В третьей жизни

— В другой раз. Мне придется тебя оставить. Что скажешь насчет ответственного поручения?

Один из помощников стоял возле нашего столика и показывал Лейсан на часы.

— Тут надо подумать, — раздраженно ответил я.

— Думай, но только неделю. Заседание комитета состоится в четверг в пять часов дня. Возьми мою визитку с адресом и телефонами. Я пришлю к тебе своего человека.

Лейсан порывисто протянула мне кусочек картона и, кивнув на прощание, направилась к группе районного начальства. Зуб даю на отсечение, что эти деятели не на матч с участием детских команд приехали, а банально потусоваться с восходящей политической звездой и на полшажочка протолкнуться к её могущественному поклоннику и покровителю. И сама Лейсан тоже вздумала изображать из себя конспираторшу липовую. Якобы с Волыновым приехала переговорить о шоу, а в реальности со мной встретиться. Увидев, что женщина отошла, к моему столику подтянулись ребята, держа в руках по бокалу пива.

— Что скажете, марксисты-мазохисты и прочие хоккеисты? Как тусовочка? — поглумился я слегка.

— Ты сам виноват. Довыпендривался, — немного обиженно высказался Змей.

— Ладно, не горюй, Медь. Я тебя любя подкалываю.

Немного погодя к нам присоединился Пятница.

— Вы, парни, даете! Крутая тут тусня. Не зря я сюда съездил. А что за баба была, с которой ты разговаривал? — последний вопрос ко мне адресовался.

— Комсомольский секретарь один, — нехотя ответил ему.

— Местный уровень?

— Всесоюзный…

— У-у-у! Познакомишь? — у фарцовщика даже глаза разгорелись от возбуждения.

— Не сегодня. Мы же собирались угоститься и узнать друг друга поближе, — перевел я разговор.

— Верно, — засуетился Пятница, — Вот Юркеш не даст соврать. Я — парень надежный. Никого не обманывал. Со мной многие певцы знакомы, композиторы, хоккеисты. С Аркашей Северным водку пил. С Высоцким… Короче, все ходы-выходы знаю. Будете держаться меня, не прогадаете.

— Мы не сомневаемся в этом, Миня. Я очень рад нашему знакомству. Будут ещё песни Токарева, другие песни, так что готов переговорить с тобой об условиях.

— Записи у тебя паршивые, поэтому приходится отдавать за копейки. Вот, если бы на приличной технике, да с оркестровочкой, то нехилые бы лавэ забашляли. А ставки у меня обычные. Тебе, как автору, пятьдесят процентов с прибыли. Если учесть цену заряженной катушки в двадцать пять колов, то минус стоимость болванки, расходы на транспорт, типографию, прочие расходы остается где-то пятерик. Минус мой интерес, и остается два с половиной. В день уходит влет штук двадцать — тридцать. Так что, считай сам. Своих не обманываю.

— Зачем ты все это рассказываешь? Я же не собираюсь пересчитывать твои катушки. Мне нужно понять, что я в итоге буду иметь, если продам одну запись, скажем, на десять песен?

— Плачу пятихатку.

Можно закругляться с разговором. Такие условия только беспонтового малолетку заинтересуют с горизонтом интересов от жвачки до импортных шмоток. Понятно, что фарцмен всегда настроен отыгрывать любую возможность максимальной прибыли. Но не так же откровенно и нагло, и с учетом заявок на дружбу.

При хорошей технике и качественной перезаписи прибыль с продаж одной только записи песен Аркаши Северного составляла около лимона. Пусть там была еще и оркестровка, качество записи, раскрутка. Даже если танцевать от десятой части лимона, то предлагать жалкие пять сотен рублей, значит просто признавать меня патентованным лохом.

— Запись, которую ты сейчас продаешь, ворована. Записана без моего согласия на продажу. На дохлой технике. Без сопровождения. Я ни копья с этого не получил. И сейчас ты предлагаешь мне почти такую же фигню.

— Я не владею оригиналами, это к Маркелу обращайся. Я только копии перепродавал… Ладно, косарь.

— А если будет сделана качественная запись и оркестровка? — просто так поинтересовался.

— Я тебе это и хотел предложить. Один коллекционер может устроить классную запись, оркестр из известного ресторана. Только с условием, что все права на эту запись будут принадлежать ему. Ещё он просит тебя выступить на дне рождения его хорошего друга. Обещает неплохо заплатить.

— Когда этот день рождения?

