В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

Это послужило началом плодотворного этапа работы, когда во внешней жизни Карла избавляется от ужаса и страха, которые находят себе все больше места в процессе анализа.

Заметим, что существует бесчисленное множество способов комбинировать позицию интерпретации на оси PS-D с ее положением в поле транформаций.

Наложив решетку Биона на интерпретации, мы можем выполнить много упражнений, представив себе все другие интерпретации, которые могли быть сделаны, или все различные способы категоризации одной и той же интерпретации, — но об этом уже говорилось (Bion, 1965).

Не существует единого критерия для выбора между возможными интерпретациями, значение имеет композиционный аспект интерпретации и конечный продукт, определяемый диалогически-эмоциональной тканью, который, в свою очередь, определяется пересечением нескольких «пунктов». Это должно привести к гармонии (или дисгармонии) рассказа, вовлекающей процесс ->– > мысли сновидения -> мысли. «В идеале душевное состояние аналитика должно отвечать СЗ, С4, С5 и D3, D4, D5 [...]. Кроме того, он должен наблюдать соотношение явлений в поле бесконечной протяженности, и ни одно из явлений «внутри» этого поля нельзя игнорировать, потому что все они взаимодействуют друг с другом (Bion, 1965).

Дорожное происшествие

В конце одного из сеансов Стефано рассказывает сон. Он беспечно несется на мотоцикле, периодически поднимает его на дыбы, но собственное безрассудство пугает его. У меня нет времени разобраться в его сне, я лишь задаюсь вопросом, нет ли здесь отсылки к его способу «нестись верхом на мне» — к незначительным, но повторяющимся происшествиям в сеттинге?

Следующий сеанс совпал с приближением летних каникул. Стефано очень огорчен, снова вернулись его панические атаки, на какое-то время покинувшие сцену. В конце сеанса, пригрозив покончить с собой, он просит о дополнительном сеансе на следующий день. У меня нет возможности уступить его просьбе, к тому же я полагаю, что подобное изменение расписания не пойдет нам на пользу.

На следующий сеанс Стефано приходит в чрезвычайно взволнованном состоянии и отказывается войти в кабинет. Стоя в прихожей, он рассказывает мне, что его кузен сбил на машине мотоциклиста и несчастный лежит сейчас при смерти в реанимации... И возможно даже, что его органы пойдут на пересадку другим больным. У кузена трещина в позвоночнике, он мог остаться парализованным, но, к счастью, этого не случилось. Он не виноват, он ехал по своей полосе, а безрассудно несшийся мотоциклист перегородил ему путь.

Стефано явно встревожен, он упрекает меня в том, что я не захотел устроить для него дополнительный сеанс. Я говорю, что случившееся с его кузеном ужасно, и я прекрасно понимаю: «правила» анализа могут показаться ему бесчеловечными, и он боится, что мне безразлична его судьба.

Наконец, Стефано соглашается войти в кабинет, и как только я сажусь в кресло, меня осеняет догадка, которой я тут же делюсь с пациентом. Не является ли то, что он мне рассказал, продолжением сна про мотоциклиста, не почувствовал ли он при смерти себя, услышав мой отказ на просьбу о дополнительном сеансе? Не думал ли он прекратить анализ и отдать свои сеансы другим (как органы для пересадки)? И не является ли он сам причиной многих происшествий с частыми попытками нарушения сеттинга?

В ответ Стефано рассказывает еще один сон. Мальчик говорит ему, что он должен был обратить внимание на свой плохой, воинственный характер. А затем добавляет, что нейрохирург госпиталя, куда доставили сбитого парня, убедил семью дать согласие на операцию, и теперь, несмотря на большой риск, у мотоциклиста есть шанс спастись.

Кажется, у анализа Стефано тоже есть шанс «спастись». У пациента также появилась возможность подумать о своей безрассудной и конфликтной манере вести себя со мной на сеансах и в других жизненных ситуациях вне моего кабинета.

