В доме Шиллинга

– Мой дядя, Люсиль! – выразительно прервалъ ее Феликсъ, хотя еще глухимъ отъ волненія голосомъ.

– Вотъ что! покорнйше благодарю за такого дядюшку, – возразила она нетерпливо. – Ты слишкомъ добръ и кротокъ, Феликсъ, ты слишкомъ долго позволялъ имъ, и вотъ теперь ты не долженъ жениться, и твоя матушка желала бы удержать тебя при себ старымъ холостякомъ, который всю жизнь помогалъ бы ей разматывать нитки и чистить овощи, – но нтъ, – я еще тутъ, сударыня! Какая надменная женщина! Вроятно, потому, что она еще красива, – но какая отъ этого польза въ такія лтa! А она стара, такъ же стара, какъ моя мама, которая давно уже заравниваетъ пудрой неровности кожи; быть молодымъ – вотъ главное; а мы молоды, Феликсъ, очень молоды, и поэтому старики намъ завидуютъ.

Онъ ничего не отвчалъ; онъ, которому серебристый голосокъ возлюбленной казался всегда упоительной мелодіей, теперь не слышалъ и не понималъ ея болтовни – его душу переполняли скорбь о только что совершившемся разрыв съ матерью и невыразимое безпокойство о томъ, что будетъ дальше.

Они шли подъ низко спустившимися грозными тучами, изъ которыхъ ужъ падали изрдка тяжелыя крупныя капли дождя на мостовую. Душно было на пустынной улиц, въ конц которой только что зажигали газъ. Несмотря на наступающую ночь, за великолпной старой желзной ршеткой дома Шиллинга видно было извилистыя песчаныя дорожки, большія клумбы піоновъ въ полномъ цвту на переднемъ план изящнаго цвтника; видно было статуи фонтана съ его серебристыми, кажущимися неподвижными струями, а дальше ясно рисовался фасадъ итальянскаго дома.

Конечно, здсь былъ не такой входъ, какъ въ монастырскомъ помсть – здсь было такое важное спокойствіе, какое обыкновенно окружаетъ венеціанскій палаццо или флорентийскую виллу. Ршетчатая калитка безшумно повернулась на своихъ петляхъ, а вода фонтана журчала такъ нжно и мелодично, что можно было слышать паденіе крупныхъ дождевыхъ капель на широкіе листья рицинуса и ревеня и шуршаніе шлейфа Люсили по песку.

Молодая дама съ удовольствіемъ почувствовала себя снова въ своей стихіи. Ей казалось, что молчаливый спутникъ ея шелъ очень медленно; она хотла бы какъ можно скоре обжать луговину, чтобы скоре почувствовать подъ ногами паркетъ, а надъ кудрявой головой увидть свтъ люстры… Но она вдругъ остановилась, – у самой дороги подл группы тисовъ сидла скорчившись маленькая двочка.

– Что ты тутъ длаешь, дитя? – спросила дама.

Отвта не послдовало. Феликсъ нагнулся и узналъ дочку Адама въ малютк, старавшейся отъ страха забраться дальше въ кусты.

– Это ты, Анхенъ? – сказалъ онъ. – Твой отецъ опять у стараго барона? – И онъ указалъ на домъ съ колоннами.

– Я не знаю, – промолвила двочка, стараясь подавить рыданіе.

– Онъ привелъ тебя сюда?

– Нтъ, я одна прибжала. – Она тихонько плакала, слышны были всхлипыванія. – Бабушка ничего не понимаетъ, она говоритъ, что я глупая и дурная, если смю такъ думать объ отц.

– Какъ, дитя? – спросила Люсиль.

Малютка громко заплакала, но ничего не отвчала.

– Бабушк это лучше знать, Анхенъ, – сказалъ молодой человкъ, успокаивая ее. – Разв твой отецъ ушелъ?

– Да, и онъ былъ такой красный. Бабушка бранила его, что онъ ушелъ отъ барина, онъ не возражалъ и только сказалъ, что у него болитъ очень голова, и онъ сходитъ въ аптеку за каплями, я хотла идти съ нимъ вмст, потому что… – она замолчала на минуту, задыхаясь отъ рыданій, – a бабушка не позволила, она была сердита и сняла съ меня чулки и башмаки.

– Такъ ты убжала безъ позволенія и босикомъ, – спросилъ Феликсъ.

