В ритме сердца

Я же чуть было не отдалась ему как продажная шлюха, и этот ужасающий факт лишь свидетельствует о том, что вся моя реакция на него не что иное, как лживая иллюзия, толкающая меня подорвать свои нерушимые моральные принципы.

Я сосредоточенно слежу за каждым плавным, нарочито медленным движением мужчины, напоминающим красивые и грозные повадки тигра, готового в любой момент броситься в стремительную атаку.

Продолжая шагать из стороны в сторону, он даже не смотрит на меня, но дурное предчувствие, что постоянно овладевает мной в непосредственной близости Адама, предупреждает: стоит хоть на секунду отвести от него взгляд, как он тут же съест меня с потрохами.

— Ты сказал, если сам того хочешь? Так ты можешь это отключить? — нарушая недолгое молчание, любопытствую я, вселяя внутри себя радостный луч надежды, который тут же гаснет.

— Нет. Я такой, какой есть. Мне это не подвластно. Я имел в виду, что прислушиваюсь к истинным желаниям женщин лишь тогда, когда хочу этого, а не только получить собственное удовольствие, — его губы лукаво изгибаются.

— И часто ты хочешь их слышать? — Не знаю, зачем это спрашиваю. По всей видимости, язык тоже решил жить отдельной жизнью.

— Только в виде исключений, — снисходительно поясняет он.

— Мне кажется или это звучит эгоистично? — Хмурюсь не только от его ответа, но и от постепенно усиливающего напора дождя.

— Я и не говорил, что мои отношения с женщинами чаще всего не направлены сугубо на извлечение собственной пользы, но могу тебя успокоить: они остаются в восторге, даже когда я не думаю об их желаниях.

— Вот это самомнение! — иронично фыркаю.

— Скорее факт, подтверждённый жизненным опытом.

Да уж… даже представлять страшно, насколько велик его жизненный опыт.

— И что, не было исключений? Поголовно все оставались в восторге? — в точности копирую его нахальный тон.

— Да, — с полной серьёзностью отвечает он. — Разница лишь в уровне их «устойчивости».

— Это что ещё значит?

Адам останавливается и, склонив голову на бок, смотрит на меня, будто раздумывая, стоит ли ему что-то рассказывать.

— Сначала ты.

— Что я? — Невольно напрягаюсь всем телом, когда Адам вновь приближается ко мне, и это, разумеется, не ускользает от его внимания.

— Да не бойся ты меня, дикарка, сказал же: в этот раз я ничего тебе не сделаю, — твёрдым голосом обещает он вслед за громовым ударом неба.

Конечно, не сделает!

И не только потому, что мы находимся на улице. С чего я вообще решила, что он нашёл меня для повторения сценария в «Атриуме»?

Это же нелепая глупость.

Сейчас я не сексуальная танцовщица, способная привлечь внимание любого мужчины, а жалкая оборванка, одетая в нищие лохмотья, с бледным, невыразительным лицом и растрёпанными волосами, что благодаря дождю облепляют мокрыми прядями всё моё лицо и шею.

— Расскажи, что ты сейчас чувствуешь? — Адам слегка проводит ладонью по моей руке, что скрыта под плотной тканью пиджака, сквозь которую всё равно проникает тепловая энергия его пальцев.

— Зачем тебе это? — Судорожно вздыхаю, стараясь не выпускать из рук тонкую нить связи с реальностью.

— Просто интересно.

— Это не так легко объяснить.

— А ты попытайся. — Он сверлит меня немигающим взглядом, с откровенным любопытством ожидая ответа.

Немного мешкая, стоит ли мне выполнять его просьбу, всё-таки прикрываю глаза, пытаясь собраться с мыслями, чтобы суметь объяснить ощущения, что поглощают меня сейчас, когда я буквально укутана в невидимый плед, сотканный из его коварных нитей.

— Это что-то невесомое… Не знаю… Что-то нежное, но в то же время пропускающее ток. — Глубоко вдыхаю, будто с головой окунаясь в мир, где не существует ничего другого, кроме моих необузданных фантазий. — Да… Наверное, подобное можно сравнить с сотней пушистых котиков, которые одновременно трутся об меня, согревают своим теплом, ласкают кожу, невинно точат коготки об нервные окончания, сладко щекочут усиками все чувствительные точки и при этом удовлетворённо урчат, заставляя каждую клетку внутри меня вибрировать так же. И чем дольше я позволяю себе упиваться этим чувством, тем сильнее мои мышцы превращаются в влажные от желания тряпки, которым необходимо, чтобы ты их хорошенько выжал, смял под собой или, наоборот, укрылся, разодрал в клочья или целиком обмотался ими, пропитывая насквозь своим запахом и вкусом… — Я еле заставляю себя открыть глаза прежде, чем пучина эротических галлюцинаций окончательно затянет меня к себе на дно, отрезая всякий путь к спасению.

Лицо Адама едва заметно вытягивается от удивления.

— Что такое? — хрипло выдавливаю я, собирая по крупицам контроль над сознанием.

— Я вообще не понимаю тебя. — Он взирает на меня с предельной озадаченностью.

— Что именно ты не понял?

— Ты испытываешь то же, что и все женщины, — констатирует Адам, сводя брови к переносице, проявляя между ними волевую складку.

— И?

— Почему ты противишься этому?

Его вопрос вызывает во мне безрадостную усмешку.

— Ты правда не понимаешь? — Он отрицательно покачивает головой. — Да потому, что это всё неправда! В самом деле я не чувствую этого влечения. Ты как-то влияешь на моё тело. Я только не пойму, как ты это делаешь? Это же нереально!

— Необычно — да, но вполне реально. Я лишь вытаскиваю наружу то, что ты так усердно скрываешь.

— Нет, это неправда! Такого не может быть!

Моё тело чувствует, что он не врёт, да и пару минут назад мне лично довелось увидеть, как он действует на других женщин, но голова до сих пор отказывается принимать подобное неестественное положение вещей.

— Тебе просто необходимо время свыкнуться с мыслью, что в мире всё же существует нечто необычное, что находится за гранью понимания. Можешь воспринимать это как хочешь: специфической особенностью моей физиологии или просто чудом природы, но это в самом деле реально.

Чудо… Какое слово точное подобрал! Да уж… Кто бы мог подумать?

Ведь именно в тот вечер нашей с ним первой встречи, пребывая в полном отчаянии после потери всех денег, я просила у вселенной о чудесном способе решения своих проблем. Видимо, нужно было более чётко излагать свои желания. Это чудо никак не помогает, а лишь больше усложняет моё и так нелёгкое существование.

— Допустим, я поверила, что всё это правда, но в таком случае — кто вообще тебя просит что-то из меня вытаскивать? Мне этого не надо. Я тебя не знаю, ты меня — тоже. Ты просто наглец, который каким-то необъяснимым образом без разрешения делает со мной нечто плохое.

— Разве это плохое? — Он игриво приподнимает бровь.

— Туманить другим людям головы, безусловно, очень плохо и абсолютно неприемлемо. Может, ты всё-таки какой-то иллюзионист? — вновь выдвигаю более правдоподобное объяснение его сверхъестественной способности.