Вильсон Мякинная голова
Шрифт:
Настоящаго барича она уложила въ некрашенную сосновую колыбельку своего собственнаго ребенка и, поглядывая съ нкоторымъ смущеніемъ на крпко уснувшаго мальчика, сказала ему:
— Мн очень жаль тебя, малютка, право, жаль! Господь Богъ видитъ мое сердце и знаетъ это, но что же я могу сдлать? Какъ прикажешь мн поступить? Твой папаша непремнно продастъ когда-нибудь и кому-нибудь моего мальчика и тогда его увезутъ отсюда прочь, внизъ по теченію рки на плантаціи. Пойми, что этого я ужь ни подъ какимъ видомъ не могу допустить.
Она и сама бросилась не раздваясь, на постель, но, очевидно, продолжала еще мучиться сомнніями, такъ какъ безпрестанно ерзала головой по подушк. Внезапно она услась на кровати. Видъ у нея былъ совершенно веселый, и радостный. Дйствительно, въ измученной, разболвшейся ея голов мелькнула утшительная мысль:
— Никакого грха тутъ съ моей стороны не будетъ, — объяснила она себ самой. — То же самое длали вдь и блые. Да, слава Богу, тутъ нтъ грха даже ни на чуточку! Они тоже это длали, и притомъ
Роксана опять углубилась въ думы, стараясь извлечь какъ-нибудь изъ ндръ своей памяти туманныя подробности разсказа, который когда-то слышала. Подъ конецъ она проговорила:
— Ну да! Такъ и есть! Теперь я вспомнила! Это разсказывалъ намъ старый негръ-проповдникъ, прізжавшій сюда изъ Иллинойса проповдывать въ негритянской церкви. Онъ говорилъ намъ еще, что никто не можетъ спасти себя самого ни врою, ни добрыми длами. Хоть лзь изъ кожи вонъ, а всетаки не спасешься самъ! Спасти можетъ одна только Благодать, которая исходитъ исключительно лишь отъ Самого Бога, Который можетъ ее ниспослать, кому вздумаетъ: святому или гршнику. Онъ поступаетъ всегда по собственной своей вол, какъ это и подобаетъ Вседержителю. Выберетъ себ кого вздумается и наградитъ его вчнымъ блаженствомъ, а другого бднягу отстранитъ отъ себя и отправитъ его къ сатан въ огнь вчный. Проповдникъ разсказывалъ, что какъ разъ именно такую штуку они сдлали давнымъ давно какъ-то въ Англіи. Королева какъ-то оставила своего ребенка въ люльк одного, а сама ушла въ гости. Какая-то изъ ея невольницъ-негритянокъ, съ виду такая же блая, какъ, напримръ, хоть бы я, шныряла въ отсутствіи господъ по комнатамъ, и вдругъ увидла, что ребенокъ лежитъ одинъ. Сейчасъ же она надваетъ платье своего малыша на королевскаго младенца, а платье королевскаго младенца на своего ребенка, кладетъ этого ребенка въ кроватку королевича, а самого королевича уноситъ къ себ въ негритянскій кварталъ. Никому такъ-таки не удалось объ этомъ догадаться, такъ что ея сынъ сталъ со временемъ королемъ, и продалъ потомъ, при раздл наслдства, настоящаго королевича куда-то на плантацію въ низовья Миссисипи. Проповдникъ говорилъ намъ всегда, что блые постоянно правы. Въ томъ, что они длаютъ, никакого грха быть не можетъ. Вотъ хотя бы и тутъ. Они сдлали то же самое, что и я, и притомъ еще не простые блые, а самые знатные, какіе только есть на всемъ свт! Какъ я рада, что мн удалось вспомнить все это!
На сердц у Роксаны стало совершенно легко. Чувствуя себя совсмъ счастливой, она подошла къ колыбелькамъ и провела остатокъ ночи въ повтореніи уроковъ, выпавшихъ ей на долю. Легонько похлопывая собственнаго своего ребенка, Рокси смиренно говорила:
— Потрудитесь лежать смирно, молодой баринъ Томъ! — Затмъ она угощала настоящаго Тома уже боле крпкимъ шлепкомъ и замчала ему строгимъ тономъ: — Лежи смирно, Чемберсъ, а не то я теб задамъ взбучку!
