Вечно 17

Если не ошибаюсь, то мы уже над Орегоной, а значит, через несколько часов наш самолёт приземлится в Международном аэропорту Портленда. Самое сложное было собраться с силами и переступить через порог дома, ну и через себя… Мама ничего не понимала, хоть и почти умоляла меня рассказать; ей было страшно за свою дочь, и я понимаю её. Покинули мы Митсент-Сити спустя три дня. Сначала попутешествовали на машине, побывали в разных городах, пересекли штат, сели в самолёт и теперь парим над Америкой. Лететь эконом классом тоже самое, что и делить одну комнату с пятьюдесятью человек – кто-то храпит, кто-то смотрит фильм, кто-то кушает, а некоторые громко разговаривают. Вопрос: где спрятаться? Просто хочется изолировать себя от внешнего мира, как это делала Япония в конце 18 в начале 19 веков. За иллюминатором кромешная тьма, видно прибудем к назначенному месту где-то к двум часам ночи. Бедной тёте Кларисе придётся не спать и дожидается нас, впрочем, Ричарду повезло гораздо меньше – он должен встретить нас в аэропорту. Я поворачиваюсь лицом в правую сторону, к маме, и замечаю её напуганный взгляд. Дело в том, что она жутко боится самолетов. Вообще-то, мама их просто не переносит. При малейшем толчке, женщина зарывается в кресло и хватает кислородную маску; про зону турбулентности стоит и вовсе смолчать. Её остренький нос сморщился, и мама начала от нервов поправлять волосы. Я улыбнулась.

– Мам, ты как? – спрашиваю я, сняв с левого уха наушник. Она поёжилась.

– Хорошо, все хорошо, – внушает в первую очередь себе мама и ещё крепче цепляется руками об подлокотники кресла. Мной овладевает приступ смеха. Такое ощущение, что ребёнок она, а не я. Через мгновение самолёт вновь затрясло, и мама вскрикнув «ой», прикрыла веки и схватилась за мою руку. Её железная хватка застала меня врасплох, и более чем уверена, что я заработала себе синяк.

– Мам, успокойся, уже все прошло, – я убираю её руку и выключаю музыку в телефоне. Женщина с недоверием посмотрела в иллюминатор, будто увидела в нем что-то подозрительное, а потом откинула голову назад, тяжело вздыхая.

– Нам лететь ещё часа три, и это целое мучение.

– Может, примешь снотворное? Так убьешь время, – я почесала затылок, все тело ужасно затекло. Молодой парень, что сидел рядом с мамой начал храпеть, а его голова упала на плече женщины. Мама выпучила глаза и подвинулась в мою сторону. Парень вскочил, сонно посмотрел на наши лица и начал просить прощения, протирая глаза. Со стороны выглядело это все забавно, особенно, когда мама скривила гримасу. По салону самолёта проходят две стюардессы в зелёных формах. Одна была блондинкой, а вторая шатенкой. Та, что была со светлыми волосами проходила около нашего ряда и предлагала, если это было нужно, свою помощь. Молодой человек, которого я теперь называю «лежебока на мамином плече» подошёл к стюардессе и что-то сказал, после чего прошёл прямо по салону. Мама выдохнула. В далёкие слышу голос стюардессы, которая всем повторяла «приятного полёта».

– Я этого не выдержу, – мама плаксиво завыла. Стюардесса подошла к нашему месту и увидев, что все в порядке, прошла дальше. Я взяла мамину ладонь. Она была холодной, что аж по телу пробежали огромные мурашки.

– Потерпи ещё чуть-чуть. Лучше думай о тёте Кларисе, о Джесс. Попробуй отвлечься, – предлагаю я, вновь включив музыку. Мама недовольно фыркает.

– Это сложно, особенно, когда каждую секунду эту посудину начинает трясти… – как только женщина произносит свою реплику, самолёт вновь затрясся, мама поёжилась и с упреком посмотрела на меня. – Вот видишь?! О чем я и говорила!

Я грустно засмеялась. Видеть её такой беззащитной и напуганной непрерывно, однако, я не могу сдержать свой смех, хоть это и непозволительно. Бояться самолетов нормально. Ведь и я когда-то рыдала при одном упоминании о полёте. Но со временем мне это даже понравилось. Но мама… это безнадежно.

– Это всего лишь поток воздуха, ничего страшного. Хочешь, буду держать тебя все это время за руку?

Женщина задумалась. Её немного морщинистое лицо озарилось светлой улыбкой, и она кивнула, сжав мою ладонь крепче. В такие моменты понимаешь, как важно иметь рядом близких людей. Без поддержки человек провалится на самое дно своей жизни; родные же нас удерживают, не дают упасть. Наши гляделки продолжаться недолго, вскоре мама закрывает глаза и расслабленно выдыхает, будто женщина освободилась от чугунных оков. По моей груди вновь ударилось какое-то странное чувство – ни то ностальгия, ни то тоска по дому. Я не знаю что это. Просто, ведь бывает так? Грустно отпускать прошлое и покидать место, с которым у тебя связано много хороших воспоминаний? Детство, юношеские годы… И пусть покинула я Митсент-Сити всего лишь на неделю, но какой-то осадок гложет мое сердце. Как забыть все это? Как забыть его.? Ведь ещё недавно меня тошнило от одной лишь мысли о поездке к родственникам, а сейчас? Что изменилось на определённый момент? Да все – я, Эрик и мир в общем. Мою жизнь можно разъездить на две части – «до» и «после». Приглядевшись, вы заметите, что «после» во многом отличается от «до». А чем же именно? А тем, что «после» приобрело много шрамов. Страдания морально убивают человека, а быть морально убитым хуже, чем быть физически мертвым. Понимаете? Надеюсь, что да. Понимание – это то, что так редко можно встретить в наше время. И это надо беречь.

