Уральская ёлка

«Почему в тебя влюбился? Потому что ты красивая как старшая сестра». [(из песни Джисус — «Ты ничего не поняла»)]

Мне на плечи будто легло тяжёлое ощущение собственной неправильности. Расхотелось и мороженого, и «колы». Я будто осталась одна в этом весёлом, июньском мире. Сокрытая мутной пеленой странных подспудных желаний.

И тут меня, как бархатом, чиркнуло по щеке чем-то мягким. Я машинально развернулась и не без усилия сфокусировалась на Витьке, всё ещё тянущемуся к моему лицу.

Встретившись со мной глазами, он смутился и опустил руку, на которой поблёскивал след от мороженого.

— Извини, — пробормотал он. — У тебя просто капля на щеке осталась.

Моя щека хранила фантомное касание, мягко рассеявшее вокруг меня невидимый кокон. И, несмотря ни на что, хотелось, чтобы Витька коснулся меня снова.

— Марина, привет! — сохрани я свои танцевальные способности, то наверняка сейчас подпрыгнула бы выше злосчастной скамейки. Потому что неожиданный окрик Ленки застал меня врасплох.

— А, да, привет, — только и смогла пробормотать я, глядя на улыбающуюся Ленку передо мной и слушая грохот сердца в голове.

— Ты уже у нас парня успела завести? — по-моему, в Ленкиных словах нет ни намёка на издёвку — просто добрый интерес. И всё равно мне хочется ей стукнуть.

— Не узнала, что ли? — хмыкаю я. — Это брат мой. Витька.

— Да? — у Ленки тут же поползли вверх красиво оформленные брови. Она окинула моего Витьку оценивающим взглядом и улыбнулась. — Вообще не изменился.

На ней в этот раз было что-то вроде офисного дресс-кода — туфли на высоких каблуках, юбка-карандаш, выгодно подчёркивающая изгибы бёдер и глухая блузка до самой шеи, хорошо выделяющая бугорки грудей. А ещё у Ленки в глазах была хитринка, которая никогда не получилась у меня.

Витька улыбнулся и привстал, здороваясь с ней. И даже его невысокий рост и общая обычность не загасили её змеиного взгляда. Если Витька сейчас предложит ей присесть, я явно «случайно» оболью её колой.

Да нет. Ничего я ей не сделаю. Потому что именно так — правильно. А мне придётся просто уйти.

Но Ленка уже прощается — у неё вроде как кончается обеденный перерыв. И, обещая как-нибудь встретиться, цокает на своих шпильках в закат. Мне становится легко. А потом не очень.

Мы с Витькой наскоро доедаем мороженое и, особо не переговариваясь, отправляемся домой.

Глава 2. Тайны темноты

Странно, но темноты я боюсь только дома. Даже не столько боюсь, сколько опасаюсь. И в смысле, в отдельно взятой замкнутой квартире. И не прямо, опасаюсь, но ищу в ней следы мистического присутствия. Наверное, потому что иначе что-то искать придётся в себе.

А вот уличная темнота, разбавленная только каплями бездушных фонарей, не вызывает у меня ровным счётом никакой тревоги. И даже вполне оправданного опасения встретить не иллюзорную физическую опасность тоже нет. Поэтому уже второй вечер подряд я до самого предела брожу по узким, засыпающим улочкам. Просто чтобы выбиться из сил и, вернувшись, сразу упасть гудящей головой на подушку. И забыться, так и не окунувшись в собственные мысли.

Кстати, эти самые мысли на свежем воздухе вроде бы начинают приходить в порядок.

Я влюбилась в своего брата. И фиг с ним, что он не очень-то и брат. Это чувство бесспорно и уже не требует никаких доказательств. Просто Витёк кажется мне самым лучшим, самым красивым и самым правильным на свете. Буквально ни с того ни с сего.

Всё равно нас воспитывали вместе как брата и сестру. И многие даже не догадываются, что между нами нет кровной связи. Мне всегда говорили, что это мой брат. И я так считала. А влюбиться в брата… Видимо, со мной что-то не так. Невозможно ведь нормальному человеку испытывать влечение к тому, кто и всегда казался и был роднёй.

Себя мне удалось немного успокоить тем, что скоро мы с Витькой разъедемся, будем встречаться только на семейных праздниках и жить каждый своей жизнью. А на расстояниях чувства не живут. Наверное… Так что осталось пережить всего четыре дня.

Если я, конечно, доживу. Потому что вот уже сейчас мне навстречу, по пустой улице, вразвалочку идёт тело мужского, судя по силуэту, пола.

Предчувствие меня не обманывают, и тело замирает за пару метро до меня, по-хозяйски сунув руки в карманы.

— Ты чего тут одна делаешь? — без прелюдий обращаются ко мне.

От темноты я не могу разобрать лица говорящего. Что, впрочем, сейчас совершенно не важно. Меня просто бросает в жар. Потом в холод. Коленки начинают подрагивать. А потом… Потом всё это скидывает, как лихорадку на третий день болезни. Мне просто становится всё равно. И даже немного интересно. Будто это всё происходит не со мной, а с героиней какого-нибудь рассказа. Возможно, криминального. А может приключенческого. Или даже эротического.

— Гуляю, — шустро отвечаю я. И бойко добавляю. — А что, нельзя?

Мужчина (парень?) хмыкает в ответ.

— Ты чего-то больно смелая.

— Да нет, — пожимаю плечами. — Трусиха на самом деле.

— А пошли со мной, трусиха? — вот тут мне снова становится страшновато. Потому что подобные предложения от ночных незнакомцев уж явно не заканчиваются ничем хорошим. Если ты, конечно, не в рассказе. Но по инерции — иногда амплуа захватывает личность — флегматично соглашаюсь:

— А пошли…

И что теперь будет?.. Пожалуйста, пусть всё это будет сказка с хорошим окончанием!

Не знаю, чем бы всё закончилось. Но у меня перед глазами всё поплыло, а сердце укололось о рёбра. А потом злобский окрик ледяной водой окатил меня с ног до головы. И стало ещё страшнее.

— РИНА!

Таким суровым и возмущённым окриком встречала меня мама, когда я ухитрилась принести двойку по музыке. Как вообще можно принести двойку по музыке? От сильного толчка в бок меня отшатнуло с дороги. Ближе к проезжей части. Но незнакомец тут не при чём — на локте тисками уже сжимается огромная знакомая ладонь, и Витька с силой отталкивает меня в сторону.