Вечерний лабиринт
Шрифт:
– На озере…
– Ишь ты… Это она тебе сказала?
– Она, – тихо, с мольбой в голосе сказал Алексей Петрович.
– Врала наверняка, – вздохнул Семен.
– Нет! Не врала! – истерично закричал Алексей Петрович. – Не врала она! Она правду говорила!
Он отвернулся к окну и уткнулся лицом в забытую занавеску.
Семен смущенно кашлянул.
– Ну ладно, пусть не врала… А откуда она вообще взялась? Где ты с ней познакомился?
– Там же, на озере, – прорыдал Алексей Петрович.
– Ее там знают?
Алексей Петрович затряс головой.
– Сто пятьдесят, –
Алексей Петрович растерянно оторвался от занавески.
– Как, прямо так вот, сейчас?..
Но Семен его уже не слышал. Бережно обнимая ящик, он выходил за дверь.
Алексей Петрович обвел безумным взглядом пустую комнату и заспешил вслед за ним.
Спускаясь по лестнице, он вдруг увидел на ступеньках ножку от стула и остановился. На глазах его навернулись слезы, он поднял ее, повернулся и пошел обратно.
Семен поставил ящик на заднее сиденье, обошел машину и озабоченно посмотрел на дверь подъезда.
Алексея Петровича не было.
Семен неторопливо потоптался на месте, потом не выдержал, открыл дверцу машины и пару раз просигналил.
Дверь подъезда распахнулась, и Алексей Петрович торопливо направился к машине, пытаясь на ходу запихнуть в портфель что-то белое.
Семен хмыкнул.
Алексей Петрович подходил все медленнее и медленнее, изо всех сил стараясь закрыть портфель. Но белое свадебное платье пополам с фатой настойчиво вылезало из него.
– А это тебе зачем? – беззлобно спросил Семен, намереваясь пощупать материал.
Алексей Петрович отпрянул и спрятал портфель за спину.
– Она увидит, она поймет, – убежденно сказал он.
Автобус «Турист» огибал городской стадион. Публика в салоне дремала после плотного завтрака. Только на одном из передних сидений шел негромкий разговор. Двужильный гид развлекал наиболее бойкий сарафан в крупный горошек.
– Мужчина и женщина, – угрюмо говорил он, – дополняют друг друга во всех отношениях. Их гармоническое содружество имеет глубочайшие корни в самых истоках природных закономерностей. Тезис, антитезис, синтез – так определяет философская наука их взаимоотношения, и мы не можем не считаться с этим обстоятельством. Тезис и антитезис противоречивы, это всем известно, но в синтезе, – он кинул взгляд на щедрые россыпи крупного горошка, – в синтезе, на этой высшей ступени развития, все противоречия успешно разрешаются.
Сарафан кокетливо вздохнул:
– Все вы мужчины одинаковы…
– Нет, вы ошибаетесь, это закон природы для всех одинаков, а мужчины все разные…
Автобус остановился у светофора.
– Вот посмотрите, – сказал гид, – посмотрите на меня.
Сарафан в крупный горошек посмотрел, чуть смущаясь от такого категорического желания.
– А теперь посмотрите вон на того человека в машине, – сказал гид и добавил с невыносимой скорбью. – Разве мы одинаковы?
В остановившейся рядом машине
виднелся жертвенный профиль Алексея Петровича. Он смотрел вперед отрешенными, героическими глазами и нервно гладил портфель с торчащим подолом белого платья.– Ох, – сказал сарафан. – А мы его сегодня уже видели! Утром, когда все на работу шли! У него еще шнурок развязался!
Гид посмотрел на нее тоскливо и безнадежно.
– Как бы у него пупок не развязался, – сказал он.
Машина с визгом ушла вперед.
– Что-то мне есть хочется, – робко сказал Алексей Петрович. – А тебе не хочется?
– Мне всегда хочется. Только мы не на пикник едем.
– Да, да, конечно, – спохватился Алексей Петрович и решительно уставился на дорогу. – Сначала надо найти Лизу.
– Она от нас не уйдет. Догоним. Главное, взять ее с поличным, прямо на дороге, с вещичками. Тепленькую, пока рыльце в пушку… Тогда мы с ней поговорим.
– Что значит, тепленькую?.. – ужаснулся Алексей Петрович. – Что значит, рыльце в пушку?.. Как ты можешь говорить такое про Лизу?
– Ну, знаешь, она тебя обчистила, твоя Лиза?! Обчистила! Смоталась? Смоталась! Так какого черта ты теперь пустое место блюдешь?! Или я теперь на нее молиться должен?
– Но она же здесь ни при чем! Она не виновата! Ее втянули, заставили или еще чего-нибудь, я не знаю, но она не виновата! Не виновата она!
– Совсем? – Семен саркастически усмехнулся.
– Совсем! – Алексей Петрович насупился, помолчал и сказал: – Ну, может быть, чуть-чуть…
– Совсем чуть-чуть?
– Ну если даже и виновата, не смей так о ней говорить! Не смей!
– Могу вообще не говорить, – сказал Семен, – пожалуйста… Но тогда я и делать ничего не буду. – Он остановил машину и обиженно отвернулся.
Некоторое время они оба молчали, но затем Алексей Петрович стал проявлять беспокойство. Сначала он просто поглядывал на Семена, потом не выдержал и убитым голосом позвал:
– Семен… А Семен…
Семен неторопливо повернулся.
– Семен, – сказал Алексей Петрович, – ты говори что хочешь, только поедем…
Машина рывком тронулась и снова понеслась по дороге.
Текли реки, росли деревья, пекло солнце, а Семен все гнал и гнал машину на предельно высокой скорости к новым горизонтам. Алексей Петрович уже снял пиджак и теперь сидел в расстегнутой белой рубашке и, подставляя голову ветру, рисовал что-то на мятом листе бумаги. Наконец он со вздохом облегчения откинулся на спинку сиденья и сказал:
– Готово. По-моему, похоже… Только нос не очень…
Семен оторвал от руля руку, взял рисунок, мельком посмотрел, скривился и сунул в карман.
– Что, плохо? – обиделся Алексей Петрович.
– Откуда я знаю, – сказал Семен. – Я же ее не видел. И вообще, хватит… Лиза, Лиза… Мне твоя Лиза поперек горла уже…
Алексей Петрович нахмурился, но стерпел.
Солнце давно перевалило через зенит, а дорога все тянулась через лес, высокий, густой и беспросветный. Встречных машин не было, лес давно стал для Алексея Петровича однообразным, и он вдруг поймал себя на том, что сидит и жадно грызет палец.