Сновидение

На третьем году анализа сон стал основным местом метаболизации тревог Мары. Она входит в светлую комнату, и неожиданно из щелей в стене начинают появляться монстры. Они опасны, несмотря на то, что сделаны из пенорезины... Они стреляют, и если попадают в человека, то он заражается вирусом... и должен находиться в изоляции... Мара просыпается в ужасе, но затем снова засыпает, надеясь справиться с этой ситуацией. Когда пациентка засыпает, сон продолжается. Она борется с монстрами (не помнит, как) вместе со своим женихом... и монстры погибают. Выдержав короткую паузу, я как раз собираюсь высказать комментарий, когда вижу, что лицо пациентки исказилось. Я спрашиваю, что случилось. «Ничего... Ничего... Или лучше скажу... Я подумала, что так рада была рассказать вам этот сон и быть здесь, так рада, что мне захотелось броситься к вам в объятия... А в анализе этого нельзя... Я ощутила разочарование и унижение, мне было больно, захотелось расплакаться».

Я говорю ей, что нам выпала удача пережить ее сон «в прямом эфире». Сначала все было светло и радостно... Затем возник «монстр» — он появился сквозь «щель» моей короткой паузы, она боялась, что ее коммуникативный порыв останется без ответа и я буду держаться отстраненно. Монстр — это страх отказа... это «пенорезиновое» чудище из ее детства. Но, вместе борясь с этой боязнью быть отвергнутой и нежеланной, мы сможем победить его, и он исчезнет.

Мара снова обретает хорошее расположение духа, и мне удается показать еще несколько активировавшихся «монстров». Мы понимаем также, что из-за опасения «заразиться» от монстров ее поведение долго оставалось избегающим, а все негативные мысли обо мне и об анализе, как по волшебству, удалялись. Они попали в аналитическое поле сначала в качестве рассказа об избегающем поведении ее друга, а затем и в психоаналитический кабинет: Мара тщательно избегала какого-либо контакта с некоторыми частями комнаты и потому шла обходными путями до кушетки. Сейчас мы можем выступить против этих монстров и обнаружить, что их корни уходят в детство.

Так начинается наша долгая работа над «монстрами» — эмоциями, которые активирует каждая щель — разрыв коммуникации.

Если Маре кажется, что я высказал критическое замечание, или, наоборот, испугавшись, что я восприму какое-то ее замечание как критику, она опасается, что мы возненавидим и разорвем друг друга на куски. Она приносит мне рисунок, на котором изображены два кота, разрывающих друг друга на кусочки... От них остаются только «рожки да ножки» (т. е. конечности) и надпись: “The end” ⁴¹. Тогда приходится опять пережевывать все сначала.

Так происходит с любой активизировавшейся эмоцией — будь то ревность, ненависть, любовь или страсть. Все они изначально являются опаснейшими монстрами, наводящими ужас своей «беспредельностью», но главное — понять, что им можно противостоять и что они поддаются метаболизации.

Симбиоз — или, лучше сказать, архаичное стремление к симбиозу — и призван защищать от подобных ужасов. Как показало одно из сновидений, необходимо было создать пищеварительный аппарат для переваривания острой пищи, который способствовал бы выделению из щелей аффектов и чувств, а не головокружительных эмоциональных потрясений (Bezoari, Ferro, 1991b).

Монастырский сад, или контейнер для Марчеллы

В самом начале сеанса Марчелла рассказывает, что рассердилась на мужа за то, как он накануне вечером обошелся с пришедшими к ней в гости подругами. Сначала он подшутил над маленьким ростом Марии, затем, не обращая никакого внимания на Франку (женщину немного холодную, которая держится довольно официально, предпочитает разговаривать сдержанно и серьезно и происходит из очень религиозной семьи), общался с Марией в слишком доверительной манере, даже взял ее за руку, сидя на диване. Она обиделась, а уловив явное смущение Франки, почувствовала себя униженной.