Уральская ёлка

— Марин, у нас света нету, — бодрый Витькин голос начисто рассеял эту иллюзию. И я сама без опасений зашла в квартирную темноту.

— По-моему, только по нашему стояку. И, скорее всего, у нас что-то с розеткой, — продолжал рапортовать Витька, щёлкая дверным замком. — Пошли, поможешь мне.

Не знаю, как я там могу помочь, но покорно плетусь следом за Витькой, идущим в мою комнату. Там он опускается на колени и тянется к диванному углу, около которого притаилась поблёскивающая призрачно-белым розетка. Она немного похожа на мышиную нору, а Витька — на огромного кота в засаде.

Интересно, что он собрался делать в кромешной темноте?

Будто прочитав мои мысли, Витька обращается ко мне:

— Принеси из кладовки фонарик.

Легко сказать, а вот искать его по темноте — тот ещё квест. Впопыхах я локтем ударяюсь обо что-то внутри стенного ящика. Хорошо, хоть не головой — и так дурная. Но через некоторое время нащупываю рукоятку фонаря. Батарея в нём неновая — световой круг голубоватого цвета и подмаргивает, когда я нажимаю кнопку. Но что делать — нельзя не выполнить задание товарища электрика. Так что несу Витьке то, что есть.

Он, оказывается, уже успел вооружиться отвёрткой. В тусклом освещении суёт её в круглое розеточное «дуло» и начинает что-то выкручивать.

— А ёбом не токнет? — со скепсисом вопрошаю я, глядя на его пальцы, быстро-быстро вращающие отвёрточную рукоятку.

Витька насмешливо хмыкает на меня:

— Чем токнет-то, если тока нет?

И ведь не поспоришь. Интересно, эти мужики уже рождаются со знанием электрических принципов?

Витька стоит на карачках, в опрое на коленки и одну руку. Спина — ровная, без прогиба. Попа уверенно показывает на противоположную стену. Коленки разведены для устойчивости. Совершенно немужественная поза. Почему тогда я представляю, что в ней можно делать, если Витька перестанет опираться на пол и упрётся во что-нибудь другое?

Мышцы его, двигающие отвёртку, слаженно уходят своим движениями к плечу. Напряжённые лопатки шевелятся под футболкой. А на бёдра лучше вообще не смотреть.

— Не тряси фонарём, — командует Витька, и мне приходится взяться за рукоять двумя руками.

Хорошо, что темно. Судя по тому, как мне жарко и как медленно и громко колотится моё сердце, я вся красная.

Витька тем временем откручивает крышку с розетки.

— Иди сюда, — велит он.

Я на автомате подхожу и тоже опускаюсь на коленки. Сердце стукает в голове, а боком я как-то чувствую Витькино тепло. Боже… Витька без зазрения совести хватаем меня за руку и тянет к розетке.

— Да положи ты фонарь уже.

Кое-как устраиваю его, чтоб свет падал на чёрное дупло в стене. Теперь и мне приходится стоять раком, и думать я могу только о том, чтобы всё это поскорее закончилось.

— Вот тут держи, — Витька укладывает мою руку на какую-то хреномуть, и я начинаю её держать. Надеюсь, свет нам внезапно не дадут. Потому что даже я, с моим незнанием электричества, помню, что влага притягивает ток. А так как ладонь у меня совершенно до неприличия влажная…

Витька возится рядом. Задевая меня то плечом, то боком. А то и упираясь в мою ногу бедром.

Нет, я всё понимаю. Что так нельзя и всё это тлен, но… Как же приятно! По телу моему бегут лёгкие волны, заставляющие приподниматься волоски на шее и отзывающиеся мурашками в самых неожиданных местах. Его сосредоточенное дыхание разбавленным эхом доносится до моей шеи. Стало трудновато дышать — будто вся одежда разом оказалась мне мала. И захотелось как можно скорее из неё выбраться.

Ужас… И в то же время сладкое волнение, наравне со стыдом, струится по моим венам, перенося на себе совершенно волнительное предвкушение. Витька, прилаживая что-то, случайно задел тыльной стороной ладони мою грудь. Совершенно поверхностно и почти невинно. И несмотря на это у меня зашлось сердце, а сосок на груди сам по себе ощутимо сжался.

Витька стал что-то заталкивать в полость розетки, а мне так и пришлось что-то держать, не имея ни малейшего шанса отстраниться и нивелировать возможность нашего физического контакта. Который получался слишком уж часто для полной случайности.

Ладно, тут я тоже поучаствовала, норовя периодически задеть Витьку плечом или боком. А кому от этого плохо, кроме меня? Тем более, что окончательно плохо мне станет потом — а сейчас очень даже и неплохо.

Витькино лицо так близко, что он наверняка чувствует ухом моё дыхание. А я вижу, как трясутся от моргания его ресницы. Как перекатывается при глотании его кадык. Как дёргаются кончики губ, будто он что-то беззвучно шепчет.

Свет фонаря начинает подмигивать, норовя погрузить нас в кромешную темноту. Витька косится на него, и в тёмном зрачке свет преломляется так, будто это его собственный блеск. Так обычно блестят глаза, если видят что-то приятное.

— Может, до утра уже? — робко предлагаю я, надеясь только на то, что Витька очень занят и не заметит, как сдавленно звучит мой голос.

Батарейка всё-таки садится, оставляя нас без единого светового клочка. От этого у меня мгновенно перехватывает дыхание — видимо, подсознание несмотря ни на что трактует происходящее исключительно в свою пользу. А сердце от напряжения делает сильный толчок.

— А чего до утра-то? — из темноты спрашивает Витька. В голосе его звучит непривычная хрипотца. — Давай сейчас?

И тут меня как невидимым смерчем накрывает чужое движение. Плечи мои оказываются крепко сжаты и притиснуты к телу. Меня потряхивает вверх, и на лицо налетает жар.

От неожиданности я пугаюсь, широко открываю глаза и замираю. И чувствую только, как мягкие губы настойчиво тыкаются и пытаются разомкнуть мои. Мне хочется вскрикнуть. Сначала — от неожиданности. Потом — чтобы выпустить из груди рвущийся наружу комок счастья.

Его язык проникает в разомкнутые губы и накрывает мой. Потом становится твёрдым и начинает затягивать в какую-то игру. Мне становится трудно дышать. Нет, физически-то ничего не мешает. Просто сердце так сильно бухает в теле, что того и гляди перекроет весь кислород.

С влажным чмоком Витька отстраняется. Дышит через разомкнутые зубы. Тёплый воздух опаляет мне подбородок и шею. Я тянусь вперёд и касаюсь его груди. Мои моими ладонями мышцы напрягаются. Как и на прессе, когда я спускаюсь к нему. Как и на боках.

Витька заграбастывает меня, прижимает ближе. И снова целует — в этот раз намного решительнее. У меня всё внутри разгорается с новой силой. Я обхватываю его за пояс и закрываю глаза, полностью погружаясь в ощущения сильного тела и собственного внутреннего давления.

Он наваливается на меня сверху — приходится упасть на палас и едва не подавиться сердцем, когда его тело откровенно нависает надо мной. Его дыхание становится тяжелее. Я обхватываю его за напряжённые плечи и тяну вниз, к себе.