Вильсон Мякинная голова

Вдовушка, Ровена и сами чужеземцы были готовы къ торжественному пріему.

Пройдя черезъ сни и пропустивъ гостей близнецовъ впередъ, хозяева вошли вслдъ за ними въ открытую дверь зала, откуда доносилось глухое жужжаніе говора. Близнецы заняли позицію возл дверей. Вдовушка стояла рядомъ съ Луиджи, а Ровена рядомъ съ Анджело. Тотчасъ же затмъ начался церемоніальный маршъ съ торжественными оффиціальными представленіями. Довольная улыбка не сходила все время съ лица вдовушки, которая, принимая процессію именитыхъ согражданъ, препровождала ее затмъ къ Ровен. Все это соединялось со слдующимъ церемоніаломъ:

— Добраго утра, сестрица Куперъ! (рукопожатіе).

— Добраго утра, братецъ Гиггинсъ! Графъ Луиджи Канелли, мистеръ Гиггинсъ! (рукопожатія, за которыми слдуютъ со стороны Гиггинса пожирающій пристальный взглядъ и заявленіе: „Радъ васъ видть“, а со стороны графа Луиджи, вжливое наклоненіе головы и замчаніе: „Радъ это слышать“).

— Добраго утра, Ровеночка! (рукопожатіе).

— Добраго утра, г-нъ Гиггинсъ! Имю честь представить васъ графу Анджело Капелли (рукопожатіе, пристальный взглядъ, полный восхищенія. „Радъ васъ видть!“ (улыбающееся) „Радъ васъ слышать!“ и Гиггинсъ уходитъ). Ни одинъ изъ постителей не чувствовалъ себя въ своей тарелк, но такъ какъ все это были люди добросовстные, то никто изъ нихъ даже не притворялся, будто чувствуетъ себя такимъ образомъ. Никому изъ нихъ не доводилось передъ тмъ видть человка, носившаго аристократическій титулъ, и никто не ожидалъ даже и на этотъ разъ встртиться съ подобнымъ высокопоставленнымъ лицомъ. Графскій титулъ новоприбывшихъ иностранцевъ явился поэтому для почтенныхъ горожанъ своеобразнымъ, съ ногъ сшибательнымъ сюрпризомъ, который захватилъ ихъ совершенно не подготовленными. Немногіе лишь пытались поставить себя на уровень требованій, предъявлявшихся такимъ титуломъ, и отвчать робкимъ „милордъ“ или же „ваша свтлость“ и т. п. Большинство чувствовало себя, однако, въ конецъ подавленными непривычнымъ словцомъ, съ которымъ соединялось туманное благоговйное представленіе о дворцахъ, украшенныхъ придворными въ позолоченныхъ мундирахъ, о торжественномъ церемоніал и августйшихъ внценосцахъ. Торопливо обмниваясь рукопожатіями, такіе смиренные горожане безмолвно удалялись. Отъ времени до времени, какъ это вообще случается при оффиціальныхъ пріемахъ, какая-нибудь ненормально добрая душа задерживала процессію, заставляя всхъ дожидаться, пока она наведетъ справки, въ какой именно степени понравился братьямъ-близнецамъ провинціальный городокъ, сколько времени разсчитываютъ они тамъ гостить, какъ поживаютъ ихъ родственники и тому подобное. Затмъ, упомянувъ про погоду, добрая душа выражала надежду, что жара вскор спадетъ, и вообще устраивалась дабы, имть право объявить по возвращеніи домой: „Я имлъ съ ними продолжительный разговоръ“. Тмъ не мене, никто не сказалъ и не сдлалъ ничего такого, о чемъ слдовало бы потомъ пожалть, а потому оффиціальный пріемъ закончился совершенно прилично и къ взаимному удовольствію.

Затмъ завязался общій разговоръ. Близнецы переходили отъ одной группы горожанъ къ другой, причемъ безыскуственная ихъ вжливость, соединенная съ утонченнымъ изяществомъ и безхитростной простотою рчей, вызывала общее одобреніе и восхищеніе. Они понравились ршительно всмъ. Вдовушка слдила съ горделивымъ взоромъ за побдоноснымъ ихъ шествіемъ, а Ровена отъ времени до времени говорила себ съ чувствомъ глубочайшаго самодовольствія:

— А между тмъ они вдь наши, совсмъ наши!

У матери и дочери не оставалось, впрочемъ, ни одной свободной минуты. Въ обвороженныя ихъ уши лились безостановочнымъ потокомъ всевозможные разспросы касательно близнецовъ. Каждая изъ нихъ постоянно была окружена группою внимательныхъ слушателей, едва осмливавшихся переводить духъ. Каждая сознавала въ глубин своего сердца, что впервые еще постигла истинное значеніе „славы“. Оцнивъ по достоинству славу, которую они переживали теперь, мать и дочь не удивлялись боле тому, что люди во вс времена готовы были жертвовать меньшими благами: богатствами и даже самою жизнью, дабы отвдать такого выспренняго дивнаго блаженства. Наполеонъ и подобные ему честолюбцы становились для нихъ понятными и находили себ въ ихъ глазахъ оправданіе.

