Уральская ёлка

С этим Витька спорить не стал.

***

— Как думаешь, нам нужна эта салатница? — спросила я Витьку, держа в руках стеклянную посудину, по форме напоминающую сильно вытянутый по бокам ромбик.

Эта стекляшка всё это время мирно стояла на полке шкафа и никого не трогала. Пока я до неё не добралась.

Витька смотрел не на салатницу, а на меня, вероятно, пытаясь отгадать тот ответ, который сейчас бы меня устроил. Но я сама его не знала, потому при всём желании не могла ничего подсказать.

— Возьми, — наконец, пожал плечами Витька, — если что, там можно будет выкинуть.

Он будто осёкся, торопливо глянув на меня стараясь понять, не обиделась ли я. Хотя он ничего обидного и не сказал. Но, наверное, знал, что женщины в стрессе становятся очень обидчивыми. А переезд — это как-никак стресс.

На то, чтобы решиться на этот шаг у нас ушло около полугода. Ну, это на всё про всё — вместе с поиском нового жилья и продажей этого. Так что теперь, измотанные и не сказать, чтобы очень счастливые, мы паковали коробки. И, если честно, мне уже ни во что не верилось.

Работу нам найти удалось, так что учёбу бросать не пришлось. Правда, не в этом городе, а там, где мы учились. Надо сказать, это весьма и весьма выматывает. Но были и плюсы: например, почти не оставалось времени и необходимости шастать по улицами города N— только в глубокой ночи прокрасться в тихий подъезд, чтобы часов через пять опять ехать в междугороднем автобусе в институт или на работу. Поэтому понятия не имею, изменилось ли как-нибудь к нам отношение. Но переезжать определённо было нужно — столько времени тратить на дорогу просто не благоразумно.

Кстати, один раз было, что я с утра, выползая из комнаты и протирая глаза, увидела на приступке в прихожей Витьку. Он спал, привалившись плечом к стенной обивке и вытянув вперёд коленки. Один ботинок его был почти расшнурован, но так и не снят, на втором же красовалась крепкая чёрная бабочка. Веки Витьки были крепко зажмурены, а дыхание рвалось из груди так торопливо, будто он изо всех сил спешил хоть немного выспаться.

Я не успела ничего сделать — даже подумать — как Витька вздрогнул и уставился на меня небольшими карими глазами. Едва они сфокусировались на моём лице, как он выпалил:

— Сколько время?

— Полдевятого, — ответила я.

— Ух, ё! — вырвалось у Витьки, и он с шумом сковырнулся с приступки и, ужасно громко топая, дёрнулся к двери. Распахнул её и выскочил так быстро, что я опять же не успела среагировать.

Пришлось догонять его и сообщать, что сегодня суббота, и ему никуда не надо. Потом, правда, я вспомнила, что надо мне — сегодня моя смена в кафе. И выходить нужно было как раз в половине девятого. Так что пришлось носиться по квартире кабанчиком и почти не смеяться над рассеянным Витьком. Удивительно, но в тот день я успела и даже не напоролась на штраф. Хорошо. А то пришлось бы опять сидеть весь день на гречке и говорить, что это специальная диета.

Как бы то ни было, время нашего переезда пришло.

Оказалось, что такой уютной и приятной эта квартира была только летом — когда вообще всё кажется проще и лучше, включая целую жизнь. С наступлением же нашей обычной суровой погоды оказалось, что стены состоят из сплошных щелей, создавая внутри комнат розу ветров. Полы скрипели так, что ночью я просыпалась от испуга, если Витьке вдруг приспичивало в туалет. Конечно, я ругалась, а он надо мной посмеивался и предлагал идти спать в ванну. В ванне, кстати, тоже было не очень хорошо — отрегулировать напор газовой колонки было нереально, так что ты мылся или кипятком, или ледяной водой. Нет, закаливание, конечно, полезно, но зачастую очень надоедливо. Удивительно, кстати, что потолок не тёк — хотя и опасливо промялся примерно посередине. Видимо, готовил какую-то диверсию к весне.

