В родном углу

— Про какой кладъ? — удивился Сухумовъ.

— А какъ-же… Вдь здсь у насъ по всему округу ходитъ молва, что у васъ въ саду, въ парк кладъ зарытъ. Зарылъ его вашъ праддушка, будто-бы, передъ нашествіемъ Наполеона на Россію. У васъ есть и портретъ его въ гостиной.

— Праддушки Игнатія Васильича? Есть такой портретъ, есть. И удивительно хорошо написанный. Представьте, такъ живо написанный, что мн тутъ какъ-то показалось, что голова его отдлилась отъ полотна и кивнула мн.

— Онъ не одному вамъ киваетъ. Онъ и бабушк вашей покойниц кивалъ. И та ужасно этого боялась.

— Да что вы! Неужели это правда! — воскликнулъ Сухумовъ и весь обратился въ слухъ. Онъ чувствовалъ, что у него мурашки забгали по спин. Священникъ продолжалъ:

— И никогда ваша бабушка, вслдствіе этого, не оставалась въ этой комнат одна, никогда и не входила въ нее одна, всегда съ кмъ-нибудь. А умерла въ этой комнат одна, умерла скоропостижно. И какъ это случилось, что она въ этой комнат оказалась одна — никто не знаетъ. Компаньонка прибжала, а та ужъ безъ признаковъ жизни.

— Да, да. Я слышалъ, что она умерла за раскладываніемъ гранпасьянса.

— Вотъ, вотъ. Предполагали такъ, что портретъ-то этотъ и напугалъ ее настолько, что она Богу душу отдала. Вдь бываетъ это иногда, что съ испугу…

— Еще-бы… Слабые кровеносные сосуды…. Можетъ быть съ аневризмами… Склерозы… Толчокъ, и вотъ разорвалось…

Сухумовъ, говоря это, поблднлъ. Священникъ не останавливался:

— Конечно, можетъ быть и врутъ… Да и наврное врали… Но ходила такая молва, что вашъ праддушка и совсмъ сходилъ съ портрета… повствовалъ онъ, но тутъ-же оговорился: — Конечно, этого не можетъ быть… я понимаю… — но такъ болтали… Болтали, что сходя по ночамъ съ портрета, онъ будто-бы бродилъ по парку и караулилъ кладъ. Наши крестьяне и посейчасъ боятся по ночамъ ходить около вашего парка.

Сухумовъ позвонилъ. Онъ держался за сердце. Руки его тряслись Явившемуся Поліевкту онъ сказалъ:

— Дай мн пожалуйста принять ландышей съ валерьяной… Поскорй… Да потомъ приготовь намъ чаю.

XVII

Священникъ, напившись чаю, ушелъ. Своимъ разсказомъ о сходившемъ съ портрета прадд Сухумова онъ такъ непріятно подйствовалъ на Сухумова, что тотъ, совсмъ уже успвшій успокоить свои нервы до его прихода, опять былъ въ тревог. Разсказъ священника не выходилъ у Сухумова изъ головы, и онъ разсуждалъ: «Стало быть не мн одному казалось, что цраддъ кивнулъ съ портрета, стало быть это уже старая исторія и повторялась и съ другими, отчего и сложилась легенда о клад, зарытомъ въ парк, и о привидніи, стерегущемъ этотъ кладъ».

Съ наступленіемъ ночи Сухумову сдлалось жутко, чувствовались опять мурашки, пробгающіе по спин.

«Однако-же вдь это бредни. Не можетъ-же быть этого въ природ», — старался онъ успокоить себя, но все-таки, позвавъ Поліевкта, веллъ зажечь еще одну лампу въ спальн.

«Бредни, глупости, но нервы расходились. Какъ ихъ теперь уймешь безъ медикаментовъ? — думалъ онъ. — Докторъ говоритъ: „успокаивайте холодной водой“. Но какъ тутъ холодную воду пить, если я весь озябъ?»

Переодвшись въ халатъ, онъ сталъ ходить изъ угла въ уголъ по комнат. Въ голову лзло:

«Странно, что мн управляющій Сидоръ Софронычъ ничего не говорилъ о привидніи. Вдь не могъ-же онъ не слыхать про легенду о клад и о стерегущемъ его прадд! Разв не усплъ? Непремнно разспрошу его завтра объ этомъ. Надо будетъ прочитать весь дневникъ бабушки. Наврное тамъ что-нибудь занесено объ этой легенд».

Онъ взялъ одну изъ тетрадокъ дневника, прислъ къ столу, сталъ ее перелистывать. Между страничекъ попадались засушенные цвты, тисненыя изъ золотой бумаги украшенія съ конфектъ, изображающія розу, кошечку, сердце, якорь и крестъ, соединенные вмст. Черезъ минуту онъ, однако, отложилъ тетрадку въ сторону, ршивъ:

«Не стану на ночь разстраивать свои нервы. Буду читать по утрамъ, когда нервы крпче».

