Вернуться в Антарктиду
Шрифт:
– А чем вам сын не угодил?
– Вынюхивал много, выспрашивал. Я хотел как лучше. Думал, продам какому-нибудь ценителю, а то и в музей купят. Рериховский, например. Там пурба будет в сохранности и никому вреда не принесет. Я придумал для нее красивую легенду, собрал доказательства, сконструировал историю. А получилось так, что все напортил. Драгоценность моя прямиком в руки злодеев и угодила!
– Вы знали, кто приобрел пурбу на аукционе?
– Знал, - тяжко вздохнул Загоскин. – Таково было мое условие, специально прописанное в договоре. Сначала-то я доволен был, что пурбу купил типичный новый русский, ни черта не смысливший в ее особенностях. Подумал, что, во-первых, из страны ценность никуда не уйдет, во-вторых, присматривать за ней будет удобно. А потом… Очень я виноват перед Милой, очень! И не знаю теперь, как вину эту искупить. Как говаривал товарищ Меркуцио, «моя рана не так глубока, как колодец, и не так широка, как церковные ворота, но и её довольно» (Сноска* цитата из «Ромео и Джульетта») Стыдно мне, господа. Если б вы знали, как мне стыдно!
(Историческая
* 2 ) Сен-Жермен – французский авантюрист эпохи Просвещения, путешественник, алхимик и оккультист, являлся создателем тайных обществ, был ведущей фигурой у розенкрейцеров, франкмасонов и рыцарей-тамплиеров того времени. Несмотря на свою легендарность, это реальное историческое лицо, хотя в его биографии немало белых пятен, искажений и мифов. Предположительно, Сен-Жермен играл роль секретного агента при правительствах нескольких стран, выполнял деликатные поручения и участвовал в тайных шпионских играх. Есть данные за то, что он приложил руку к дворцовому перевороту в России в 1762 году, о чем сообщали в мемуарах барон де Глейхен. В 1871 году архив биографа Сен-Жермена Этьена Леона де Ла Мот Лангона пострадал во время пожара. К сожалению, в огне погиб значительный массив подлинных документов, дневников и писем Сен-Жермена, которые де Ла Мот собирал долгое время. Именно этим в том числе объясняется скудность информации об этом человеке)
*3) Елена Рерих (Шапошникова), жена мистика, писателя и художника Николая Рериха, сама талантливая писательница и философ, приходилась дальней родственницей по матери семье Воронцовых. Рерих переводила на русский язык «Тайную доктрину» Балаватской, переписывалась с ней и с ее теткой Надеждой Фадеевой, а также помогала им получить допуск к семейным архивам Воронцовых и Строгановых. Вот цитата из письма («Живая этика»), в которой говорится о пурбе Воронцова: «Около Вас прошло имя Воронцова. От его семьи дошли отрывки великого заклинания, о котором недавно вспомнили. В то время еще нуждались в заклинаниях, не оценивая значение ритма. У нас был ритуальный кинжал Воронцова, который еще встретится вам,и в детстве я любила повторять отрывки из привезенных им из Индии ритуальных напевов, каким-то образом дошедших до моей семьи. Название нашего имения «Извара» – от Воронцова, он был одним из тех русских, которые после встречи с Сен-Жерменом при дворе Екатерины обратились к Учению Жизни. Чуждый военному делу Воронцов оставил чин и последовал за Сен-Жерменом. Как иностранец он помог Сен-Жермену отбыть из Франции. С ним Воронцов прибыл в Индию... Воронцов истинно подвергался опасности, когда, пользуясь сходством с Сен-Жерменом, принял его вид и навлек на себя преследование, которое назначалось Сен-Жермену. В роду Воронцовых сохранилась память о странном предке, куда-то исчезавшем, но так как все около Братства связано с кличкою шарлатанства, то и имя Воронцова было между мистиками и шарлатанами».
*4) Надежда Андреевна Фадеева (1829-1919) была всего на два года старше Елены Балаватской, поэтому они дружили с детства. Фадеева разделяла увлечения Балаватской, они регулярно переписывались. Фадеева никогда не выходила замуж, всегда жила в семье своей сестры Екатерины (в замужестве Витте), с 1868 года и до конца своих дней – в Одессе. Генерал П.С. Николаев в своей книге «Воспоминания о князе А.Т. Барятинском» так описывает дом Фадеевых: «Это был один из самых замечательных частных музеев. Там были собраны гербы и оружие со всех стран света, старинная посуда, китайские и японские статуи богов, византийская мозаика, египетские папирусы, картины, портреты и очень редкая и большая библиотека». Судьба этой коллекции остается неизвестной. К сожалению, события 1917 года, период частой смены власти в 1918-1920 годы и последовавшая затем экспроприация ценностей способствовали гибели коллекции в том виде, в котором она была создана.Какая-то часть предметов, военные трофеи и оружие составили экспозицию «Военно-исторического музея им. тов. М.В. Фрунзе» (с 1935 года «Музей Красной армии»), другие были распылены по иным местам)
16.5
16.5/6.5
– Так что ж получается, нет на Мадагаскаре никакой пурбы?! – взволнованно вскричал Белоконев.
