Уральская ёлка

— Стелить сейчас или попозже? — опять проявляет заботу мама, а я опасаюсь, как бы она не направилась выяснять что-то у меня. Серьёзно, объяснить моё отсутствие в комнате и присутствие в ванне брата внезапным телепортом не удастся, несмотря на мамин немолодой возраст.

— Не надо пока, ма! — отзывается Витька. — Поставь лучше чайник, пожалуйста!

— Ладно, — тяжёлые и торопливые шаги удаляются. Надеюсь, в сторону кухни. И мы с Витькой, вылупив друг на друга глаза, прислушиваемся к ним.

Раздаётся щелчок выключателя. Потом — пауза. И — шум закипающего чайника. Значит, мама на кухне. Выдыхаем. И, так и глядя друг на друга, начинаем смеяться. Даже ржать, и ржач наш сдерживает только опасение, что маман вернётся обратно на странные хрюкающие звуки. Если услышит, конечно. Я прижимаю ладонь ко рту, а Витька закусывает губу, пока мы немного не успокаиваемся.

Нервная встряска разрывает в мозгу салют счастья, а адреналин дарует телу лёгкость. Мысль о том, как близки мы были к раскрытию, пугает и радует одновременно.

Я, вся мокрая, вскакиваю и пулей несусь к двери. Как можно тише щёлкая собачкой и, делая микроскопическую щель, выглядываю в коридор.

Темно. И тихо.

Путь вроде свободен.

— А может, останешься? — Витька снова улыбается мне, как чеширский кот из своей ванной. Мимо него проплывает жёлтый утёнок.

Если честно, предложение весьма заманчивое, тем более в низу живота у меня всё ещё тянет, может быть даже сильнее. И влага между бёдер — не только и не столько от воды. Очень хочется нырнуть обратно, забыв о том, что это совсем небезопасно. И мне стоит больших трудов вынырнуть обратно из ванной и прикрыть Витьке дверь.

Идти обратно в комнату можно, не включая свет. Потому что дорогу мне освещают мои пылающие щёки.

***

Телевизор в темноте бубнит рекламой, заливая пространство неровным мельканием. Хорошо ещё, не слишком поспешным. В остальной комнате темнота, и, если бы не свет экрана, отражающегося от кресла, можно было подумать, что мы с Витькой одни. Отставили опустевшие чайные кружки на кофейный столик, но всё равно из-под тёплого клетчатого пледа вылезать не торопимся. Я уже переоделась в сухое — шорты и майку, в которых и планирую сегодня спать. Они большие и свободные, из очень мягкого хлопка с добавлением байки. Так что мелкие волоски иногда приятно щекочут тело. Правда, без бюстгалтера не очень удобно — он тоже отправился на верёвку для просушки, и теперь мне даже слишком свободно. А Витьке в его спортивных штанах и майке, кажется, очень даже ничего. И он временами загадочно улыбается чему-то в телевизоре.

Свет отражается на мамином почти что расслабленном лице. На улице уже официальная ночь — во всех окнах свет, а небо теряется на фоне чёрных крыш.

Папа уже ушёл к себе, и его похрапывание достигает наших ушей.

— Ничего, что я вам вместе постелила? — мама вдруг оборачивается к нам.

Вообще ещё не постелила — комплект из толстого одеяла и пухлых подушек всё ещё свёрнут на краю дивана и закрывает от меня кусок телевизора.

— Нормально, — Витька машет рукой. — Всё равно же не на полу нам спать.

Уверена — внутри себя он мне подмигивает. Мама кивает и вновь разворачивается к экрану. Реклама заканчивается, и вечернюю тишину снова прорезает какой-то фильм. Или сериал. Без разницы.

Я стараюсь сидеть тихо. Смотрю на постельный комплект и будто опасаюсь, что мама передумает класть нас на один диван и найдёт кому-то и нас другое спальное место. Хотя его и совсем немного. Но она, расслабленно вытянув ноги, качает головой, явно не одобряя мужчину в чёрной водолазке, задумчиво смотрящего на неё с экрана. Я чувствую со всех сторон тепло. На плечах — уже почти не колючий плед. Под боком — тело Витьки, который сидит ко мне почти вплотную. Плед поднимается шатром рядом с ним — Витька опирается предплечьем на своё колено. И медленно, будто даже бездумно, перебирает бахромушки пледового края. А мне не хватает другого края. Так что приходится пододвигаться к Витьке ближе.