– Я была только въ аптек Энгеля, – сказала она, уклоняясь отъ прямого отвта и пряча босыя ноги подъ короткую юбку, – но тамъ сказали, что онъ и не приходилъ туда.

– Вроятно, онъ былъ въ другой аптек, ступай домой, Анхенъ, – уговаривалъ ее молодой человкъ. – Твой отецъ, конечно, ужъ вернулся къ бабушк, и безпокоится о теб.

Малютка не двинулась съ мста и только сердито отвернулась, – люди такъ же, какъ и бабушка, ничего не понимали, – не уходили и мучили ее, заставляя говорить и отвчать.

– Cейчасъ придетъ сторожъ; онъ длаетъ теперь вечерній обходъ, – сказала она, отвернувшись, и въ голос ея слышалась мрачная ршимость, которая еще сегодня посл обда сдлала маленькое умное личико двочки суровымъ и грознымъ.

– Потому-то я и прибжала сюда: онъ любилъ отца, онъ поищетъ его со мной.

– Но сейчасъ пойдетъ дождь! – вскричала Люсиль. – Посмотри, уже падаютъ крупныя капли! – Она смясь тряхнула головой, когда двочка молча и неподвижно осталась въ томъ же положеніи и только спрятала подъ фартукъ обнаженныя ручки.

– Какая упрямая двченка! На вотъ, завернись, – сказала она и бросила eй индійскую шаль, которая была перекинута у нея на лвомъ плеч; двочка не шевельнула даже рукой, чтобы взять драгоцнную мягкую ткань; она только искоса взглянула, какъ та лежала на ея красной юбк, но большею частью разстилалась блоснжнымъ покровомъ по дорожк и была уже забрызгана усиливающимся дождемъ.

А Люсиль, смясь и подбирая платье, побжала къ дому, такъ какъ вовсе не желала предстать тамъ съ „мокрыми как у русалки“ волосами вмсто великолпныхъ локоновъ.

7.

Феликсъ дернулъ звонокъ, и огромная дверь безшумно отворилась. Прежде здсь съ потолка спускался на длинной цпочк матовый шаръ, дававшій такой скудный свтъ, что его хватало лишь на то, чтобы придать нкоторый блескъ мозаиковому полу и указать темный входъ въ боковой коридоръ, сегодня же яркій свтъ стнныхъ лампъ заставлялъ зажмуриться. Торжественно смотрли съ потолка серьезныя красивыя двичьи лица стройныхъ каріатидъ; торжественно звучали по каменному мозаиковому полу шаги важнаго служителя. Феликсъ въ замшательств остановился на порог. Добродушная, простая мщанская обстановка, нкогда по необходимости введенная въ дом Шиллинга и такъ сильно его привлекавшая, приняла теперь снова аристократическій видъ, по праву принадлежавшій старому роду бароновъ фонъ Шиллингъ.

– Дома баронъ Арнольдъ фонъ Шиллингъ? – спросилъ молодой человкъ у слуги.

– Да, Феликсъ! – раздался прекрасный звучный мужской голосъ изъ сосдней комнаты, дверь которой сейчасъ же отворилась. Говорившій вышелъ оттуда, но отступилъ въ изумленіи, когда Люсиль граціозно побжала къ нему.

– О, дорогой баронъ, какое смшное лицо вы сдлали, – засмялась она. – Точь-въ-точь, какъ Феликсъ, окаменвшій, какъ жена Лота.

Ея веселый громкій голосъ звучалъ, какъ флейта въ каменныхъ стнахъ передней. Нетерпливо топая ногой, она снова начала борьбу съ своей непослушной вуалью и изорвала ее въ клочки – прелестное личико съ пикантнымъ выраженіемъ походило на свжую чайную розу.

– Поклоновъ отъ мамы и бабушки я вамъ, разумется, не привезла, такъ какъ, – она закрыла ротъ рукой, – о ея проказ не должны были слышать даже стны, – такъ какъ я сбжала, было бы вамъ извстно.

Баронъ Шиллингъ пытливо и съ удивленіемъ посмотрлъ черезъ ея голову въ чрезвычайно блдное и разстроенное лицо своего друга.

– Могу я поговорить полчаса наедин съ тобой и съ твоимъ отцомъ, – спросилъ Феликсъ; и въ поспшности, съ которой онъ произнесъ эти слова, обнаружилось мучительное состояніе его души.