Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

Читатель, кажется, я даже немного покраснела от удовольствия.

Блевинс натужно улыбнулся, словно кто-то без спросу затянул на нем ремень.

— До сих пор, как вы знаете, я был только консультантом, но сейчас придется впрячься по-настоящему, по крайней мере мне так сказали. — И он поглядел на генерала Фринка, который в другом конце зала выражал соболезнования матери Леса. Классический блевинсовский трюк — разыграть величавое недоумение, будто его втягивают в проект против воли.

Рука Тристана на моем локте заметно напряглась.

— Мне сообщили, — сказал он.

— Я много лет работал с генералом Фринком и доктором Руджем над предшествовавшими ДОДО проектами и всегда думал, что это направление заглохнет. Никогда не представлял себя сооснователем нового департамента. Однако жизнь порой преподносит нам сюрпризы!

Тристан еще сильнее стиснул мой локоть. Молчи, Стоукс!

— Когда я обратился к вам, сэр, вы отказались сотрудничать с ДОДО, — сказал он.

— Не совсем так, подполковник Лионс. — Блевинс всегда любил продемонстрировать, что он самый умный и дальновидный. — Я просто дал понять, что не гожусь на эту конкретную роль. Что… — и тут он имел наглость похлопать меня по левой руке, — определенно было правильным решением, поскольку освободило место для Мелисанды. Я знал, что мой опыт будет полезнее в другом, что и подтвердилось. — Он улыбнулся. — Рад буду работать с вами. Совсем как в старое доброе время, Мел.

Мы совершенно не готовились к продаже книги, даже почти не думали, как это провернуть, а когда она оказалась у нас в руках, сообразили, что дело предстоит непростое. Само существование ДОДО — гостайна, так что мы не могли продать книгу открыто. Если свести длинную и скучную историю к основным этапам, мы создали частный фонд, который служил бы ширмой для ДОДО. Назывался он «Ист-Хауз траст», а легенда гласила, что ему принадлежит дом Ребекки и Фрэнка, а следовательно, и найденная на их участке книга. Ребекка и Фрэнк назначили нас с Тристаном распорядителями фонда с правом осуществлять некоторые операции. В таком качестве мы открыли счет в банке на Гарвард-сквер и арендовали депозитную ячейку, куда поместили книгу на время переговоров с различными аукционными домами. Эксперты сказали, что наилучшую цену дадут в Нью-Йорке или Лондоне и что надо подождать несколько недель, чтобы аукционный дом объявил о продаже и новость распространилась в кругу коллекционеров.

Торги назначили на первую неделю октября. Мы с Тристаном прилетели в Нью-Йорк; книгу Тристан вез в запертом металлическом чемоданчике. Я сидела рядом с иллюминатором и смотрела, как с севера на страну наползают осенние краски. Коннектикутские леса расстилались под нами ало-багряным ковром. Я невольно думала о матушке Фитч, которая умерла больше трехсот лет назад, но для меня была не менее живой, чем Ребекка, Эржебет и другие. Как-никак с помощью ОДЕКа и Эржебет я могла навестить ее, когда захочу, в точности как если бы она и правда была жива. Интересно, как она и другие в колониальном бостонском ВиМНе смотрели на краски осенней листвы? Наверное, как на предвестье лютой зимы и трудных времен.

Аукционный дом располагался на Пятой авеню, за Центральным парком, неподалеку от Метрополитен-оперы. Район, где живут самые богатые люди, причем давным-давно. Когда мы вошли в заведение, у меня было приятное чувство, что мы обратились по адресу.

Наш экземпляр Массачусетской Псалтири был шестнадцатым и последним лотом. Первые пятнадцать ушли часа за два. Я выросла в семье, где чтили книги и старинные вещи, но ничего подобного в жизни не видела. Сейчас, когда я сидела в новом костюме «Лорд и Тейлор» (юбка и жакет), с ниткой лучших маминых жемчугов на шее, и смотрела, как богатые люди или их представители делают миллионные ставки на антиквариат, передо мной открывался мир, столь же непривычный, как те, в которые мы могли попасть через ОДЕК.

