Витьки на лбу выступают бисеринки пота. Кажется, его дыхание становится медленнее и глубже. Я сосредотачиваюсь на его губах. Тонких и длинных, испещрённых продольными складками. Почти красных от жара.

Касание у меня получается само собой. Сначала несмелое, чтобы если что — сказать, что я просто не удержала равновесия. Но чужие губы сразу размыкаются мне навстречу, и язык быстро находит мой. Увлекает себе, а потом жадно накрывает, затягивая ближе. Его губы сильно накрывают мои, и снизу доносится плеск, а потом мокрая ладонь щекотно ложится мне на сгиб шеи. И пальцы медленно, но уверенно двигаются к собранным на затылке волосам. Очень щекотно. И в сочетании с углублённым поцелуем отдаются приятной тяжестью внизу живота. И желанием наклониться ещё ниже.

Рука исчезает с моей шеи, коротко проходится по плечу и скользит на спину. А там — ложится на талию, отчего туника становится всё мокрее и мокрее. Вторая Витькина рука тоже выныривает и сразу хватается мне за пояс, поглаживая ложбинку между спиной и тазом и перебирая там пальцами.

Моё тело будто расслабляется под этими мокрыми прикосновениями. И я опускаю руки на Витькины плечи, глажу их вперёд и назад. Обнимаю за шею, чувствуя, как тыльные стороны ладоней касаются разогретой уже и твёрдой спинки ванной. А под ними — упругие и перетянутые кожей Витькины мышцы. Он прижимает меня ниже, и вот я уже почти под водой животом. Туника отделилась от тела, и по нему бегут мурашки из-за обнявшего его водного тепла. А потом — твёрдость Витькиных груди и живота. И я не удерживаюсь на краешке — так и соскальзываю к Витьке в ванну. И чувствую бедром, что у него эрекция. Сжимаю пальцы и забираюсь ему в волосатую макушку, чувствуя, как между ног всё подводит. Рука Витьки скользит уже по животу и находит мокрую грудь. Требовательно стискивает её, заставляя меня вздрогнуть. Я бездумно прикусываю ему губу. Как вдруг скрип и звон металла заставляет наши сердца ухнуться едва ли в не преисподнюю.

— Витя! — раздаётся настойчивый стук с другой стороны двери.

— Ч-что? — получается у Витьки очень хрипло, хоть он и старается сделать голос обычным. Я замираю, так и сидя на нём в ванне. Только для чего-то вжимаю голову в плечи.

Дверная ручка опять дёргается вниз, вместе с моей жизнью.

— Ты полотенце не забыл, или тебе принести? — мама наконец смиряется с тем, что дверь заперта, и преувеличенно громко озвучивает вопрос.

— Не забыл! Не надо! — тут же реагирует Витька, даже не удостоверившись в этом. А я машинально смотрю на батарею. Правда, не забыл.