В змеином кубле

Виктор, Грегори, Кевин… Конраду она тоже нравилась. Но он всегда предпочитал сам срывать разные цветы, а не соперничать с другими за один-единственный.

И вообще ценил жизнь во всех ее проявлениях.

Конрад обычно или любил что-то, или был равнодушен. Его, в отличие от Анри, Рауля или Шарля арена сначала даже забавляла. А теперь — надоела, как и всё остальное. Как вся Сантэя. Город, где иностранец — пыль под ногами «истинных» квиритов. Где никто не говорит по-эвитански. Где нужно терпеть общество таких, как Ревинтер! И даже в морду ему не дашь.

И где вечно натыкаешься на всяких Андроников!

И как же сделать, чтобы ни Эста, ни Елена ни о чём не догадались? Нейтрально обращаться к обеим? У Алексиса Зордеса любовниц было не в пример больше, но он никогда не скрывал от одних существование других. Даже Кармэн знала всё.

Почему над Сантэей почти никогда не бывает звезд? Днем небо такое пронзительно-глубокое, бездонное, а ночь всегда прячет его под облачной вуалью.

Над Вальданэ и Ильдани всегда сияли россыпи созвездий. А в детстве Конрад обожал спать под открытым небом. Слушать голоса ночных птиц, гонять лошадей в ночное…

Тихое ржание, легкий плеск реки, приглушенные голоса крестьянских мальчишек… Эсте он тоже не раз это рассказывал, а она в ответ — как мечтала удрать в табор. Не зря говорят: бойтесь потаенных желаний. И не потаенных — тоже. Потому как запросто сбудутся. Когда вы о них давно позабудете.

Вот и особняк с золотистыми саламандрами на фасаде. В темноте правда цвет кажется болотно-зеленоватым. Аж передергивает. А за кого можно принять саламандр, одни змеи знают…

Темнеет высоченный забор. Злющие собаки привычно брехают. Ну и пусть. Там с задней стены в одном месте такое дерево растет… На него можно легко попасть с забора, а оттуда — в окно. Будто специально здесь выросло.

Ветвистый друг не подвел — принял по очереди всю дружную компанию. И вовремя. Преторианцы с обходом как раз вернулись.

Кевин — последним — едва успел скользнуть в темную комнату. А на всего миг назад угольное небо важно выкатилась бледная-бледная луна. Едва не стала предательницей.

И не просто белесая, а тоже какая-то… зеленоватая. И пятнистая вдобавок. Она, конечно, всегда такая, но сегодня эти рваные круги и овалы — еще и какие-то… грязные. И откровенно неприятные.

Мерещится же иногда всякая дрянь! Мерзопакостнейшая. А главное — вовремя!

В эту комнату Конрад влезал столько раз, что потерял счет. Анри ничего не знает…

Точно — не знает. Иначе давно уже запретил бы.

Теперь узнает и он. Вдобавок к Эстеле. Потому что у молчаливого Кевина есть принципы. Не только общепринятые, но и личные. И «подвергаться риску» он «наивному» товарищу не позволит. И бесполезно убеждать, что доносить — бесчестно. У Кевина даже кодекс чести — свой. Состоит из «чтобы все были живы и здоровы». А командир знал побольше. Ибо «ему лучше известно, что и для кого лучше».

Ну и пусть рассказывает. В любом случае Конрад не сможет умолчать о сегодняшней вылазке. А одна правда неминуемо потянет и другую. Юлить и отпираться — глупо вдвойне.

Анри вряд ли скажет что-то столь уж оскорбительное. К людям он добрее, чем они того заслуживают. К Роджеру Ревинтеру, например. И к Сержу Криделю. Да и к Конраду Эверрату — если уж на то пошло.

Теперь если прямо — коридор ведет в апартаменты самого Кровавого Пса. Направо — в женское крыло. В гарем из рабынь — юных и не очень.

К Елене.

Впрочем, так далеко Конрад никогда не забирался. Подруга встречала на полдороге и вела в очередное укромное место. Почти всегда — разное. Это даже придавало дополнительной пикантности.

Что скажет Анри? Ну, кроме упоминаний Эстелы?

Что всё безнадежно? Что у любви пленного эвитанского гладиатора и квиринской рабыни будущего нет и быть не может? Только смертельно опасное настоящее.

Нет, Тенмар сказал бы не это. Что Конрад подвергает опасности не столько себя, сколько возлюбленную. Гладиатору за связь с чужой рабыней не грозит ничего. А вот рабыне — если хозяин проведает… И если он ревнив.

Ревнив ли Кровавый Пес, Конраду не известно. Но вот жесток — об этом в Сантэе любая собака брешет и кошка мяукает. Причем, в отличие от людей, животные даже брешут правдиво.

А дом будто вымер. Нет, понятно — траур, хозяин скопытился. Неизвестно, кому теперь все достанутся.

Эстела правда говорит, что их вообще могут казнить. Но не настолько же дики нынешние времена. Да и нравы. Даже в Квирине. Хвала Творцу, такие, как Ревинтер и Регентский Совет, — исключение, а не правило. Потому что должны быть исключением. Иначе жить станет совсем уж тоскливо. Сейчас же не век людоедов и дубин.

Да и прежде… Люди во все времена были примерно таковы, как сейчас. Всегда растили детей, защищали семью и родную землю. Всегда заботились о близких. И ни в одну эпоху не были поголовно бесчестными злодеями и разбойниками. Иначе давно перебили бы друг друга и вымерли.

Не то чтобы Конрад верил в баллады о благородных рыцарях и прекрасных дамах. Или в Золотой Век. Но в дикарей, что убивают, грабят и насилуют всё, что движется и не успело убежать, верится еще меньше. Люди всегда оставались людьми, а подонки — подонками.

А если действительно всем грозит казнь? Ничего, Эверрат всё равно собирался забрать с собой Елену! Вытащив заключенных банджарон, спасители уже нарушают закон — мама не горюй. Так что семь бед — один ответ.

3

Повезло им буквально сразу. Дом вовсе не вымер. Не успев отсчитать и пяти шагов по коридору, Конрад заметил вихрастую голову. Выглядывает из-за какой-то древнющей статуи. Анри определил бы, чьей. А Эверрату без надобности.

И тут же выяснилось: заметил не только он. Кевин шел первым — с абсолютно равнодушным, непроницаемым видом. Именно так и прошагал мимо малолетнего шпиона. И с той же рожей ухватил его за изрядный клок буйной гривы. Другая рука споро зажала жертве рот. Не дернешься.

Кевин всегда — обманчиво рассеян и медлителен. И стремительно быстр — когда надо. Конрад не раз и не два побеждал молчаливого Контэ на тренировках. И даже не сомневался, что в бою проиграет в двух случаях из трех.

Вот и уже знакомая темная комната. Одна из многих.

— Тихо, мы — друзья Азы и Ристы, — прошептал Кевин в самое ухо мальчишке. — Мы не хотим никому зла. Но если будет нужно — нам придется тебя связать. А перед этим ударить — сильно. До потери сознания. А силу я могу и не рассчитать. Такое бывает. Ты этого хочешь?