Исполнивъ вс свои обязанности по отношенію къ гостямъ, собравшимся въ зал, Ровена прошла наверхъ, дабы удовлетворить любознательность многочисленнаго общества, собравшагося тамъ, такъ какъ залъ былъ недостаточно великъ для вмщенія всхъ постителей. Наверху опять принялись разспрашивать ее съ величайшимъ интересомъ, и она снова почувствовала себя озаренной блистательнымъ сіяніемъ славы. День начиналъ уже клониться къ полудню, и сердце двушки болзненно сжалось при мысли, что блистательнйшій эпизодъ ея жизни почти уже закончился, что его никакими силами не продлишь и что на ея долю никогда не выпадетъ ужь больше ничего подобнаго такому счастью. Впрочемъ, что же? Это счастье само по себ уже оказывалось достаточнымъ для того, чтобы скрасить всю жизнь молодой двушки. Великое событіе разросталось все грандіозне и представляло собою для Куперовъ необычайный, достопамятный успхъ. Недоставало только, чтобы близнецы завершили первое знакомство свое съ горожанами Даусоновой пристани чмъ-нибудь изумительнымъ и необычайнымъ, способнымъ сосредоточить на нихъ высшую степень восторга и восхищенія горожанъ. Желательно было потрясти всхъ подъ конецъ чмъ-либо врод электрическаго удара…

Внезапно раздалась внизу бурная, громкая мелодія. Вс бросились внизъ, чтобы посмотрть, въ чемъ дло. Оказалось, что близнецы воликолпнйшимъ образомъ исполняютъ на фортепіано классическую пьесу въ четыре руки. Ровена почувствовала себя тогда вполн удовлетворенной. Она была довольна до глубины маленькаго своего сердечка.

Молодыхъ чужеземцевъ долго удерживали за фортепіано. Провинціалы, изумленные и очарованные великолпіемъ ихъ игры, не позволяли имъ остановиться. Музыка, которую обывателямъ Даусоновой пристани доводилось слышать, казалась имъ теперь бездушными ученическими экзерсисами, лишенными всякаго изящества и граціи, по сравненію съ опьяняющими волнами мелодическихъ звуковъ, выливавшихся теперь изъ фортепіано. Они поняли, что имъ наконецъ удалось хоть разъ въ жизни услышать дйствительно художественныхъ піанистовъ.

ГЛАВА VII

«Однимъ изъ наиболе рзкихъ различій между кошкой и ложью является тотъ фактъ, что у кошки насчитывается всего только девять жизней».

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Общество разошлось весьма неохотно. Направляясь къ себ домой, горожане вели между собою оживленную бесду, причемъ ршительно вс согласились, что Даусонова пристань не скоро сподобится узрть что-либо подобное. На оффиціальномъ пріем близнецы приняли нсколько дружескихъ приглашеній и согласились исполнить нсколько дуэтовъ на любительскомъ вечер въ пользу мстныхъ благотворительныхъ заведеній. Общество гражданъ Даусоновой пристани горло нетерпніемъ принять ихъ въ свои ндра. Судь Дрисколлю посчастливилось немедленно же заручиться ими для прогулки въ экипаж, такъ что ему первому удалось показаться съ ними публично. Близнецы услись вмст съ вимъ въ коляску, въ которой ихъ провезли по главной городской улиц, причемъ народъ толпился у оконъ и на тротуарахъ, чтобъ поглядть на нихъ хоть однимъ глазкомъ.

Судья показалъ чужеземцамъ новое городское кладбище, тюрьму, дома самыхъ именитыхъ горожанъ, клубъ Вольныхъ каменщиковъ, церковь методистовъ, церковь пресвитеріанъ и храмъ, который разсчитывали построить анабаптисты, когда соберутъ необходимую для этого сумму денегъ. Онъ показалъ близнецамъ городскую ратушу и бойню, — вызвалъ по тревог дружину добровольцевъ-пожарныхъ въ блестящихъ мундирахъ и каскахъ и заставилъ дружину эту тушить воображаемый пожаръ. Затмъ онъ далъ итальянскимъ графамъ возможность осмотрть въ арсенал мушкеты, принадлежавшіе рот мстнаго ополченія. Онъ уснащалъ вс эти прелести неистощимымъ потокомъ искреннйшаго энтузіазма и казался совершенно довольнымъ отвтами чужеземныхъ гостей. Дйствительно, близнецы восхищались его восторженностью и старались отплачивать ему по возможности тою же монетой, что удалось бы имъ, безъ сомннія, еще лучше, еслибъ полтора или два милліона предшествовавшихъ подобныхъ же зрлищъ въ другихъ странахъ не ослабили до нкоторой степени прелесть новизны того, что имъ показывали теперь.

