В гостях у турок
Шрифт:
— Да будемъ сидть, будемъ.
Среди публики появился англичанинъ въ желтой клтчатой парочк, тотъ самый, который халъ вмст съ супругами въ одномъ вагон. Фотографическій аппаратъ, бинокль въ кожаномъ чехл и баулъ съ сигарами висли у него черезъ плечо на ремняхъ такъ-же, какъ и въ вагон. Онъ услся за столикомъ и спросилъ себ бутылку портеру.
Пришла еще одна дама исполнительница — тоже ужъ почтенныхъ лтъ, но въ бломъ плать и съ необычайно роскошной шевелюрой, взбитой какой-то копной на макушк и зашпиленной бронзовой шпагой необычайныхъ размровъ. Она ухарски хлопнула по плечу усача въ красномъ
Невдалек отъ супруговъ, за столикомъ, появился турокъ въ статскомъ плать и въ красной феск и подмигнулъ дамамъ исполнительницамъ, какъ знакомымъ. Одна изъ дамъ въ черномъ плать тотчасъ-же сдлала ему носъ, а блондинка въ бломъ плать снялась со стула и подошла къ нему. Онъ веллъ слуг подать маленькую бомбоньерку съ конфектами и передалъ блондинк. Она взяла ее и понесла товаркамъ. Т показывали знаками турку, чтобъ онъ и имъ прислалъ по такой-же бомбоньерк. Онъ поманилъ ихъ къ себ, но он не пошли. Все это наблюдала Глафира Семеновна отъ своего стола и наконецъ проговорила:
— Крашеныя выдры! Туда-же жеманятся.
Но вотъ раздались звуки піанино. Косматый блондинъ въ очкахъ и съ клинистой бородкой игралъ одинъ изъ вальсовъ Штрауса и подмигивалъ дамамъ исполнительницамъ, вызывая ихъ на эстраду. Т отрицательно покачивали головами и ли конфекты изъ бомбоньерки.
Вальсъ конченъ. Косматый блондинъ въ очкахъ ломалъ себ пальцы. Въ это время красный фракъ махнулъ ему красной-же шляпой. Блондинъ проигралъ какой-то веселый плясовой ритурнель. Красный фракъ вскочилъ на эстраду, прижалъ красную шляпу съ груди и поклонился публик. Ему слегка зааплодировали и онъ подъ акомпаниментъ піанино заплъ нмецкіе куплеты. Распвая ихъ, онъ приплясывалъ, маршировалъ, при окончаніи куплета становился во фронтъ и таращилъ глаза.
Наконецъ онъ кончилъ при жиденькихъ хлопкахъ и на смну ему появилась одна изъ дамъ въ черномъ плать.
Она пла тоже по-нмецки, но что-то жеманное, чувствительное, то прижимая руку къ сердцу, то поднимая ее къ верху. Голосъ пвицы былъ окончательно разбитъ и пла она то и дло фальшивя, но когда кончила и ей зааплодировали.
— Это въ благодарность за то, что кончила терзать уши слушателей, язвительно замтила Глафира Семеновна.
— Да, пвичка изъ такого сорта, что у насъ въ Нижнемъ на ярмарк прогнали-бы съ эстрады, отвчалъ Николай Ивановичъ.
Третьимъ нумеромъ пла вторая дама въ черномъ плать. Эта пла тоже по-нмецки, почти мужскимъ басомъ, исполняя что-то канканистое, шевелила юбками и показывала голубые чулки. Ее также встртили и проводили жиденькими хлопками.
Но вотъ на эстрад появилась блондинка въ бломъ плать, бойко подбжала она къ піанино, ухарски уперла руки въ боки, и весь залъ зааплодировалъ, застучалъ по столу кружками, стаканами, затопалъ ногами.
— Mes am ours! провозгласила она и запла французскую шансонетку, подергивая юбкой, и когда кончила куплеты, то такъ вскинула ногу, что показала публик не только тльные чулки, но и розовыя подвязки.