Было десять часовъ. По предписанію доктора Сухумовъ въ это время долженъ былъ быть уже въ постели, но передъ сномъ слдовало прогуляться на воздух. Онъ сбросилъ съ себя халатъ, надлъ пальто и шапку и отправился на дворъ. Въ окнахъ управляющаго былъ свтъ. Сдлавъ съ сотню шаговъ, Сухумовъ подошелъ къ окну управляющаго и увидлъ его ужинавшимъ. За столомъ сидлъ самъ управляющій и его жена. Сухумова потянуло разспросить управляющаго о привидніи, и онъ вошелъ къ нему. Пахло постными щами со снтками, жареной рыбой. Былъ постный день. Баба-работница въ кухн широко разинула ротъ отъ удивленія, что вошелъ баринъ, и не брала отъ него пальто, которое онъ ей совалъ. Съ немалымъ удивленіемъ выбжалъ къ нему въ кухню и самъ управляющій въ опоркахъ на ногахъ, надвая на себя на ходу пиджакъ.

— Не ждали? — сказалъ ему Сухумовъ;- Просто зашелъ посмотрть на ваше житье-бытье. Гулялъ передъ сномъ по двору и зашелъ посмотрть, какъ вы живете.

— Милости просимъ, баринъ, милости просимъ, — заговорилъ управляющій и ввелъ его изъ кухни въ чистую комнату.

Первое, что бросилось въ глаза Сухумову — это большой диванъ краснаго дерева съ деревянной отполированной спинкой и надъ нимъ прекрасное овальное зеркало въ золотой рам, изображающей купидончиковъ съ розами и бабочками въ рученкахъ. У окна плющъ, завившій почти всю стну, а въ распахнутую дверь во вторую комнату виднлась двухспальная кровать со множествомъ подушекъ. Рама зеркала была замчательно художественной работы, и Сухумовъ залюбовался ею.

— Откуда у васъ это зеркало? — спросилъ онъ управляющаго.

— А это зеркало, сосланное ко мн. Зеркало вашей бабеньки покойницы Клеопатры Андревны, но он разгнвались на него и приказали мн убрать его изъ ихъ дома. Вотъ съ тхъ поръ у меня и виситъ.

— Сосланное? За что-же оно сослано? За что бабушка прогнвалась на него?

— А это цлая исторія-съ. Задумали ваша бабенька погадать на новый годъ, на Василія Великаго. Посмотрть въ зеркало въ полночь… И на кого имъ гадать-то было? Вдь это только на суженыхъ гадаютъ. Ну-съ, сли он передъ зеркаломъ, навели его на другое зеркало, зажгли свчи, стали смотрть — вышелъ гробъ, то-есть покойникъ въ гробу. Ульяна, горничная, въ это время съ бабенькой вашей была. Ну, бабенька испугались, закричали «святъ, святъ» и загасили свчи. Да вдь такъ испугались, что даже дурно имъ сдлалось. Ульяна насилу въ чувство ихъ привела. А черезъ недлю ддушка вашъ захворалъ, проболлъ съ недлю и скончался. Ну, бабенька ваша и сослала ко мн это зеркало за то, что оно ей смерть ддушки предсказало. Не могли на него смотрть и приказали убрать.

«Оказывается, мы вс нервны. И бабушка, стало быть, страдала разстройствомъ нервовъ, хоть и прожила до глубокой старости, — подумалъ Сухумовъ. Стало быть, мое разстройство нервовъ можетъ считаться наслдственнымъ».

Онъ слъ, закурилъ папиросу и приступилъ къ вопросу, съ которымъ собственно и пришелъ къ управляющему.

— Конечно, бабушк все это только такъ показалось въ зеркал… Нервы у ней были разстроены — ну, и показалось, — началъ онъ. — Просто разстроенное воображеніе. Ну, посудите сами: можетъ разв зеркало на самомъ дл что-нибудь предсказывать?

Сухумовъ улыбнулся, хотя его начинала слегка трясти лихорадка.

Управляющій замялся отвтомъ.

— Какъ вамъ сказать… — проговорилъ онъ. — Вдь это-же волхвованіе… Тутъ не безъ бса, не безъ нечистой силы… Ну, бсы и предсказываютъ.

— И вы врите въ нечистую силу? — спросилъ Сухумовъ.

— А то какъ-же-съ… Отъ кого-же все зло-то идетъ? Вдь ангелы хранители есть, которые на добро насъ наущаютъ, стало быть есть и демоны, нечистая сила.

— Не согласенъ. Ну, а скажите пожалуйста, Сидоръ Софронычъ, я слышалъ, что здсь также ходитъ легенда о какихъ-то привидніяхъ, которыя появляются у насъ въ парк.