Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

— Допустим, — сказала я. — Но Симон Бересфорд? Будущий тесть?

— Да, я не знаю, как его найти. Он какой-то типа лорд. Знаком с королевой. Нам нужно, чтобы он участвовал в инспекции вместе с констеблем.

— Зачем бы ему это?

— Чтобы доложить королеве Елизавете, кого из придворных застукали в борделе.

Он так гордился своим планом, что весь прямо раздулся от самодовольства. Руки, когда он не поправлял ими волосы, теперь свободнее висели по бокам, уже как нечто привычное. Ваша милость сказали бы, что Лес Холгейт освоился на корабле.

— Хороший способ заработать очки, — уверенно продолжал он. По тону было ясно, что он уверен в своем плане и не ставит мое мнение ни в грош. — А если мы еще и намекнем, что, возможно, один из этих придворных — его будущий зять, то Симон Бересфорд непременно захочет увидеть собственными глазами, кто выходит из дверей борделя во время рейда.

Я пожала плечами:

— На каждом этаже есть потайные выходы. Констебли много лет пытались их отыскать, да так и не нашли, чем «Тиршит» весьма гордится. Мораг знает эти ходы не хуже нас всех и выведет сэра Эдварда наружу.

— Не выведет, — ответил Лес Холгейт. — Я прегражу выход на этом этаже. Сэр Эдвард пройдет, только если я его выпущу.

Мне все меньше хотелось ему доверять, настолько чувства у него были грубее, чем у Тристана.

Он продолжал:

— Я приду с Бересфордом и констеблем. Ты должна быть в борделе, скандалить, не отставать от нас ни на шаг. Когда мы найдем сэра Эдварда и Мораг, ты устроишь сцену, чтобы отвлечь констебля, а я потяну Эдварда в сторонку и предложу ему карточку «выход из тюрьмы». Он может выбежать в парадную дверь и наткнуться на Симона Бересфорда — и тогда прости-прощай выгодная женитьба. Либо я выведу его потайным ходом и Бересфорд ничего не узнает — но только при условии, что он поставит свою подпись под клятвой не давать денег Бостонскому совету, без вопросов. Ясно?

Околесица, подумала я. Полное скудоумие. Бараньи мысли. Однако я кивнула, хоть и скривилась.

Таков был план. Но произошло другое.

Поначалу с этой затеей — с этой треклятой затеей — все складывалось как нельзя удачнее, ибо так сошлись звезды. Я поговорила с Мораг и объяснила часть нашего замысла — не про Леса Холгейта из будущего и все такое, а просто что нам-де нужно припугнуть ее нового клиента и мы ей щедро заплатим. Вообще-то Пим, содержатель «Тиршита», настрого запрещает шантаж, но это относится лишь к тому шантажу, про который он знает, а Мораг (она ведь шотландка) горазда на выдумки. На мою просьбу она рассмеялась и говорит: «Что ж, у сэра Эдварда со мной как раз на завтра назначена маленькая забава. Если хотите поймать его на горячем, то уж это будет горячо так горячо! Горячей некуда!» И аж заходится от хохота, так что мне становится любопытно и даже боязно, чего она такое затеяла, и я спрашиваю:

— Что ты затеваешь?

Мораг чуть успокаивается, но по глазам видно, до чего ей весело.

— У меня, может, и нет совести, но есть манеры. Я не раскрываю предрасположенности джентльмена. — (И ведь нарочно ввернула умное словцо, показать свою утонченность.) — Но он будет здесь ровно как часы пробьют два. Приходите в половине третьего и увидите, что хотите, а то и больше.

Ну и денег запросила много, потому что на язык она обычно так же сдержанна, как распущенна на передок. Джентльмены, кому особо важно таиться, обычно идут как раз к ней. Она своей репутацией дорожила и, верно, уж очень сильно нуждалась в деньгах, коли согласилась нам помочь. Теперь я до конца дней буду об этом гадать.