Судья гостепріимно старался развлекать и занимать иностранцевъ, такъ что если при этомъ и оказывались въ чемъ-либо прорхи, то ужъ никакъ не по его вин. Онъ разсказывалъ имъ множество юмористическихъ анекдотовъ, причемъ сплошь и рядомъ забывалъ какъ разъ самое существенное. Это, впрочемъ, не вредило остроумію анекдотовъ, такъ какъ близнецы располагали полною возможностью возстановить вс проблы. Дло въ томъ, что анекдоты достопочтеннаго судьи принадлежали къ числу давнишнихъ и общеизвстныхъ, вслдствіе чего заграничные гости не разъ уже имли случай ими наслаждаться. Судья представилъ имъ также краткій очеркъ многолтней своей общественной дятельности. Онъ разсказалъ, какія почетныя и выгодныя должности доводилось ему занимать, объяснилъ, что былъ одно время членомъ мстнаго законодательнаго собранія, а теперь состоитъ предсдателемъ общества «Свободомыслящихъ». По его словамъ, общество это существовало цлыхъ четыре года и состояло уже теперь изъ двухъ членовъ, такъ что могло считаться прочно обосновавшимся. Предсдатель изъявилъ готовность созвать въ тотъ же вечеръ все общество на чрезвычайное засданіе, если чужеземные гости соблаговолятъ удостоить это засданіе своимъ присутствіемъ, на что они любезно изъявили согласіе.

Судья самъ зашелъ вечеромъ за близнецами и дорогой все время разсказывалъ имъ про мякинноголоваго Вильсона, дабы они составили себ заране благопріятное о немъ впечатлніе и были расположены ему симпатизировать. Замыселъ этотъ удался, и благопріятное впечатлніе было произведено. Оно, впрочемъ, подтвердилось и упрочилось, когда Вильсонъ предложилъ, чтобы во вниманіе къ чужеземнымъ гостямъ очередныя дла были отложены въ сторону и засданіе посвящено бесдамъ чисто дружескаго и товарищескаго характера. Предложеніе это было подвергнуто голосованію и принято единогласно.

Часъ быстро промелькнулъ въ оживленной бесд, и къ концу засданія одинокій Вильсонъ, къ которому его сограждане относились съ такимъ пренебреженіемъ, оказался двумя друзьями богаче, чмъ при начал такового. Онъ пригласилъ близнецовъ навстить его въ тотъ же день, посл того, какъ они сдлаютъ одинъ общанный ими уже визитъ, и они съ удовольствіемъ приняли это приглашеніе.

Вечеркомъ графы Капелли направлялись уже къ дому Вильсона Мякинной Головы. Поджидая ихъ, Вильсонъ размышлялъ, чтобы убить время, о факт, неожиданно замченномъ имъ какъ разъ въ это самое утро. Дло въ томъ, что онъ проснулся очень рано, а именно на зар, прошелъ черезъ сни, раздлявшія его домъ на дв половины, и вошелъ зачмъ-то въ парадный свой залъ. Окна въ немъ были безъ занавсей, такъ какъ парадные аппартаменты оставались у Вильсона фактически нежилыми. Черезъ одно изъ этихъ оконъ онъ увидлъ нчто «до чрезвычайности его изумившее и заинтересовавшее, а именно — молодую двушку, находившуюся тамъ, гд ей вовсе не подобало находиться. Какимъ образомъ двушка могла очутиться въ дом судьи и къ тому же въ спальн молодого Тома Дрисколля? Томъ, судья, сестра судьи — вдовушка Праттъ — и трое невольниковъ негровъ одни только и жили въ дом. Кто же такая могла быть эта двица? Оба сосднихъ дома отдлялись другъ отъ друга дворомъ обыкновенныхъ размровъ, посредин котораго тянулся низенькій заборъ, отъ улицы, на которую выходили дома, до переулка на ихъ задворкахъ. Разстояніе было сравнительно небольшое, а къ тому же ставни въ спальн Тома и самое окно тамъ были раскрыты, такъ что Вильсонъ могъ хорошо разглядть молодую двушку. Она была въ приличномъ и чистенькомъ лтнемъ костюм изъ легкой шерстяной матеріи съ розовыми и блыми полосками. На шляпк ея красовалась тоже розовая вуаль. Она какъ будто практиковалась въ кокетливыхъ позахъ, книксенахъ и тлодвиженіяхъ. Все это выполнялось ею довольно граціозно и она казалась очень углубившеюся въ свое занятіе.

Кто же такая она была и какъ она могла очутиться въ спальн молодого Тома Дрисколля?

Вильсонъ проворно пріискалъ себ такое мстечко, откуда могъ удобно наблюдать за двушкой, не подвергаясь опасности быть ею замченнымъ. Онъ довольно долго оставался въ этой засад, надясь, что двушка подниметъ вуаль и такимъ образомъ покажетъ свое лицо. Надежды эти остались, однако, тщетными. Минутъ черезъ двадцать двушка куда-то исчезла и, хотя Вильсонъ простоялъ посл того въ засад еще съ полчаса, она боле уже не возвращалась.