Восторгъ публики былъ неописанный. Среди аплодисментовъ зазвенли рюмки и стаканы, застучали ножи и тарелки. Захлопалъ и Николай Ивановичъ, но Глафира Семеновна дернула его за рукавъ и сказала:,
— Да ты никакъ съума сошелъ! При жен и вдругъ аплодируешь
какой-то…— Матушка, да вдь мы въ кафешантан. Зачмъ-же ты тогда сюда просилась?
— Все равно при жен ты не долженъ хлопать безстыдниц.
— Душечка, она живой человкъ посл этихъ нмокъ.
— Молчи, пожалуйста.
У супруговъ начался споръ. А блондинка ужъ подходила къ Николаю Ивановичу и протягивала ему развернутый веръ, на которомъ лежалъ серебряный левъ, и говорила:
— Ayez la bont'e de donner quelque chose, monsieur…
Николай Ивановичъ смшался.
— Глаша! Надо дать сколько нибудь, сказалъ онъ, наконецъ.
— Не смй!
— Однако, вдь мы слушали-же. Я дамъ… Хоть во имя франко-русскихъ симпатій дамъ. Вдь это француженка.
Николай Ивановичъ ползъ въ кошелекъ, вынулъ два лева и положилъ на веръ.
— Тогда собирайтесь домой въ гостинницу. Не хочу я больше здсь оставаться, проговорила Глафира Семеновна и поднялась изъ-за стола, надувъ губы.
— Постой… Дай хоть за вино и апельсины расчитаться. Чего ты взбленилась-то? спрашивалъ Николай Ивановичъ супругу.
— Не могу я видть, когда ты длаешь женщинамъ плотоядные глаза.
— Я сдлалъ плотоядные глаза? Вотъ ужъ и не думалъ и не воображалъ. Кельнеръ! получите! поманилъ онъ слугу и сталъ расчитываться, а къ столу ихъ подходили ужъ и нмки въ черныхъ платьяхъ и протягивали ему свои черные вера.
Онъ имъ положилъ по леву.
— Скоро вы расчитаетесь? торопила его Глафира Семеновна. — Я устала и спать хочу…
— Сейчасъ, сейчасъ…
— Могу только удивляться, что каждая старая крашеная выдра можетъ васъ заинтересовать…
— Да вдь сама-же ты…
— Вы кончили? А то я ухожу одна.
И Глафира Семеновна направилась къ выходу.
Николай Ивановичъ сунулъ кельнеру нсколько мелочи и побжалъ за женой.
Когда они уходили изъ зала, на трапеціи раскачивался гимнастъ — мальчикъ подростокъ въ трико, а косматый піанистъ наигрывалъ какой-то маршъ.
XXXI
Отъ кафешантана до гостинницы, гд остановились супруги Ивановы, было минутъ пять ходьбы, но вс эти пять минутъ прошли у нихъ въ переругиваніи другъ съ другомъ. Глафира Семеновна упрекала мужа за плотоядные глаза, которыми онъ будто-бы смотрлъ на пвицъ, упрекала за т левы, которыя онъ положилъ на вера, а мужъ уврялъ, что и въ кафешантанъ-то онъ пошелъ по настоянію жены, которая не захотла сидть вечеръ въ гостинниц и непремнно жаждала хоть какихъ нибудь зрлищъ.
— И вздумала къ кому приревновать! Къ старымъ вдьмамъ. Будто-бы ужъ я не видалъ хорошихъ бабъ на своемъ вку, сказалъ онъ.
— А гд ты видлъ хорошихъ бабъ? Гд? Ну-ка, скажи мн, съ яростью накинулась супруга на Николая Ивановича. — Гд и когда у тебя были эти бабы?
— Да нигд. Я это такъ къ слову… Мало-ли мы съ тобой по какимъ увеселительнымъ мстамъ здили! Полъ Европы объздили и везд поющихъ и пляшущихъ бабъ видли. Да вотъ хоть-бы взять Муленъ Ружъ въ Париж.
— Нтъ, нтъ, ты не виляй. Отъ меня не увильнешь. Я не дура какая-нибудь. Ты не про Парижъ мн намекнулъ, а очевидно, про Петербургъ.
Николай Ивановичъ стиснулъ зубы отъ досады на безпричинный гнвъ супруги и посл нкоторой паузы спросилъ: