Верховный Издеватель

Мы с сынишкой - друзья настолько давние, что... его ещё и не было, а мы уже были друзьями! Я всегда о нём мечтала, даже в собственном детстве - и в мыслях болтала с ним на много лет раньше, чем он из меня появился. (Вот как сейчас: ещё не проснулся - но ведь он всё равно со мной! Я поняла: до рождения мой сын просто не проснулся).

Проснувшись, он тут же подбежал к окну, ожидая увидеть опять воду до горизонта... но берег обманул его и оказался совсем рядом. Шёл третий день путешествия. Мы поднимались по узкой Вытегре. Казалось, вчерашнее Онежское озеро точно так же приснилось, как "Чермное" море: ни того, ни другого в природе не существует. Столько воды, иначе как на глобусе, не бывает. А как знать, может, ромкин арбуз - более точный глобус, чем тот, что в школе? Сейчас пейзаж за окном привычным зелёным цветом как бы подтверждал "арбузный" вариант географии.

– Всё-таки кла-ассно, мам...
– вздохнул Рома.

– Что классно?

– Когда после моря опять суша!

"Суша" он сказал с каким-то придыханием, почти ласково.

Вскоре показался маленький городок Вытегра, одноимённый реке. Хотя он довольно старинный, ровесник нашего Питера, оказалось, главная его достопримечательность в наши дни - подводная лодка, превращённая в музей: в двух шагах от пристани.

Побывав на субмарине, Ромка думал-думал - и наконец озвучил наболевшую мысль:

– А вот, наверное... не прикольно было в Ноевом Ковчеге знаешь кому?

– Кому?

– Всем, у кого клаустрофобия! Там же всё - точно как в субмарине: всё везде закрыто, законопачено, чтоб сверху дождём не затопило.

– Ну, про Ноя и его родных на счёт клаустрофобии ничего не сказано. А остальные там были - животные.

– А может, мам, у животных тоже бывает клаустрофобия... мы же их не спрашивали. Представляешь так: и снаружи клаустрофобия, и внутри клаустрофобия! И вообще всё везде - клаустрофобия.

– А снаружи-то - почему?

– Ну, вода же - до горизонта! Нигде нет берега! Вся Земля - сплошной океан... ведь ужас же, мам, согласись?

– Не-ет, дорогой! ты мне не путаей клаустрофобию с агорафобией! Боязнь открытого пространства - это уже агорафобия: от греческого "агора" - "площадь".

– Ну, значит...
– вздохнул Ромка, переводя разговор на себя, - значит, у меня одновременно и клаустро... и ещё как эта... агора... Я боюсь лифтов (кроме стеклянных - в них прикольно!) и боюсь, когда вода до горизонта. Но в чём-то это даже и хорошо оказалось! Клаустрофобия же спасла меня от Нимрода.

Я вспомнила из какого-то анекдота: "Мне нельзя в ад - у меня клаустрофобия!.. И в рай нельзя - у меня агорафобия!"

Я приобняла Ромку:

– А может, ты боишься лифта, потому что в нём умер поэт?

Ромке, почитателю ДДТ, не требовалось пояснять эту фразу.

– Но ведь поэты умирали, наверное, не только в лифте?
– подхватил он.

– Да... иногда умирали и на площади... агоре!
– подтвердила я.
– Но в лифте - оно страшнее. Знаешь, все люди боятся лифтов, как и ты.

– Неужели! Все?

– Да, представь! По крайней мере, есть такой лифт, который один раз в жизни - он слишком тесный и душный: люди его очень не любят, даже если он поднимает потом в просторный мир.

– Значит, у всех клаустрофобия?

– Выходит, что у всех... ну, может, кроме святых.

– А может, Шевчук имеет в виду, что из лифта мог бы получиться поэт - но не получился?
– предположил Рома.

(Кто бы со стороны послушал этот разговор!..)

– На фресках же нарисована лестница Иакова, но не нарисован лифт.
– продолжал Ромка.
– Почему? Да потому что на лифте страшно подниматься даже в рай! Нимрод это не понял, и его "лапша" на мне не повисла!

– Почему же лифт не нарисован!
– возразила я.
– А колесница Ильи Пророка? Разве это - не лифт!?

– Ну, это открытый лифт!

– Всё равно лифт!

Я представила себе Дом: средний этаж нашего мира, этажи ада и этажи рая. Столько всего в прессе говорится про необходимость "социальных лифтов", но нигде не говорится про духовные.

– Почему же лифтов нет?
– продолжала размышлять я.
– Если просто подвижничество - это лестница, то мученичество - это уже скоростной лифт...

10. Книга Бития

– Ваше превосходительство, кадет такой-то умер. Что прикажете делать?

– Пороть!
– стандартно махнул директор.

– Как?

– Конечно пороть, что же ещё!

– Простите... но он умер.

– А, умер?.. А я сначала не понял - думал, что-то

натворил. Ну тогда - Царство ему Небесное.

Старый анекдот про кадета

– Мам, смотри, что я придумал!

Ромка, как и обещал, смастерил себе над кроватью гамак из покрывала и сейчас самозабвенно покачивался в нём, как в коконе.

– Полный балдёж?
– весело осведомилась я, подсаживаясь на кровать и нарочно подтолкнув его в бок, чтоб сильнее качался... колбаса!

– Угу-м, - ответил сынёнок, млея.

– А так?

– Угу-м...

– А вот та-ак!?

– Ай, не надо меня бить, - захихикал он.

– Да как же тебя не бить - ты же такой хороший! Ты представляешь: как же такого не бить!

(Наверное, есть в этом какая-то особая прелесть святотатства - бить понарошку того, кто из тебя произошёл!)

– Я не знал, что ты садистка, мама. А вот смотри, как раз для тебя тут на стене написано: "Памятка. Штрафы за порКу вещей: За порку ключа - штраф 150 рублей, стакана - 100 рублей, полотенца - 500 рублей, графина - 1000 рублей, мебели - 3000 рублей".

Действительно, в памятке стояла опечатка.

– Это, видимо, для тех маньяков-порольщиков, которых даже неживые предметы... как бы это сказать... соблазняют на порку.

– Нет... я просто подчиняюсь законам мироздания! Солнце всходит и заходит, а рука бьющего поднимается и опускается.

– Да, это действительно, можно было бы поставить эпиграфом...

– К чему?

– Ну, к книге Бития.

– Что за книга такая?
– спросил Ромка.

– Хочешь написать роман о царе– и её не знаешь!? Выучить назубок!