Продолжая практиковаться, Роксана съ изумленіемъ замчала, съ какой неуклонной увренностью смиренное и благоговйное уваженіе, проявлявшееся въ ея словахъ и поступкахъ по отношенію въ молодому баричу, перешло теперь къ незаконному похитителю его правъ. Не мене удивляла ее легкость, съ какою материнская грубость рчи и безцеремонность обращенія перешли на злополучнаго наслдника древней аристократической фамиліи Дрисколлей.
По временамъ она отрывалась отъ своихъ практическихъ занятій и углублялась въ исчисленіе вроятностей.
— Сегодня продадутъ за кражу денегъ всхъ троихъ нашихъ негровъ, а вмсто нихъ купятъ другихъ, которые въ жизнь свою не видали нашихъ малютокъ. Все, значитъ, устраивается къ лучшему. Когда я вынесу утромъ дтей гулять, такъ сейчасъ же, зайдя за уголъ, вымажу имъ ротики вареньемъ. Тогда ужь никому въ свт не распознать, что ихъ подмнили. Я буду поступать такъ ежедневно, — если понадобится, хоть цлый годъ, — пока опасность совсмъ не минуетъ. Если я кого-нибудь и боюсь, то разв только Мякинно-головаго Вильсона. Его прозвали Мякинной Головой и говорятъ, будто онъ набитый дуракъ. Клянусь Богомъ, однако, что онъ ни чуточки не глупе меня. Онъ самый умный мужчина во всемъ город, за исключеніемъ разв судьи Дрисколля и, можетъ быть, Пема Говарда. Чтобъ ему провалиться въ тартарары, этому Вильсону! Меня, признаться, не на шутку пугаютъ проклятыя его стеклышки. Онъ оченно ужь смахиваетъ съ ними на колдуна. Впрочемъ, гд наше не пропадало! На-дняхъ онъ наврное захочетъ опять снять оттиски съ пальчиковъ у моихъ ребятишекъ. Если онъ при этомъ не замтитъ, что я подмнила малютокъ, тогда уже наврное никто другой этого не узнаетъ и я буду чувствовать себя въ совершенной безопасности. На всякій случай, однако, я буду всегда носить теперь при себ лошадиную подкову, для защиты отъ колдовства.
Само собою разумется, что у Роксаны не было ни малйшаго основанія опасаться новопріобртенныхъ негровъ. Хозяина ей тоже не зачмъ было бояться. Одна изъ его спекуляцій угрожала закончиться крахомъ и онъ былъ до такой степени ею занятъ, что наврядъ ли видлъ дтей, даже когда и глядлъ на нихъ. При томъ же, когда барину случалось входить въ дтскую, Роксан стоило только заставить обоихъ малютокъ расхохотаться. Личики ихъ становились тогда какими-то ямочками, изъ которыхъ виднлись беззубыя десны. Баринъ уходилъ изъ дтской прежде, чмъ малютки успвали принять снова человческій видъ.
Нсколько дней спустя, упомянутая уже спекуляція
приняла до такой степени сомнительный характеръ, что Перси Дрисколль ухалъ со своимъ братомъ-судьею, дабы попытаться какъ-нибудь покончить ее на мст. Это была спекуляція съ земельными участками, неожиданно усложнившаяся процессомъ. Братья вернулись домой лишь по прошествіи семи недль. Въ этотъ промежутокъ времени Роксана успла уже побывать у Вильсона и осталась совершенно довольна своимъ посщеніемъ. Вильсонъ снялъ оттиски съ оконечностей пальчиков у малютокъ, подписалъ подъ ними имена дтей, помтилъ пластинки «1 октября 1830 г.», бережно спряталъ ихъ въ свой архивъ и продолжалъ какъ ни въ чемъ ни бывало бесдовать съ Рокси, которой, повидимому, очень хотлось, чтобы онъ убдился, до какой степени выросли и похорошли дти за мсяцъ, истекшій съ того времени, какъ онъ снималъ въ предшествующій разъ оттиски съ ихъ пальцевъ. Онъ безпрекословно призналъ эти фактическія улучшенія и наговорилъ дтямъ цлую кучу комплиментовъ, вполн удовлетворившихъ Роксану. Личики у малютокъ были на этотъ разъ совсмъ чистенькія, не вымазанныя ни вареньемъ, ни какимъ либо инымъ подобнымъ же гримомъ, а потому Роксана все время дрожала и страшно боялась, что онъ вдругъ…Этого, однако, не случилось. Вильсонъ ничего не замтилъ. Рокси, вн себя отъ радости, вернулась домой и разъ навсегда покончила со всми прежними своими опасеніями касательно возможности того, что ее какъ-нибудь уличатъ въ подлог.
