В родном углу

— Тетя сейчасъ… Я ей скажу… — проговорила Раиса и быстро вышла изъ комнаты, оставивъ Сухумова со старикомъ-священникомъ и двумя ребятишками. Старикъ сперва покосился на Сухумова, а потомъ произнесъ беззубымъ ртомъ, шамкая слова:

— Вино — напитокъ хорошій, кто его во благовременіи… Да… И отъ живота хорошо… И веселіе сердцу придаетъ… А если вино зря и безъ благовременія…

Сухумовъ привсталъ.

— Позвольте, батюшка, отрекомендоваться. Здшній помщикъ Сухумовъ… — произнесъ онъ, протягивая старику руку. — Вы, какъ я догадываюсь, тесть отца Рафаила будете, отецъ супруги отца Рафаила…

— Тесть, тесть… Ему свое мсто предоставилъ и вотъ теперь живу на поко у дочки, — продолжалъ шамкать старикъ, попробовалъ привстать, уперся руками въ столъ, но не могъ и продолжалъ сидть, прибавивъ:- Ноги-то только вотъ мои, какъ полнья… Ужъ извините… Недуженъ… Лчусь, но толку мало, совсмъ мало… — кряхтлъ старикъ и только теперь пожалъ протянутую ему Сухумовымъ руку. — Тесть, тесть… Все имъ отдалъ… Но только долженъ признаться, не очень-то они меня цнятъ и почитаютъ. Ужъ жаловался… въ консисторію жаловался на зятя… Владыки доложено… Жду ршенія… А дочка моя ему потатчица…

Старикъ взволновался и началъ блуждать мутными глазами, которые тотчасъ-же и заслезились. Бородка его тряслась, губы беззвучно шамкали. Онъ сталъ тяжело дышать.

Сухумову стало неловко слушать жалобы старика и онъ старался перемнить разговоръ, перенеся его на вино, которое привезъ съ собой.

— Отецъ Рафаилъ, зять вашъ, былъ такъ любезенъ, что, навстивъ меня, явился ко мн съ гостинцемъ, принесъ меду изъ своихъ ульевъ, а вотъ я въ отвтъ на его любезность привезъ ему бутылку хорошаго вина: мадеры.

Но старикъ не слушалъ Сухумова. Отдышавшись, онъ продолжалъ:

— А мн ужъ за восемьдесятъ лтъ… Дочка-то Настасья у меня послдняя… поскребышъ, такъ сказать. Старшій сынъ давно ужъ іеромонахомъ умеръ… Второй сынъ утонулъ… халъ черезъ рку на требу во время ледохода и перевернуло лодку. Давно это… Третій сынъ дьякономъ… и посейчасъ живъ, но не помогаетъ. Пишу… А онъ отвчаетъ: «семья… вы у дочки… у васъ зять»… А они не цнятъ, не помогаютъ…

Старикъ опять свелъ на жалобы и закашлялся. Показалась Раиса.

— Тетя сейчасъ придетъ… — проговорила она, прошла за занавску, которой была разгорожена комната, вынесла оттуда черную кофту и вмст съ ней опять удалилась.

Старикъ-священникъ все еще продолжалъ кашлять, держась за грудь. Лицо его налилось кровью.

Къ Сухумову подошелъ, поднявшись изъ-за стола, сынъ отца Рафаила, тотъ, который былъ поменьше, одтый въ бумазейную срую рубашенку безъ опояски и, длая серьезное лицо, сказалъ:

— Если у васъ гостинцы, то отдайте намъ съ Федей… Лавочникъ Аверьянъ Сергичъ всегда намъ отдаетъ.

Сухумовъ улыбнулся и тронулъ мальчика за плечо.

— Нтъ, голубчикъ, сегодня я безъ дтскихъ гостинцевъ… Но я вамъ привезу… Привезу или пришлю, — проговорилъ онъ.

