В глубине Великого Кристалла-2

– А с кем ты сегодня разговаривал там, в будке? Если, конечно, не секрет...

Она тут же испугалась, что Фаддейка рассердится на такую назойливость. И решит, чего доброго, что Юля требует откровенности в обмен на куртку.

Но Фаддейка не рассердился. Он только опять пнул сумку и сказал очень серьезно:

– Вот это как раз секрет.

...Узловатый высохший ствол был добела выскоблен летучим песком. Кора с него давно облезла, ветки осыпались, и лишь пара крепких сучьев торчала, напоминая скрюченные руки. На высоте плеча темнело дупло - будто разинутый рот древнего идола, каких находят иногда в песках Бурого Залесья.

Старый маршал подержал у щеки витую раковину песчаного моллюска и опустил ее в дупло. Сел на коня. Заправил под кожаный нагрудник бороду, чтобы не трепало ветром. Дах молча наблюдал за ним. Он и маршал понимали друг друга без слов. С того дня, как Фа-Тамир взял начальника патрульной сотни в помощники, они не сказали друг другу и сотни фраз. Но сейчас Дах не выдержал. В его широких, не боящихся песка глазах светилось мальчишечье любопытство.

– Вы и правда говорили с ним, Фа-Тамир?

– Да. И не первый раз...

– Сколько чудес в нашем старом мире...

– Он, оказывается, не так уж стар...

Дах молчал, но смотрел вопросительно.

Маршал сказал:

– Сет недоволен, что мы упустили бывшего командира песчаных волков. Это грозит бедами, потому что волк Уна-Тур растоптал обычаи.

– Он не уйдет далеко.

– Может уйти. Он разведчик и знает дороги.

– Мои всадники тоже знают дороги... Сет не вернется?

Маршал не ответил.

Маленькое колючее солнце уже коснулось песков. Дрожали в лиловом небе редкие звезды. В поредевшем лагере и на башнях крепости зажигались огни. СЕТ

– Ты все-таки ужасно примитивно мыслишь, - заявил Фаддейка. Выдав такую неожиданно солидную фразу, он съежился на подоконнике, подтянув колени к самым ушам, и стал смотреть в окутанный сумерками двор.

Юля фыркнула - насмешливо и с обидой. Фаддейка опять повернулся к ней:

– Ну, посуди сама... Я же не утверждаю, что я настоящий марсианин. Просто я говорю, что у меня, наверное, что-то есть... ну, такое, марсианское, в крови. Может, кто-то из предков был марсианин. Прилетел, а вернуться к себе не смог. Еще в прошлые века. Ну, женился тут на ком-нибудь, вот и пошло...

– То Беллинсгаузен, то марсианин, - язвительно сказала Юля. Оттого, что за окном хмурый вечер, и оттого, что нет письма, было ей грустно, и в грусти этой проклевывалась какая-то ядовитая нотка. И Юля, сама того не желая, подъедала Фаддейку.

У него-то, у Фаддейки, было нормальное настроение, доверчивое. Он пришел, завел задумчивый разговор о том о сем и, наконец, признался Юле, что он марсианин. Ей бы, дуре, обрадоваться, что он доверил такую тайну, а она хмыкать начала. Будто это даже не она, а кто-то другой в ней сидит. Ну, Фаддейка наконец тоже выпустил колючки. Однако разговор не прекратил, сказал сердито:

– Не хочешь - не верь. Только я тебе по правде, а ты...

– Но как ты докажешь, что это правда?

– Потому что я много раз там все видел!

– Ты что, летал туда? Или там родился?

Вот тогда он и выдал ей про примитивное мышление.

Потом, когда еще поспорили, и скучная ядовитость у Юли незаметно растаяла, Фаддейка проговорил миролюбиво:

– Может, это по-научному все можно объяснить. Может, это у меня память такая... по наследству... Или как она еще называется, если от предков?

– Генетическая?

– Ага! Как у Аэлиты! Помнишь, она на Марсе сны видела про голубое небо и про земные облака? Потому что ее предки были с Земли. А я, может, наоборот... Конечно, про Аэлиту - это придумано, а со мной по-настоящему. Наверное, с моими предками это все было, а мне вспоминается... Разве так не бывает?

– Ох, Фаддейка...
– вздохнула Юля, но уже не насмешливо, а удивленно. И даже чуточку испуганно: за него почему-то испугалась.

А он быстро повернулся, свесил с подоконника ноги, уперся ладонями в косяки и посмотрел Юле в лицо. Темновато так посмотрел, без искорки. И спросил медленно:

– А если это не с предками было, а со мной? А?

– Да ну тебя, - сказала Юля, по спине ее прошел холодок, как тогда, от песни...

А Фаддейка вдруг улыбнулся, постукал пятками по гулкой стене и проговорил уже слегка дурашливо:

– Спорим, что я по правде был на Марсе.

– Не буду я спорить. Если был - расскажи...

– "Расскажи"... Это трудно.

Юля прогнала непонятную зябкую боязливость и, подыгрывая Фаддейке, попросила:

– А ты начни по порядку. Как ты попал туда первый раз?

– Первый раз? Это странно получилось... В общем, я попал туда с марса.

– С Марса на Марс?!

– Ну да... Не с планеты же! Марс - это марсовая площадка на корабле. На мачте. Не знаешь, что ли? А еще жених - моряк на паруснике...

– Фаддей! Я правда за ухо...

– Сама просила - расскажи!

– Не про жениха ведь! Ты сам-то на корабле как оказался?

– Это когда я был юнгой у Беллинсгаузена на шлюпе "Восток".

– Тьфу!..
– в сердцах сказала Юля.

Фаддейка глянул удивленно. Потом сказал покладисто:

– Ну ладно, не верь. Мы ведь сейчас не про это... Считай, что я так играл... В общем, это было в Атлантическом океане, ночью, когда еще шли в тропиках... Тепло там и темно и звезды большущие. Я забрался на марсовую площадку, чтобы... ну, короче говоря, так захотелось...

– Как на колокольню, - тихо и уже совсем серьезно подсказала Юля.

– Да! А там... ну, на высоте всегда как-то по-особенному, не то что внизу. И я стал глядеть на звезды, и Марс тоже увидел. Я долго смотрел... А он... Понимаешь, он начал приближаться, только не сразу, сперва незаметно. А потом все быстрее. И превратился в шар, будто красная луна... Знаешь, почему так вышло?

– Почему, Фаддейка?

Он опять поколотил пятками по стенке. Вздохнул:

– Я думаю, потому, что он - Марс, и площадка - тоже марс. Вот они и притягивают друг друга, ведь все родное друг к другу тянется.

– По-моему, это ты к нему тянулся.

– Ну, наверное... раз я марсианин... Потом от него по волнам дорожка побежала, светлая такая, как от луны, только оранжевая. Даже не по волнам, а будто по воздуху, прямо к марсовой площадке. И я уже сам не знаю, как на этой дорожке оказался и бегу по ней... Она твердая такая и звонкая, будто медными листиками посыпана... Сперва мне было хорошо, весело, ничуть не страшно. А потом как-то сразу - холод, небо такое... как паста в фиолетовом фломастере. И красные пески. И камни...