Констебля найти было легко: он управляет медвежьим садком, так что всегда здесь, в Саутуарке. Малый он довольно чудной. Помощники его, что кормят медведей и подпиливают им зубы, все рослые, плечистые, грубые, а сам констебль другой. Тихий да угодливый и улыбается подобострастно, даже когда собирается сделать тебе пакость.

Я раз оказала ему услугу. Между ним и медведями любви нет, но его дело — сохранять их живыми-здоровыми, а уж стоит медведь изрядно. Я поговорила с медведем, чьи раны констеблю надо было смазать, и медведь оставил попытки прибить его лапой. Так что за констеблем уже года два был должок, и теперь это пригодилось.

Лес Холгейт думал, констебль спит и видит, как бы припугнуть Пима, хозяина пивоварни. Он не учел, что констеблю не резон стращать кабатчиков, как медведей, ведь ежели кабатчика застращать, тот не угостит тебя пинтой эля по дружбе. Хорошо, что я в свое время помогла констеблю, ибо только по доброте ко мне согласился он назавтра днем прийти с проверкой в «таверну».

Потом Лес Холгейт пожелал, чтобы я пошла с ним убеждать Симона Бересфорда, но мне было недосуг, и я отказалась, однако (по-прежнему мня, будто помогаю Тристану) предложила узнать, где Симона Бересфорда можно найти, дабы Лес сходил за ним сам.

Так я и сделала на следующий день. (Лес Холгейт провел ночь в таверне на скамье и скулил все следующее утро.) Симон Бересфорд был на Лондонском мосту — присматривал себе новую шляпу.

Как только Лес Холгейт ушел на Лондонский мост, я вернулась в свою каморку, достала магический шар и стала искать Тристана, ибо знала, что они с Розой уже должны идти в мою сторону. У меня получилось, что они вроде бы в Пэрис-Гарденс. Я постаралась послать Розе сообщение (что было непросто, так как она его не ждала): «Твой Лес Холгейт здесь и намерен вымогнуть желаемое шантажом». Так что я надеялась, Тристан хоть в общих чертах будет знать, что затевается.

Затем я вернулась в таверну и села с кружкой лучшего тиршитского горького — первейшего эля из всех, что можно найти за пределами Ирландии, — ждать, кто из них вернется раньше. Народу для этого времени дня было маловато — от силы человек шесть. У меня не было личных причин переживать за успех затеи, и я догадывалась, что нас ждет потеха, однако на душе было чуточку беспокойно и хотелось, чтобы первым пришел Тристан, потому как рядом с ним я чувствую себя уверенно, а рядом с Лесом Холгейтом — как на иголках.

Разумеется, первым вернулся Лес Холгейт и привел с собой растерянного старика — надо думать, Симона Бересфорда. Тот был одет на старый манер — в черное и строгое, но не совсем как пуританин (ибо тогда его дочка не была бы фрейлиной Елизаветы). Огромный воротник — словно блюдо с дыркой для головы. Уж не подумала бы, что такой человек что-нибудь покупает на Лондонском мосту, но в жизни чего только не случается. Я услышала его старческий дискант через окно, еще когда они подходили к таверне: Бересфорд просил объяснить, что происходит. Отвечали Лес Холгейт и констебль.

И вот, дверь таверны открывается, а день ясный, и солнце светит им в спину. Пим, хозяин, узнает констебля по силуэту и чертыхается вполголоса. Идет к двери, кричит на них, отказывается впускать, а старик тем временем твердит, что он в такое заведение ни ногой. Я иду за Пимом, просто чтобы видеть, что к чему.

Итак, мы все стоим на улице прямо перед входом, и мимо валит толпа — кто из театра, кто с медвежьей потехи. Мы — то есть я, констебль, Лес Холгейт, Симон Бересфорд и кабатчик Пим. А на втором этаже, разумеется, Мораг и сэр Эдвард пребывают в блаженном неведении.