В виду всего не удивительно, что покупатели на эту квартиру искались долго. Но, наконец, нашлись.

Я завернула салатницу в хрусткую бурую бумагу и звякнув обо что-то, опустила в сумку. Надо бы положить рядом что-нибудь мягкое, типа свёрнутой в рулон футболки, чтобы не разбилось. Потом. Потому что сейчас я окидывала лишающейся своего содержания комнаты.

Удивительно, как много, оказывается, несут в себе ничего не значащие вещи, которые обычно даже не замечаемы глазами. Без примелькавшихся картин, старой лампы на столе и всяких мелких украшений комната становилась какой-то чужой. Будто на моих глазах её покидал весь привычный мне дух. Не было больше того уюта и милых знакомых деталей, погружающих в детские воспоминания и будто придающих оптимизма. Нет, все эти детали не на помойке, а надёжно упакованы Витьком в наши многочисленные сумки и коробки. Но всё-таки смотреть на редеющее пространство немного грустно.

Наверное, это немного похоже на расставание. Когда всё вроде бы неплохо, никто не умирает и каждый продолжит жить по отдельности. Но всё равно чувство, что это всё зря и раньше было лучше. Не такое сильное, чтобы менять решение, но достаточное для маленького комочка в горле.

— Пишут, что машина приедет через два часа, — ткнувшись в телефон, сообщил Витька.

— Хорошо, — кивнула я, закрывая очередную картонную коробку, наполненную доверху. — Успеем.

Забирали мы только всякую мелочь типа посуды, постельного белья и милых безделушек. Мебель и крупную технику тащить мы не стали. Во-первых, с ней придётся очень сильно мараканиться, собирая-разбирая. Во-вторых, всё это на самом деле уже старое и отслужившее своё, и везти такое в новую жизнь, наверное, плохая примета. А в-третьих, как бы странно это ни прозвучало, не хотелось становиться совсем уж разграбителями, которые камня на камне после себя не оставляют. Может я, конечно, наивна, но считаю, что у каждого места есть душа, которую нельзя уничтожать. По крайней мере, не привнеся чего-то нового. Так что пусть уже новые хозяева решают, что здесь и как делать. Кстати, с ними нам даже встречаться не нужно — достаточно оставить ключи в специальной ячейке. Всё остальное уже оформлено.

Витька неспеша уселся на краешек дивана.

— Кажется, мы пришли к тому, с чего начали, — вдруг сообщил он. — Собирались продать эту квартиру. И продали её.

Я усмехнулась:

— Точно. Наверное — это судьба.

Тоже села рядом с ним и упёрлась глазами в пустой прямоугольный след от картины.

— Интересно, а судьбу можно изменить? — опять поднял философский вопрос Витька.

— А ты её менять собрался? — обманчиво безобидно спросила я, прикрывая глаза.

Витька, конечно, сразу понял, что дело пахнет киросином, и поторопился опровергнуть сам себя:

— Нет, я на будущее интересуюсь.

Не знаю, собиралась ли я что-то на это отвечать. Но меня всё равно отвлёк шум с кухни.

Знакомый грохот, который не предвещает ничего хорошего. Колонка.

И я, и Витька подорвались, как этой самой колонкой ошпаренные. Потому что если она сейчас взорвётся… Я, прыгнув к раковине от самой кухонной двери, сразу выкрутила вентиль на всю. Витька же сразу подорвался к железной колодине, что-то там ворочая. Наверное, молились мы с ним сейчас об одном и том же.

Через пару секунд мы с ним непонимающе уставились друг на друга. Колонка не была включена, а из крана лилась ровная, холодная вода.

— Это же она грохнула? — хмурясь, уточнил у меня Витька.

— Ну да, — рассеянно кивнула я.

Грохнула явно колонка — у неё очень специфический звук. Но была при этом выключена.

— Странно, — буркнул Витька, а я подумала о том же самом.

— Показалось, наверное, — совершенно в этом не уверенная пожала плечами я.

В любом случае, хорошо, что ничего не взорвалось.