***

Как мы и предполагали с мамой, в аэропорт Портленда мы прибыли к двум часам ночи. Я всеми оставшимися силами пытаюсь удержать себя в сознании и не заснуть прямо на эскалаторе, который так медленно, словно назло убаюкивая, опускает нас на первый этаж здания. В помещении холодно, стоит запах кофе и сырости. Освещении давит на голову, будто я нахожусь в больнице. Никогда бы не подумала, что так буду скучать по своей комнате, кроватке с одеяльцем… Мама стоит впереди меня и что-то бормочет под нос, рассчитывая на мое внимание. Однако я ничегошеньки не слышу – мешает разговор молодой пары около меня, посторонний шум и голос из магнитофона, объявляющий посадку самолета. Мои веки смыкаются, затем неохотно приоткрываются. Чувствую ещё чуть-чуть и упаду прямо на маму, которая продолжает что-то говорить. Эскалатор все ещё везёт нас к выходу, и вскоре я замечаю целую толпу людей с картонками в руках. Какая-то женщина и двое мужчин держат листок с надписью «Молли, мы тебя любим», а один старичок с картонкой «Добро пожаловать домой», кто-то просто стоит с чашкой капучино и также, как и я старается не уснуть.

– Рэйчел, смотри кто там стоит, – громко воскликнула мама, немного взбудоражив меня. Сон как рукой сняло. Я пытаюсь найти взглядом человека, на которого указывала мама, но сонные глаза отказываются подчиняться. Потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть около рекламного щита высокого мужчину в чёрном пальто и шляпой. Он радостно помахал нам и улыбнулся во все зубы, блеск которых чуть не ослепил меня. Или это из-за освещения? Наконец, мы вступаем на землю, и я понимаю, что ноги все ещё находятся в ватном состоянии. Мама, можно сказать, подбежала к мужчине и обняла его, громко протягивая:

– Ри-и-и-и-чард! Здравствуй! – они поцеловали друг друга в щеку. – Наконец мы увиделись! Что, Клариса заставила нас встретить?

– Я доброволец, – смеётся мужчина с щетиной и обнимает меня, чуть не сломав мои рёбра. До меня сразу доходит запах его любимого одеколона, которым дядя пользуется с рождения Джесс.

– Прям как в голодных играх, дядя, – украдкой улыбаюсь я, целую его колючую щеку. Ричард, смеясь, что-то говорит, а затем помогает нам с чемоданами. Мама хватает меня за руку, и теперь мы все вместе направляемся к выходу. Вокруг очень много людей, словно тут раздают бесплатную пиццу и весь Портленд собрался в аэропорту. За пять минут ходьбы до автостоянки, взрослые успели обсудить все на свете: и дела мамы, состояние бабушки, работу, политику, мои оценки. Вот это я и ненавижу! Не выношу, когда родственники начинают сравнивать своих детей со мной, типа: а мой ребёнок получил медаль. А мой собрал киборга. Зато мой ребёнок побывал на Венере.

К чему все это? Никогда не понимала. Я достаю из кармана куртки мобильник, все ещё надеясь на пропущенный вызов Эрика, однако, меня ждало огромное разочарование. Он не позвонит мне… Где-то глубоко внутри я это знала, но не хотела признавать. Зато пропущенные вызовы от Бена с Коди было навалом, и ещё два пропущенных от Эммы. Но ни с кем из них мне говорить не хотелось; только с Нансеном. Из-за всех этих мыслей я замедлила темп ходьба, от чего и отстала от Ричарда с мамой. Мне пришлось сделать три гигантских шага, чтобы сократить дистанцию. И вот, передо мной стоит чёрный «Мерседес», в багажник которого дядя кладёт наши чемоданы. Мама приказала мне сесть в машину, пока они возятся с пакетами, и я решила послушаться. А какой толк стоят на улице и мёрзнуть? От резкой смены климата меня может убить. Шутка…

Я прыгнула в кожаный салон, в котором было также прохладно, как и снаружи, и протяжённо выдохнула. Все тело ломит, голова болит, глаза горят и мне до жути хочется спать. Такое ватное состояние, будто бы мной кто-то управляет. Кажется, если я закрою хоть на мгновение глаза, больше не смогу их распахнусь. Мне нужен двенадцатичасовой сон. Я пытаюсь отвлечь себя любыми мыслями, но в голову ничего не лезет, кроме Эрика. Мне не под силу прекратить о нем думать, так и было во время поездки и в самолете. Я гадала: а что же сейчас делает Эрик? Думает ли он обо мне? Скучает? Быть может, хоть каплю сожалеет о своих словах? Эти вопросы терзали душу, вселяли надежду, но в тоже время отнимали её у меня. Самое обидное то, что я нуждаюсь в человеке, которому на меня плевать. Несправедливо.

Спустя кое-какое время дядя с мамой садятся в машину, активно планируя завтрашний день. Не понимаю, откуда у них столько энергии, когда я похожа на вялый цветок? Пристегнувшись, Ричард заводит автомобиль, и я чувствую легкую дрожь.

– Надеюсь, завтра будет хорошая погода, – говорит мама, смотря в окно. Дядя выезжает на полупустую трассу, все больше набирая скорость.

– Да вроде дождь не обещали, возможно, просто будет пасмурно, – Ричард останавливается у перекрёстка и включает поворотники налево. Мама шмыгнула носом.