— Шестнадцатого, в воскресенье.

— Передай своему коллекционеру, что я готов с ним встретиться. За это с тебя, Миня, тоже кое-что потребуется. Нужно достать запись, или пластинку Джеймса Брауна под названием «Секс Машин».

— Фигня вопрос. Достану.

Ребята обалдевали от всего услышанного, кроме Юрки, естесно. Для некоторых называемые суммы за простое тренькание на гитаре казались запредельными. Змей даже губы периодически облизывал. Коммунистическая психотерапия по отучиванию у советских людей желания иметь много денег понемногу приносила результаты. Прекрасная по сути цель не была подкреплена маленькой деталью, собачкой в запоре — принципом равенства. В дальнейшем, цель была опошлена, опрокинута под грузом разочарований. Как монашка-девственница, оказавшаяся прожженной проституткой, прилюдно уличенная в извращенных связях. Возникший перекос в сознаниях людей компенсировался бешенной тягой к накопительству, неистовой жадностью, самоубийственной деятельностью по уничтожению окружающей среды, связей, родного крова ради призрачных миражей, ради обладания скоротечных понтов. Эта извращенная система ценностей получила свое конечное воплощение в моем времени. Она возможна только в стране, где могут за мгновения у мелкого ничтожества совершенно незаслуженно возникнуть гигантские богатства и власть. Отчего у ничтожества, не отягощенного ни интеллектом, ни воспитанием, банально начинает сносить крышу. Скопища этих паразитов наносят вред, не сравнимый даже с гитлеровским вторжением. Их можно понять, ведь они живут инстинктами. Если низшее существо украло, то оно должно спрятать награбленное и уничтожить свидетелей своего преступления. Можно, конечно, довести свидетеля до своего уровня, сделав соучастником, можно промыть ему мозги, заставив поверить, что все сделано во имя некоего высшего блага. Не нужно было пережимать пружину, не придумав, как удержать её в этом состоянии.

Пока я торговался с делягой, помещение незаметно опустело. Ушли почти все основные начальники. Сославшись на срочные дела, уехал с Шумиловым Юрка. Змеюга и Чинок с Лёхой, предупрежденные о моем посещении сейшена «Машины времени», решили остаться со мной. Кроме нас в банкетном зале остались еще несколько неизвестных индивидуумов, бродящих с тарелками возле раздачи.

Глава 17

Воскресенье, 02. 03. 1975 г.

Всевозможные начальники активно пользовались телефоном в этом зале. Я решил тоже позвонить, поинтересовавшись у раздатчиков этой возможностью. Поскольку до встречи с машинистами оставалось масса времени, то я надумал убить его в гостях у режиссера Рязанова.

По домашнему номеру никого не оказалось. На работе ответила какая-то женщина и потом долго ходила и искала режиссера. В трубке слышались музыка и веселый смех. Мягкий голос сообщил, что меня внимательно слушают.

— Эльдар Александрович, вас приветствует хулиган и безобразник, режиссерам портит праздник.

— Кто-кто? — засмеялся голос.

— Чекалин из Березовой рощи.

— Знаю такого и давно жду. А ты, нахал, всё не едешь. Сегодня, кстати, есть хороший повод посетить меня на работе. Мы тут с коллегами собрались и отмечаем день рождения моей второй и самой лучшей половины Ниночки. Давай, топай скорей на Мосфильм. С проходной позвонишь, пришлю человечка.

— А ватрушек хватил там на меня? — продолжил юморить.

— Можешь не переживать, — заверили меня.

Жаль, Шумилов уже смылся. Сейчас его Волга очень бы пригодилась. Сообщил своим ребятам, что предстоит поездка к режиссеру Рязанову на вечеринку. Пятница пристал, как пиявка. Начал упрашивать взять и его туда. Обещал довести на своей машине. Дополнительно повесили на него доставание какого-нибудь подарка и шикарного букета для именинницы.

У деляги оказалась старая «Победа» диарейного цвета. Несмотря на преклонный возраст, она фырчала задорно и резво бежала. По пути заехали на Большую Ордынку, в магазин польской моды «Ванда». Здесь у Мини имелся кое-какой блат. Кстати, своё прозвище он заимел по месту проживания на соседней Пятницкой улице. До подросткового возраста он жил с родителями в городе-герое Одессе. Потом папу, работавшего театральным функционером, перевели в Москву. Свою фамилию, как и национальность, Миня скромно умолчал.