Прижимаюсь плечом к его боку. И нарочно касаюсь его ноги бедром. Чувствую разогретую ткань. И то, как Витькина ладонь соскальзывает со спинки дивана и опускается мне на плечо. В животе становится жарко и приятно.

Я кошусь на маму, хоть мы с Витькой и хорошо прикрыты пледом, и она не сможет разглядеть, как чужие пальцы непереносимо медленно перебирают тканевые складки на моём плече. Собирая их кульком, а потом разглаживая. И задевая короткими ногтями мою шею. По которой бегут мурашки. Потом, будто пальцам этого мало, проскальзывают под воротник и изучают ключицу, норовя отодвинуться туда, где предполагается лямка бюстгалтера. Но его на мне нет, так что ладонь беспрепятственно проскальзывает дальше — туда, где кожа становится чувствительнее, и по телу проходит короткая дрожь. Длины Витькиных согнутых пальцев не хватает, чтобы накрыть всю мою грудь. Но ощущения всё равно — не передаваемые. И очень-очень медленные.

Мама все ещё увлечена сериалом. А я даже не знаю, тот же это, или уже начался новый.

Дыхание моё становится глубже и медленнее. Рука брата не перестаёт вычерчивать на моём теле пространные круги. А его лицо смотрит в телевизор.

Я тоже разворачиваюсь к экрану. А ладонь кладу на обивку дивана. Медленно двигаю её от себя, буквально по сантиметру, то и дело напарываясь на складки ткани. Пока не упираюсь в тёплое и большое. Витькина нога. Заползаю пальцами по ней, оглаживая её выпуклость и, косясь на маму, двигаюсь дальше. К прессу.

Тело под моей рукой напрягается, и я чувствую стальную твёрдость живота. Погружаюсь в ткань майки, оглаживая вверх и вниз. Тепло давит на тыльную сторону ладони, и я начинаю двигаться вперёд и назад. Витька глубоко вздыхает, загребая в живот тягучий воздух. Я машинально поджимаю пальцы, и его футболка пристаёт к моей ладони. Живот снова западает, увлекая мою ладонь. Тепло. И приятно.

Витькина ладонь уже добирается до шеи, сильно щекоча её. И я представляю, как было бы приятно ощутить там его губы. От горла вниз ползёт томная волна. И моя рука с Витькиного живота сползает вместе с ней ниже.

Через толстые спортивные штаны, пройдя ребристую резинку, я натыкаюсь на стояк. И щекам, груди становится ещё жарче. Осторожно, самыми кончиками пальцев пробираюсь по твёрдому бугорку вверх. Обхватываю и медленно спускаюсь вниз. Витькина нога, укрытая пледом и служащая опорой локтю, дёргается. Я снова возвращаюсь к резинке. Цепляю шнурок кулиски. Снова возвращаюсь на пресс. И, надавливая на него, ползу ниже. Чтобы толстая резинка приподнялась и пропустила под себя мои пальцы. Здесь ещё жарче… И с второй резинкой — уже от трусов — приходится повозиться.

Витька каменеет, и на его лице полностью отражается происходящее на экране. Без осмысления. Я кошусь на маму, боясь, что она услышит моё шумное дыхание. Но она увлечена происходящим в телевизоре.

Двигаюсь дальше, немного путаясь во вьющихся волосах. И касаюсь горячей и нежной кожи. Которая немного тянется вслед за моей рукой. Дохожу до расширения головки, и Витька вдруг начинает кашлять.

Мать машинально поворачивается к нам, и я молюсь только о том, чтобы в темноте она не заметила красноты моего лица. На Витькино даже смотреть боюсь. Мама, поняв, что всё нормально, снова возвращается к экрану. И мы с Витькой синхронно и очень медленно выдыхаем. И моя рука снова начинает движение. Аккуратнее, чем раньше.