— Лавочникъ Аверьянъ Сергичъ вчера былъ у папы и принесъ намъ винныхъ ягодъ… — продолжалъ ребенокъ. — Винныхъ ягодъ и финиковъ… Финиковъ мам.

— И врешь… Финиковъ мам онъ не принесъ… Мам онъ принесъ плитку постнаго сахару, — поправилъ брата второй мальчикъ, постарше, продолжавшій сидть за столомъ и ковырявшій у себя въ носу.

Младшій продолжалъ:

— А вы если будете присылать намъ гостинца, то пришлите царскую карамель. Такъ и написано на коробк: царская карамель.

Изъ сосдней комнаты послышался голосъ Раисы:

— Да вы никакъ у гостя гостинца выпрашиваете? Да какъ вамъ не стыдно! Ахъ, вы срамники этакіе! Разв можно гостинцевъ просить! Сейчасъ выйдетъ Настасья Сергвна. Ужъ вы извините… Нужно ей попріодться… А то ребенка мыла… — проговорила она, появляясь въ столовой и присла на стулъ.

Сухумовъ взглянулъ на Раису и увидлъ, что и она ужъ успла прифрантиться, пришпилить на груди голубой бантъ.

Старикъ-священникъ, откашлявшись, опять началъ плакаться, говоря:

— Прошу новые сапоги съ калошами — отказъ. Отвчаютъ: «хорошъ ты и въ валенкахъ»… Вотъ онъ зять-то!

— Бросьте, отецъ Григорій! — остановила его Раиса. — Разв господину Сухумову интересно выслушивать жалобы! И если-бы еще он были справедливы! А то вдь все это неправда…

— Неправда? Неправда? — хриплымъ голосомъ закричалъ старикъ. — А гд у меня сапоги? Гд у меня калоши? Дочка говоритъ: «вы, говоритъ, батюшка, все-равно зимой на улицу не выходите»… Анъ вретъ!

Старикъ затрясся.

— Вы лучше-бы пошли къ себ за перегородку да прилегли… Давно вдь ужъ здсь сидите… — предложила старику Раиса. — Право пошли-бы…

Старикъ пошамкалъ губами, повращалъ глазами и ужъ спокойно отвчалъ:

— Веди…

Раиса подошла къ нему, взяла его подъ руку, помогла приподняться изъ-за стола и повела въ сосднюю комнату. Старикъ еле переступалъ. Вернувшись оттуда, она съ легкой улыбкой сказала Сухумову:

— Не въ здравомъ ум вдь у насъ ддушка-то. Давно вдь ужъ такъ… Иногда, врите-ли, какъ дитя…

— Да это видно, — кивнулъ Сухумовъ.

— А только и блажитъ-же иногда! Мученье. На весь домъ тоску наводитъ, — прибавила она и опять сла.

— Я, кажется, совсмъ помшалъ вамъ, — началъ Сухумовъ. — Вы дтей учили…

— Да… Но это что! Можно и въ другой разъ… Можно и посл обда… У меня и у нихъ времени всегда много… — говорила она. — Да къ тому-же я и учу и что-нибудь другое длаю… Вотъ сейчасъ… Они читали, я слушала и салфетку вязала.

И Раиса кивнула на лежавшее на стол вязанье.

— Скажите, но отчего-же они въ училищ учиться не хотятъ? Вдь у васъ есть здсь училище, — проговорилъ Сухумовъ.

— А я-то на что? Вдь и я могу… такъ зачмъ-же имъ ходить и студиться на мороз? — спокойно отвчала Раиса. — Кром того, и мн это практика… Вдь я кончила на церковно-приходскую учительницу. У меня свидтельство… Я мсто ищу… Когда-нибудь и придется учить въ школ.

Вошла попадья Настасья Сергевна и сейчасъ-же въ прихожей раздались шаги отца Рафаила, вернувшагося съ урока. Его привтствовалъ радостный лай пса Гусара.