В ритме сердца

Да только как такое возможно?!

Я не только не владею его мистической силой, но и выгляжу сейчас как жалкая голодранка, которая вряд ли способна вызвать у мужчины даже намёк на столь мощное возбуждение.

— Я не понимаю… — Полностью сбитая с толку, я совершаю самую непозволительную ошибку, продолжая всматриваться в глубину его глаз, стремительно опутывающую меня своими порочными сетями.

Буквально сразу чувствую, как спасительная злость угасает, сменяясь бархатной тьмой, что бесцеремонно ныряет в центр сознания, отрезая всякую возможность продолжать и так неравный бой между разумом и телом.

— Тебе сейчас лучше меня не злить, дикарка. Ты даже не представляешь, что со мной делаешь.

Не понимаю, что он имеет в виду, но прерывистая хрипотца в его голосе намекает, будто моя близость для него невыносима.

Вздрагиваю, но больше не сопротивляюсь, когда мужские ладони спускаются к бёдрам, грубо сжимают их и рывком прибивают к паху, позволяя ощутить свой возбуждённый до предела член.

— А-а-ах… — громко всхлипываю от удивления и безнадёжности своего катастрофического положения.

Чувствую, как заливаюсь пунцовой краской от ощущения близости его дыхания и внушительных размеров желания, что упирается в мою чувствительную, ноющую плоть.

Время будто застывает, пока мы неотрывно смотрим друг на друга, а воздух вокруг нас становится плотным, опутанным электрической сетью, где в любой момент может произойти короткое замыкание.

Я не знаю, о чём думает Адам, но в моей голове затевается жестокая вакханалия: непристойные мысли с ним в главной роли вертятся непроглядным, мутным смерчем, разметая всякую возможность увидеть просвет.

— Вот же дьявол, а ты хороша: так невинно краснеешь, что не знал бы я наверняка, где ты работаешь, никогда бы не поверил, — выдыхает он, едва касаясь тыльной стороной ладони моей влажной, но пылающей щеки.

Ему не понять, что к чрезмерному мужскому вниманию, ответному возбуждению и чувственным прикосновениям привыкла только «Аннабель».

Я же никогда в жизни не испытывала на себе взаимного влечения. Всегда была в тени других и только наблюдала, как Остин раздаёт себя всем вокруг. Всем, кроме той, что готова душу дьяволу продать, лишь бы получить в ответ его любовь и хотя бы долю того желания, что сейчас источает Адам.

— Отпусти! — умудряюсь сипло повторить, как заезженная пластинка, несмотря на жизненную потребность вкусить удовольствий, что обещает доставить мне его пламенное тело.

— Ты сейчас не просишь по-настоящему, — хрипло шепчет он, одной рукой зарываясь в мои мокрые волосы, второй — проводя большим пальцем по линии нижней губы, и, клянусь, заставляет меня испытывать те же прикосновения там, где хочу ощутить его огромную твёрдость.

Он больше не удерживает меня, я сама от него не отхожу. Просто не могу больше найти в себе сил сделать это. Должно произойти грёбаное чудо или, наоборот, вселенский апокалипсис, чтобы суметь удержать меня от крайней необходимости впиться в его губы.

— Прошу тебя…

— Что ты просишь? — Не сводя с меня глаз, всего на миг он касается родинки и возвращается обратно к губам. Надавливает пальцем, заставляя их раскрыться и, слегка смачивая слюной, размазывает по контору. И по зияющим безднам его черных глаз, в которых растекается похоть, я понимаю, что в этот момент он представляет, как делает нечто подобное совсем другой частью своего тела.

Но не это пугает меня до остановки сердца. А то, что я сама вовсе не против поглотить его до самого горла, с полной самоотдачей пробуя на вкус.

— Адам… — почти без звука шелестит мой осипший голос.

Всё, наверное, так выглядит конец!

Я не понимаю, что происходит: голова идёт кругом, речь затрудняется, взор застилает туманная дымка, а тело истошно вопит в агонии страсти и требует. Требует его!

Я закрываю глаза, наивно полагая, что это хоть как-то поможет мне, как в прошлый раз.

Так уверю вас: ни черта не помогает! Ни капельки! Не вижу ни любимого образа Остина, ни пустой оболочки «Аннабель», ни толики злости. Больше нет ничего. Мне, наоборот, становится только труднее справиться с наваждением. Отключив зрение, моё тело как никогда прежде обостряет остальные способы восприятия.

Исчезая в острой потребности получить его, я чувствую дрожь напряжённых мышц Адама, слышу биение артерий в его пальцах и впитываю кожей тяжёлые капли дождя вместе с его скользящими прикосновениями.

— Адам, пожалуйста… — наверное, это всё ещё мямлю я, но это неточно.

— Пожалуйста, что? — он нарочно издевается в миллиметрах от моих губ. — Скажи, что ты хочешь, и я это сделаю, — шепчет он, сильнее оттягивая мои влажные волосы.

Зачем он хочет, чтобы я сказала это вслух? Он же и так видит, что со мной делает. Зачем ему эти лишние слова? Он так вынуждает сдаться? Хочет доказать, что все без исключения плывут от его притяжения?

Все, и я тоже.

Ведь я в самом деле сейчас готова наплевать на всё и сказать ему то, что он так хочет услышать.

Мне плевать? Да? Наверное… Или всё-таки нет?

— Отпусти меня… — беззвучно выдыхает мой еле живой разум, а тело негодует: затрудняет дыхание, ускоряет ритм сердца, болезненно сводит губы от желания почувствовать его поцелуй, а между бёдер… Ох, Чёрт!.. Да там полыхает настоящий пожар, не подлежащий больше никакому контролю, ежесекундно всё сильнее охватывающий каждый дюйм моей кожи.

Всё! Мне всё-таки плевать! Я не могу больше терпеть эту адскую пытку, и руки сами тянутся, чтобы прижать его к себе ближе…

— Если это именно то, что ты хочешь, дикарка, — внезапно произносит Адам и вот так просто отпускает меня, до жути спокойно делая пару решительных шагов назад.

От резкого и совершенно неожиданного поворота событий мне едва удаётся удержать равновесие на ватных ногах, избегая падения прямо на мокрую землю.

Каждая трепещущая фибра моего тела начинает обиженно протестовать, а в душе тут же становится зябко, унизительно и мерзко. Я вся дрожу от перевозбуждения и жадно хватаю ртом воздух, будто мощная стихия только что ударила меня, повалила, закрутила, ободрала об камни и вышвырнула на берег, оставляя умирать.

Чего нельзя сказать об Адаме: он с поразительной лёгкостью возвращает свой первоначально самодовольный вид и стабильное состояние, не оставляя и следа от мелкой дрожи тела, злости и возбуждения, что хаотичными бликами играли в темноте его глаз.

Мне вообще начинает казаться, что моё сознание окончательно подверглось его гипнозу и всё ответное желание мужчины было ничем большим, чем манящим видением.

Сейчас я не понимаю ничего, кроме того, что Адам — само воплощение невозмутимости, а я — сексуально зависимая наркоманка, одержимо блуждающая взглядом по его мокрой высокой фигуре с красивыми физическими пропорциями и чётко очерченным мышечным рельефом, что и без всякого магического воздействия, безусловно, околдует каждую женщину.