В змеином кубле

— … а уж с помощью одного табора Азы мы не справились бы точно. Даже если бы они нам помогли…

Даже если бы не были так злы на некую илладийку. А заодно и на Ристу.

И так продажны и трусливы.

— А они уже отказали, — подвела итог Элгэ.

Эсте еще простительна подобная наивность. Но пожилой женщине? Выросшей в таборе?

— Ты не виновата, — с жалостью глядя на илладийку, проговорила старуха. С жалостью? — Я это понимаю. Ты не знала…

— Не знала — о чём?

— Не знала законов страны, где оказалась. По древнему указу еще Аврелиана Первого за насильственную смерть квиринского патриция (если это случилось не на войне) отвечают головой все его рабы, вольноотпущенники и семья убийцы. Равно как и все рабы и вольноотпущенники убийцы. Если, конечно, он — сам не патриций.

Что за дикость, Темный и все змеи его?! И Танцующая Ичедари в придачу! Подобное возможно лишь во времена того самого Аврелиана Затертого…

Да и то — слишком дико. Змеи побери, да такого даже «дядюшка Гуго» не устраивал! И Валериан Мальзери с графом Адором.

— При чём здесь вольноотпущенники? — ухватилась за второстепенный вопрос Элгэ.

— Ни при чём. Вольноотпущенники — под вопросом, согласно декрету Камилла Третьего Варрона еще сто шестьдесят девять лет назад. Будь Поппей убит в собственном доме — вольноотпущенники ответили бы за то, что не уберегли господина. Но раз он окочурился в Храме — их, скорее всего, пощадят. В отличие от рабов. А также табора Азы и ее самой. И Ристы, конечно.

— А табор с какой… — илладийка осеклась.

— Потому что главная подозреваемая — юная красавица-банджарон из табора. Объявленная Поппеем его рабыней и выведенная на арену в качестве «жрицы». И не оценившая такой чести.

— Будет разборчивее в рабынях! — процедила Элгэ.

— Несомненно — в Бездне Вечного Льда и Пламени. Если в число мучений там входят рабыни.

Багровые факелы, дикая усталость, чужое осуждение.

— Чего ты хочешь? — по-волчьи оскалилась илладийка. — Чтобы я пошла и сдалась властям? Смею тебе напомнить, по законам Замшелого Юлиана Первого (раз уж эти дикари их всё еще придерживаются) — ничьей казни это не отменит.

— Ты знала законы… — мертвым голосом проговорила старуха.

— Я изучала историю Древней Квирины. Просто не знала, что Квирина — всё еще Древняя.

— Перестань, Элгэ, — впервые за всё время вмешалась Эста. Раньше она была нетерпеливее. И не такой уважительной к старшим. В детстве юная Триэнн нарушала все возможные правила приличия, а Элгэ Илладэн казалась благоразумной. — Тебя никто не пытается обвинять.

Правда?

— И Мудрейшую интересует не это, поверь.

Элгэ в гробу видела называть кого-то «Мудрейшей». Возраст — еще отнюдь не символ хоть одного приличного качества.

Но старуха, как может, помогает Валерии.

— Дело не в смерти Кровавого Пса. И не в том, кто и почему его убил. И даже не в Валерии Талес.

Мрачный шатер, непроницаемый взгляд старухи, чем-то похожей на Азу. Странно — сразу Элгэ этого не заметила. И, кажется, Мудрейшая — старше, чем сначала показалась.

— Что там еще случилось? Кроме смерти Поппея и массовой оргии?

Глаза знахарки — как два черных огня. Колючих.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю, что имею в виду, — без улыбки и даже усмешки изрекла банджарон. Слишком серьезно. Воистину — Мудрейшая. — Знаю лишь, что из-за этого случилось в Сантэе. В движение пришли такие силы, что не нам остановить. И я хочу знать, почему это произошло. Любому хочется знать, почему он скоро умрет, ты не находишь? Умрет вместе с детьми и внуками. Так что — отвечай!

3

Часовня патрициев Флавионов — ненамного больше домовой церкви в родном поместье. И явственнее всего сейчас — ощущение соленых огурцов. Битком набитых в тесную кадушку.

Неужели не нашлось церквушки побольше? Где столько пар разом не займут всё помещение?

Немудрено, что Алексис не сразу заметил: здесь не все участники вчерашнего действа. Не заметил — пока не поймал грустный взгляд из-под алой кружевной вуали. Эта девочка-невеста — единственная, кто оказался здесь без жениха. Не считая отсутствующей Валерии, разумеется. Но ту хоть вообще не пригласили.

Алексис с трудом поборол желание высказать всё, что думает о парочке девиц — на чьих лицах злорадство под сочувствием проступает столь явно. Так и хочется предложить им выпить кислого красного вина — для правдоподобия. Очень дешевого и очень кислого. Из мелкого недозрелого винограда.

Этим патрицианкам самим не слишком-то повезло. Но рядом есть та, кому не везет больше. Ура!

Что за паршивая человеческая черта — радоваться чужим несчастьям?

— Подожди, дорогой, — без тени тепла, но с иронией попросила Юстиниана.

И решительно направилась к одиночке. Не одна, а с еще какой-то девушкой. По пути довольно невежливо «случайно» толкнув ближайшую злорадствующую.

Вместе с помощницей они увели невезучую невесту в церковный притвор. Утешать. Говорить, что ее жених просто опаздывает. Алексис это расслышал краем уха. Причем в голосе Юстинианы не уловил ни намека на злорадство. В воспитанной в змеином храме жрице человечности больше, чем в нежных, чувствительных девах, выросших в родных домах у ласковых матерей.

И почему Алексис не женился на той вдове, а?

А еще просто здорово, что его невеста — не одна из этих подколодных гадюк.

Вернулась Юстиниана вместе со второй девушкой не раньше, чем через четверть часа. Под недовольный шелест платьев. И сдержанное, но нарастающее шипение других юных прелестниц.

Очевидно, до смерти боятся, что за это время их женихи опомнятся и тоже дадут деру. Не все же они — осторожные трусы вроде Алексиса. Вдруг есть готовые хоть к элевтерским корсарам, хоть в таинственный Мэнд? А то и за море — к пирамидам и пескам Хеметис? Или в заморский, полулегендарный Ганг?

Голос священника — тих и малоразборчив. То ли бедняга от природы волновался всегда, то ли шокирован таким поводом для венчания. А может, это и вовсе его первый свадебный обряд. И сейчас этот застенчивый юноша на Алексисе учится женить.

Когда всё закончилось, мидантиец с трудом в это поверил. А еще меньше — что сейчас всё и завершится.

Слава Творцу, Алексис хоть ни в кого не влюблен, чтобы так уж сожалеть об утраченной свободе. Он даже не слишком верит в загробное проклятие. За женитьбу на жрице змеиного культа.