Массачусетская Псалтирь привлекла несколько серьезных коллекционеров, так что торг был впечатляющий. Цена мигом перемахнула через ожидаемые нами пять миллионов и устремилась вверх. Только когда она ушла за десять миллионов, участники начали выходить из игры. Теперь все свелось к дуэли между лос-анджелесским коллекционером, который с самого начала сидел в первом ряду, и мужчиной, который вошел и сел сзади незадолго до объявления последнего лота. Этот человек спокойно кивал аукционисту всякий раз, как лос-анджелесец повышал ставку, и в конце концов победил. Все длилось меньше минуты. Книга ушла за четырнадцать миллионов долларов.

Я думала, что выплата денег и передача книги произойдут позже с участием аукциониста, покупателя, адвокатов, банкиров и кого там еще. Однако когда торги закончились и зал опустел, человек, купивший Массачусетскую Псалтирь, прошел по проходу между рядами, убирая в карман мобильный, по которому только что разговаривал. Он был в безупречном сером костюме-тройке, то ли ультрамодном, то ли ретро. Лет за пятьдесят, подтянутый, очень ухоженный, но какой-то странный — бакенбарды много длиннее обычного, очки без оправы с тонированными стеклами, которые я приметила, еще когда он вошел. Я думала, это «хамелеоны», которые темнеют на свету, а в помещении скоро побледнеют. Однако они не изменились, и его глаза едва угадывались за серым тонированным стеклом.

Мы с Тристаном стояли в проходе, и он, поравнявшись с нами, сказал:

— Надеюсь, вы сможете уделить мне минутку.

Мы от изумления ничего не ответили, так что он обернулся с чуть озадаченным выражением:

— Я вас не задержу.

— Конечно, — ответил Тристан из вежливости, но я чувствовала его смущение. Мы изображали распорядителей «Ист-Хауз траста», нашей задачей было отдать книгу аукционисту, посмотреть, что произойдет, и уйти, а не вступать в общение. Через два часа у нас обратный рейс в Бостон, а после — обед с коллегами. Однако неприлично сбегать от человека, который только что отстегнул нам четырнадцать миллионов долларов, так что мы отошли в сторонку и стали ждать. Покупатель разговаривал с сотрудниками аукционного дома, а мы смотрели в окно на Центральный парк в желто-алом убранстве. Велосипедисты и гуляющие радовались свежей осенней погоде, служители парка сгребали сучья и опавшую листву.

— Прекрасный денек, не правда ли? — спросил покупатель, словно читая мои мысли.

Мы обернулись и увидели, что он идет к нам. В руке у него была Массачусетская Псалтирь, за которую он только что выложил четырнадцать миллионов долларов.

— Меня зовут Фредерик, — сообщил он. Затем небрежно сунул книгу под мышку, словно купленный в аэропорту дешевый роман, и протянул руку.

— Мел, — ответила я, раз уж мы сразу перешли на обращение по имени.

— Тристан, — сказал мой спутник.

Мы обменялись рукопожатиями. По-прежнему держа книгу под мышкой, он вытащил из кармана плаща пару дорогих кожаных перчаток и натянул их по пути к выходу. Тристан придержал дверь мне и ему. Машин почти не было, так что мы быстро перешли Пятую авеню и через несколько минут уже шли по парку.

— Где «Ист-Хауз траст» раздобыл этот великолепный экземпляр? — спросил Фредерик. Шел он быстро. Тристан без труда шагал в его темпе, а вот мне в одолженных туфлях на высоком каблуке приходилось семенить.

— Учитывая требование конфиденциальности со стороны доверителей, я позволю себе считать ваш вопрос риторическим, — ответил Тристан.

Фредерик остановился и посмотрел на нас:

— Он новый.

Мы оба вытаращили глаза, что явно его позабавило.

— Фонд, я хочу сказать. Учрежден всего неделю назад. О нет, я не про экземпляр. Он, безусловно, древний! — И Фредерик, вытащив книгу из-под мышки, с любопытством принялся листать страницы.

— Вы правы по обоим пунктам, Фредерик, — сказала я.