В змеином кубле

— Еще бы не мертв. Если б остался жив — нас не собирались бы всех казнить. Вместе с Мудрой женщиной из банджарон. И ты не пришла бы сюда. Я потому и не убил его сам, что тогда перебьют всех поголовно. Я — не убийца невиновных.

И кто-то здесь еще смел думать, что уже искупил все грехи?

— Значит, лучше убить Конрада — потому что за него не отомстят? Эвитанцы ведь благородные, да? Не придут, никого не тронут? А то и вообще не догадаются? Решат, что случайность?

Гнев — лучшая маска для ужаса. А Элгэ сейчас очень страшно. Потому что Бездну Льда и Пламени из них двоих заслужила она. Ее грехи — тяжелее Мишелевых. И Конрадовых. Вместе взятых.

Впрочем, за себя бояться поздно. Элгэ проклята еще за нарушенную перед Юстинианом клятву.

А мальчишка опустил глаза. Перед клятвопреступницей и убийцей трехсот невинных жертв. Они еще живы, дышат… но обречены, как и Елена.

— Тебе следовало убить Поппея. Он за свою жизнь прикончил гораздо больше, чем триста человек, живущих в этом доме. — Пока еще живущих. — И убил бы еще не триста, а десять тысяч раз по триста. Вот этих людей ты бы спас.

— Без меня спасли, — буркнул мальчишка. — Ладно, пойдем, — он подозрительно всхлипнул носом.

— Пошли.

Кто-нибудь на месте Элгэ, наверное, признался бы в упомянутом «спасении». Она не стала. Кайся, не кайся — ничего уже не изменить.

Да и каяться — не в чем. Особенно если сам себе веришь. Даже если это — просто оправдание, чтобы не рухнуть в горькую яму вины. Очередную.

Но теперь не жалеть надо, а исправлять. Только не слезами и не собственной смертью. Они-то уж точно не спасут никого.

— Сестры у меня больше нет, — совсем тихо проронил мальчик. — Но этих людей я знаю больше полугода. И мне их жалко больше, чем незнакомых три тысячи. Или даже три миллиона. Я — слабый, я знаю.

Ничего подобного. Если бы среди трехсот были Диего или Алекса… И если бы Элгэ знала квиринские законы. На самом деле, а не по старым книгам. Или чужим рассказам. Даже если слышала их от Лоренцо. В мирном Вальданэ и Аравинте. Вперемешку с легендами о фениксах и единорогах.

— Ты — не слабый. Ты… просто делишь людей на «своих» и «чужих».

Как и большинство.

Глава 6

Глава шестая.

Квирина, Сантэя.

1

Чудесно!

Роджер едва не застонал. И не только от боли.

На соседнюю кровать пристроили Конрада Эверрата. Над кем теперь вовсю хлопочет Шарль.

Они опоздали. На арене к их приходу не осталось ничего, кроме истоптанного песка. А среди скамей — подсолнечной и ореховой шелухи и мелких мясных костей. Толпа разбрелась, вдоволь насладившись зрелищем. «Зрелище» тоже убрело — куда-то.

Тогда «спасителям» ничего не оставалось, кроме как вернуться в казарму. А Роджера и вовсе несли. И половину пути — в бессознательном состоянии.

Сильвию спасали без него. А Марка так и не нашли. Где он — в тюрьме? Особняк давно и прочно занят Андроником.

Еще раз выйти из казармы Тенмар уже не смог. Сначала из-за Эверрата, потом… потом у ворот встал караул преторианцев. И напрочь отказался не только кого бы то ни было выпустить, но и отвечать на любые вопросы.

Тебе это ничего не напоминает, Роджер Ревинтер? Напоминает — Эвитан. И себя — по другую сторону стен.

Но зачем это нужно сейчас?

Если Андроник решил прикончить Роджера Ревинтера — заявил бы об этом прямо. Подать сюда этого недошпиона, ж-живо!

Правда, если Андроник потребует выдать Роджера — Тенмар может и отказать. Или нет. Если квиринская свинья возьмет в заложники Эверрата, Кэрли или Сержа. Или просто любого другого эвитанца. Что откупит жизнью Ревинтера любого из своих — подполковник сказал еще осенью. И вряд ли здесь хоть что-то изменилось.

Но Роджер Ревинтер даром больше не нужен патрицию Андронику. Отыгранная карта. Будь это не так — незадачливого шпиона вышвырнули бы в грязь не просто так, а с перерезанным горлом.

А кому-то кроме Андроника Роджер не интересен тем более.

Одно хорошо — сестра Марка уже у михаилитов. Ревинтер дорого дал бы за присутствие при беседе Тенмара с квиринским кардиналом. Или хоть за подробности. Но чего не разрешили, того не разрешили. Подполковник не обязан откровенничать с тем, кого презирает. А уж тащить его с собой…

За окном — очередной шум. Роджер приподнялся на постели. Может, если ступать осторожно и держаться за стены…

— Лежи, Ревинтеровская твоя морда! — железная хватка Рауля Керли намертво пришпилила плечи Роджера к кровати. Вторая лапища поднесла к губам кружку. С чем-то весьма неприятно пахнущим. — Давай, хлебай! Не яд! Живо пей, а то нос набок сворочу!

Роджер честно отхлебнул забористую горечь и, морщась, дотянул до дна. Эти травить не будут. А если бы и вздумали — толку-то от его сопротивления?

Мир привычно закружился — чернеющим волчком. Верное беспамятство преданно заглянуло в глаза. И раскрыло ночную пасть.

2

— Я ничего не могу сделать. — Глаза у Шарля — растерянные. И совершенно больные. — С Кором — то же, что было тогда с Ревинтером. Но лихорадка не проходит, а усиливается. Ничего не помогает, Анри.

Это правда. Лицо Конрада сереет на глазах. Тенмар видел такое много раз. Гораздо чаще, чем предпочел бы.

И уже с трудом сдерживаешь бесполезную злость. На Шарля. На того, кто вдруг испугался настолько, что удержал здесь Анри. Забыв, что тот уж точно не умеет лечить.

Удержал тогда, а теперь уже и не выйти. Никому.

Впрочем, еще не факт, что помогло бы. Кардинал — тоже не всесилен. Особенно в Сантэе, что на глазах превращается в языческую.

Шарль, ты же врач! Так сделай хоть что-нибудь!

Только слова — бесполезны. Как и ярость. Мог бы — уже давно б сделал.

Голова гудит от усталости. И от ощущения полнейшего краха. Творец, только не Конрад! Ему же всего двадцать один!

Тебе весь день казалось, что ты сделал всё, Тенмар? Всё, от тебя зависящее? Всё предусмотрел? Справился?

Ты упустил самое главное. Опять. Как всегда. День-то еще не завершился.

Арно, Мишель, Сезар — кто еще? Сколько смертей тебе еще нужно, Тенмар, чтобы поумнеть? Когда ты просмотрел болезнь Кора? Ведь не может быть, чтобы не было симптомов? Никаких? Просто тебе было не до того…