– Получается, нет, - ответил профессор. – Мой предок Ваня Устюжанинов отвез свой кинжал в святилище Ничейной Горы Циазомвазаха по совету местного шамана Патсы Одинца. Однако когда в 1942 году мой отец привез в тот же храм переносное каменное зеркало, которое ему вручили на Лубянке, то увидел, что пещера занята фашистами. Его отряд попал в засаду. Воспользоваться зеркалом не удалось, и отец, спасая артефакт, был вынужден уходить в горы, тогда как остальные прикрывали его отход. Он не знал, сможет ли скрыться благополучно, выживет ли. За ним отправилась погоня, но на его удачу с отцом был местный проводник, жрец запретного святилища. Он знал тайные тропы и помог сделать тайник у водопада. Оторвавшись от преследователей, отец добрался до ожидавшего его в бухте ледокола и покинул Мадагаскар. Жрец дал ему слово, что сохранит тайну Каменного зеркала от фашистов, а отец обещал, что вернется однажды в пещерный храм с недостающими предметами – Ножом и Чашей – и поможет провести обряд.
– Он сдержал обещание? – спросил Белоконев.
– Отец стал невыездным. Его вообще едва не расстреляли за потерю ценного артефакта. К счастью, обстановка на фронте изменилась, Красная армия наступала по всем фронтам и гнала фашистскую сволочь до ее берлоги. По личному распоряжению Сталина отца вернули в строй. Спустя много лет, будучи при смерти, он написал мне письмо. Даже не письмо, а записку с просьбой разыскать драгоценную пурбу, похищенную нацистами из Анкаратры, и вернуть ее обратно в Циазомвазаха. Мне повезло. Я довольно быстро нашел сына офицера СС, побывавшего в той пещере. Его семья имела, как ни странно, русские корни. Они были потомками белого эмигранта – одного из тех, кто входил в организацию «Казачий стан» (*) Сын эсессовца ничего не знал про необычные свойства пурбы, считал ее простым военным трофеем и легко с ней расстался – продал за 7 тысяч марок. Для меня это было дорого – все-таки цена подержанного автомобиля, но я нашел средства. Я отвез пурбу в Анкаратру, как и просил отец. Все получилось само собой: предложение поработать в Антананариву, рейс и дипломатический зеленый коридор – нас никто не досматривал, кинжал спокойно покинул страну и прибыл на остров. Того жреца, с которым договаривался мой отец, не было в живых, он погиб в 1947 году, как я и писал в книге. Мне пришлось иметь дело с его учеником. Ученик Мписикиди провел меня в святилище Ничейной Горы. Зеркало уже было там. Я положил на алтарь привезенный нож. На этом мне стоило остановиться и уехать. Просьбу умирающего отца я исполнил, пурбу вернул, но… Мы – три молодых дурака – решили испытать артефакты в деле, ну, а что случилось дальше, вы знаете.
– Вы решили избавиться от пурбы после взрыва на даче? – спросил Соловьев.
Загоскин кивнул:
– Буди стал проявлять к ней нездоровый интерес. То, что я вам рассказывал про подозрительных личностей, рывшихся в головешках, чистая правда. Мы с участковым приехали вовремя, и до шкатулки они не добрались, но я сразу понял, что в покое меня больше не оставят. Я даже догадывался, кто наводчик. Подозревал сына… Буди потом и сам спрашивал, что и как, где ценная вещь, куда пропала. Я сказал, что сгорела, но он не поверил.
– Зачем пурба Михаилу? – полюбопытствовал Геннадий.
– К тому времени он уже работал на американцев. Я был уверен, что ни к чему хорошему его увлеченность пограничными состояниями не приведет. Он искал доказательства материальности мысли, но я внушал ему, что это бесперспективно и опасно.
– Почему же? – вскользь возразил Соловьев.
– Мысль имеет вес, и это доказано экспериментально. (*2) Ученым за это даже премию выплатили.
– О, дело не в этом! Я знал, к чему все это приведет. Буди хотел понять, как работала моя пурба. Это сделало его падким на всякую хрень, которая едва не испортила ему карьеру. Когда он внезапно заинтересовался работами Крохалева, (*3) я заявил, что это конец его репутации. Мы крупно поссорились, а потом его пригласили в Америку. Там давно работали над проблемой мысленных видений и их воплощения. Крохалев был в Солка весьма популярен.
– Крохалев? – Вик взглянул на Белоконева. – Не могли бы вы пояснить, я никогда о нем не слышал.
Геннадий кивнул, подтверждая, что и ему это имя незнакомо.
– Был такой скандально известный психиатр, - с неохотой произнес Загоскин, - жил неподалеку отсюда, в Перми. Все пытался фотографировать фантазии поэтов и всевозможный алкогольный бред у пьянчужек в вытрезвителе. Это было еще в СССР, и тогда подобные идеи считались ересью. А вот поди ж ты, времена изменились, и сегодня это стало модным!
– И что, ваш сын сумел доказать, что галлюцинации физически существуют и их можно зафиксировать на аппаратуру? – неподдельно заинтересовался Белоконев.
– Не знаю, чего он там доказал, - проворчал профессор. – Зрачки пьяниц он, к счастью, не фотографировал. Заявлял, что процесс отображения мысли от зрения вообще не зависит. В Москве он набрал группу слепых добровольцев и заставлял их думать, сидя перед компьютером, – собственно, за это шарлатанство его чуть из науки и не поперли. Но потом вдруг оказалось, что в Солка давно идут похожие эксперименты по влиянию человеческих желаний на генератор случайных чисел. И по странному совпадению, этим занимается его пропавшая девушка. Та самая, которую он любил до того, как мир изменился. Она выписала ему приглашение. Я чувствовал, что это неправильно. Что есть подвох, что просто так пропавшие люди не находятся, но Буди загорелся. Ничто не могло его остановить.