Вернуть мужа. Стратегия и Тактика
Шрифт:
– Что ну?
– огрызнулась Сашка.
– Что подслушала-то?
– Два идиота уговаривают третьего уйти, третий, который полный идиот, сопротивляется.
Мы начинаем безудержно смеяться.
– А который из них полный?
– вдруг серьезно спрашивает Мышильда, и смех перерастает в истерику. Я начинаю икать.
– На любителя, - отвечает Мышильде Сашка.
Когда все успокаиваются, вытирая слезы, Сашка наконец говорит:
– Вовка с Максом объясняют Кириллу, что тому пора и честь знать.
– С чего бы это?!
– возмущается Мышильда.
–
Сашка с Леркой смотрят на Машку, потом переглядываются.
– Это у Дымовых генетическое, - ставит диагноз Лерка и добавляет.
– Как врач говорю.
Я сразу расстраиваюсь: мне неловко перед сестрой, но мне кажется, что Кирилл здесь из-за меня. Уж не знаю, почему, но чувствую. Пытаюсь перевести разговор с болезненной для Мышильды темы "Кирилл Ермак":
– А Вовка мой гость!
– заявляю я и гордо добавляю.
– А Максим... Он здесь уже никто... Чужой...
Распахивается дверь. В гостиной появляются мужчины.
– Всем хорошего вечера!
– неестественно улыбается Кирилл.
– Берегите котенка, Маша. До свидания.
Перед тем, как уйти, Ермак смотрит на меня, потом, усмехнувшись, на Максима и Вовку. Быстро, но выразительно.
– Я так понимаю, к разговору ты не готова?
– спрашивает меня муж, заарканив взглядом своих голубых глаз.
Я встаю с дивана и с улыбкой демонстративно обращаюсь к Вовке:
– Проходи к столу, будем чай пить!
Максим и Вовка снова скрещивают взгляды. Время становится тягучим и вязким, как мед. Понимаю, что прошли какие-то секунды, но давят они тяжестью, как долгие часы ожидания. Вовка мне подмигивает и, подарив самую широкую улыбку, говорит:
– Варюха, в другой раз!
И, глядя на Максима, добавляет:
– Надолго не прощаюсь, девчонки! Я приехал навсегда.
По лицу мужа пробегает легкая, едва заметная тень, когда Вовка, по очереди порывисто обняв и чмокнув в щеку Сашку и Лерку, подходит ко мне.
Мы крепко обнимаемся, как расстающиеся фронтовые друзья, долгие годы делившие последний патрон и краюшку хлеба. Положив ладони на мои горящие злостью и разочарованием щеки, Вовка расцеловывает меня в обе щеки, потом нежно прикасается губами ко лбу и вдруг наклоняется близко-близко к моим губам, почти прикасаясь своими.
Я чувствую себя неловко. Мне больно от того, что я совсем не хочу этого поцелуя. Совсем. Он лишний. Неправильный.
– Варя!
– окрик Максима заставляет нас вздрогнуть и отстраниться друг от друга. Вовка, обернувшись к Максиму, неожиданно подмигивает и ему, потом звонко чмокает меня в кончик носа. И... уходит.
Максим делает попытку подойти ко мне, но я шарахаюсь в сторону. Не поддавайся, Варя! Пусть он тоже уйдет! Я не говорю этого, но Максим понимает. Еще раз окинув меня каким-то жадным взглядом, он молча разворачивается и тоже уходит.
Один за другим свет фар отъезжающих автомобилей на мгновения режет темные окна гостиной. Первая, вторая, третья...
– Экшен!
– стонет Сашка.
– И кино снимать не надо. Как ты, Варька? Еще не чокнулась?
– Прекрасно, - горько говорю я.
– Лучше всех.
– А может надо было все-таки
поговорить?– робко, мышкой, пищит Мышильда.
– С кем из трех?
– нервно кусая уже в кровь искусанные губы, почти плача, спрашиваю я.
– С мужем, - устало говорит Сашка.
– Сначала с мужем.
– С мужем?
– усмехаюсь я и иду к книжной полке.
– А вы забыли, с чего и с кого все началось?
Комедию положений надо закончить Шекспиром. Все-таки его изобретение. Быстро нахожу сегодня обнаруженный томик:
Он в обществе любовниц проведет
Веселый день, жене не кинув ласки!
Иль я стара? Иль уж поблекли краски
Печальных щек? Так он же их согнал!
Иль я скучна? Мой ум живой пропал?
Так невниманье шутку убивает
И остроту, как мрамор, притупляет.
Иль он пленен нарядом дорогим?
Пусть купит мне, владея всем моим!
Все, что могла утратить я в красе,
Разрушил он; и недостатки все -
Его вина.
Глава 16. Настоящее. Ночь с четверга на пятницу.
Из всех животных люди - единственные,
кто краснеет, смеется, верит в Бога
и целуется губами.
Следовательно,
чем больше мы целуемся губами,
тем больше в нас человеческого.
Джонатан Сафран Фоер
Я думаю, близкие отношения надолго
устанавливаются только между теми,
кто может договаривать фразы друг за друга.
К черту драмы, горячий секс и борьбу противоположностей!
Дайте мне того, с кем всегда можно потрепаться.
Дуглас Коупленд "Эй, Нострадамус!"
Мы разбрелись по дому спать. Я и Мышильда в свои комнаты. Сашка с Леркой в бабушкину. Анна осталась в гостиной на диване. Мила с Цезариной устроились в мансарде. Но мне не спалось. Перевозбужденная произошедшим сегодня, я вертелась с бока на бок и не могла справиться со стойким послевкусием от разочарования, обиды и какой-то тревоги, которая вызывала дрожь во всем теле. Послевкусие это оскоминой застряло в горле. Першило, мешало свободно дышать.
Тринадцать лет назад
Целующиеся Еремеевна и Милон вызвали в зале небывалое оживление: крики, аплодисменты, даже свист. Суворовцы, возглавляемые курсантом Сергеем, вскочили со своих мест и загоготали, как стадо наглых, никого не боящихся боевых гусей.
– Дымова!
– это кричит с первого ряда Зоя Львовна.
– Варя!
– это окрик моего отца, пришедшего на спектакль с Ритой, Мышильдой, бабой Лизой и Михаилом Ароновичем.
Вот почему Дымова и Варя? Я что, одна целуюсь? Или это я начала? Оторвавшись друг от друга, мы тяжело дышим. Я испуганно обвожу глазами веселящийся зрительный зал и сцену. Наши одноклассники-артисты, выстроившиеся для поклона, молча смотрят на нас. Мальчишки усмехаются, девчонки хихикают. Лерка удивленная, с приподнятой вверх бровью, Сашка улыбающаяся. Да, пожалуй, это лучшая мизансцена нашего школьного спектакля. Такой реакции от зала не добился своей игрой даже Вовка-Митрофанушка, на каждом выходе срывающий продолжительные аплодисменты.