ГЛАВА IV
Адамъ и Ева обладали многими преимуществами передъ современными намъ людьми. Главное преимущество нашихъ прародителей заключалось, однако, въ томъ, что имъ не приходилось страдать отъ прорзыванія зубовъ.
Когда что-либо происходитъ при непосредственномъ вмшательств Провиднія, у человка зачастую является сомнніе касательно того, въ чью именно пользу послдовало означенное вмшательство? Такъ, напримръ, въ инцидент съ дтьми-медвдями и пророкомъ боле всего фактическаго удовольствія выпало не на долю пророка, а на долю медвдей, утолившихъ свой голодъ дтьми.
Повсть наша должна сообразоваться съ обмномъ, произведеннымъ Роксаной. Мы будемъ поэтому называть настоящаго наслдника аристократической фамиліи Чемберсомъ, а малютку-раба, завладвшаго его титуломъ Томасомъ Бекетомъ, сокращая послднее имя въ Тома, для повседневнаго употребленія, какъ длали вообще вс окружающіе.
Съ самаго начала своей самозванной карьеры, Томъ оказался гадкимъ мальчикомъ. Онъ то и дло принимался кричать и плакать безъ всякаго на то основанія. Внезапно поднимая цлую бурю самаго сатанинскаго характера, онъ ревлъ, вылъ и визжалъ, словно его собирались рзать, а въ довершеніе всего, задерживалъ свое дыханіе. Этотъ грозный маневръ является, повидимому, спеціальностью младенцевъ, у которыхъ прорзываются зубы. Малютки, изнемогая въ страшныхъ мученіяхъ, кричатъ до того, что выпускаютъ изъ легкихъ почти весь воздухъ, а затмъ начинаютъ судорожно и безмолвно корежиться и брыкаться въ попыткахъ вдохнуть его въ себя опять. Губы у ребенка синютъ, а широко раскрытый ротъ кажется уже окоченвшимъ, обнажая крохотный кончивъ зуба, едва виднющійся изъ нижней окраины раскраснвшихся и распухшихъ десенъ. Ужасающее молчаніе длится до тхъ поръ, что постороннему зрителю кажется, будто малютк такъ уже и суждено задохнуться. Нянька поспшно подбгаетъ къ колыбельк съ кружкой воды, которую и выплескиваетъ ребенку въ лицо. Тогда, словно по мановенію волшебнаго жезла, дыханіе у ребенка возстанавливается. Легкіе его наполняются воздухомъ и онъ немедленно же испускаетъ ревъ, вопль или вой, раздирающій уши слушателя и невольно побуждающій ихъ владльца къ произнесенію словъ, которыя плохо согласовались бы съ сіяніемъ святости, еслибъ онъ былъ окруженъ таковымъ. Младенецъ Томъ нещадно царапалъ ногтями всхъ, кого могъ ими достать, и колотилъ своей погремушкой каждаго, до кого она досягала. Онъ съ визгомъ требовалъ, чтобъ ему принесли воды напиться, а затмъ швырялъ чашку съ водою на полъ и кричалъ, чтобъ ему принесли еще воды. Вс капризы и прихоти ребенка безпрекословно выполнялись, какъ бы они ни были неудобны и мучительны для окружающихъ. Ему дозволялось сть все, что угодно, преимущественно же то, что могло причинить желудочное разстройство.
Когда мальчикъ достаточно подросъ, такъ что могъ уже бродить, пошатываясь на ножкахъ, говорить кое-что, коверкая слова, какъ это принято вообще у дтей и составить себ нкоторое понятіе о цляхъ, которымъ могутъ служить руки, онъ сдлался худшимъ, чмъ когда-либо, наказаніемъ Божескимъ для всего дома. Какъ только онъ просыпался, у Роксаны не было ни минуты покоя. Онъ требовалъ себ ршительно все, на чемъ останавливался его взоръ, просто-на-просто заявляя: «Хосю!» Такому приказанію немедленно слдовало повиноваться. Когда ему подавали требуемое, онъ, словно въ бшенств, принимался отмахиваться обими руками и кричать: «Не хосю, не хосю!» но какъ только предметъ его нежеланія уносили прочь, принимался съ еще большимъ бшенствомъ орать: «Хосю, хосю, хосю!» Роксан приходилось тогда бжать сломя голову, чтобъ принести капризному молодому баричу желанно-нежеланный предметъ обратно, прежде чмъ малютка Томъ успетъ утолить свое поползновеніе къ истерик и накричаться по этому поводу до судорогъ.