Вильсон Мякинная голова

Иной разъ посл какого-нибудь очень ужь обиднаго оскорбленія, слишкомъ тяжело ложившагося на сердце Роксаны, она помышляла о мщеніи, и мысленно наслаждалась зрлищемъ того, какъ ея извергъ сынъ будетъ выставленъ передъ всмъ свтомъ въ качеств самозванца и невольника. Радость эта немедленно отравлялась, однако же, чувствомъ страха. Сама Роксана сдлала своего сына слишкомъ могущественнымъ. Если бы она даже и захотла сказать теперь правду, ей бы никто не поврилъ. Подобная попытка привела бы единственно лишь къ тому, что ее самое продали бы на плантаціи въ низовья Миссисипи. Такимъ образомъ, вс ея замыслы отмстить распадались въ ничто. Она отказывалась отъ нихъ, безсильно злобствуя на судьбу и на себя самое; называла себя дурой за то, что въ роковой сентябрьскій день не обезпечилась свидтелемъ, на показанія котораго можно было бы сослаться въ такую минуту, когда это понадобится для удовлетворенія ея сердца, жаждавшаго мести.

Тмъ не мене, какъ только случалось Тому держать себя съ нею немного подобре и помягче, а это отъ времени и до времени всетаки же случалось, сердечныя раны бдняжки Рокси тотчасъ же заживали, и она снова чувствовала себя счастливой. Она наслаждалась тогда радостнымъ и горделивымъ сознаніемъ, что ея сынъ, рожденный быть рабомъ и негромъ, барствовалъ теперь среди блыхъ и такимъ образомъ мстилъ имъ за ихъ преступленія противъ его собственной расы.

Какъ разъ въ ту же осень, а именно осенью въ 1845 году, на Даусоновой пристан справлялось двое торжественныхъ похоронъ. Граждане этого города отдали послдній долгъ полковнику Сесилю Бурлейгу Эссексу и достопочтенному Перси Дрисколлю.

На своемъ смертномъ одр Дрисколль далъ Роксан вольную, обожаемаго же мнимаго сына торжественно передалъ на попеченіе своего брата, судьи, и его супруги. Это до чрезвычайности обрадовало бездтную чету, такъ какъ бездтнымъ людямъ, вообще говоря, угодить не трудно.

За мсяцъ передъ тмъ судья Дрисколль конфиденціально заходилъ къ своему брату и купилъ у него Чемберса. Онъ слышалъ, какъ Томъ уговаривалъ отца продать этого мальчика въ низовья плантаціи и хотлъ предотвратить скандалъ, который такая продажа не преминула бы вызвать въ город. Общественное мнніе и тогда уже не одобряло такихъ безцеремонныхъ поступковъ со слугами, родившимися въ семь и ничмъ не заслужившими дурного съ собой обращенія.

Перси Дрисколль выбился изъ силъ въ попыткахъ спасти громадное помстье, купленное имъ ради спекуляціи и умеръ не достигнувъ желанной цли. Едва только успли опустить его въ могилу, какъ мыльный пузырь лопнулъ. Молодой наслдникъ Перси Дрисколля, котораго вс считали первостатейнымъ богачемъ, оказался бднякомъ, у котораго за душой не было ни гроша. Ему не пришлось, однако, особенно горевать изъ-за этого. Дядюшка объявилъ Тому, что назначитъ его наслдникомъ и оставитъ ему все свое состояніе. Благодаря этому, Томъ не замедлилъ утшиться.

Оставшись одинокой и вольной птицей безъ родного гнздышка, Роксана ршилась сдлать прощальные визиты своимъ пріятелямъ, а затмъ сняться съ якоря и посмотрть на свтъ Божій. Иными словами, она задумала поступить горничной на одинъ изъ рчныхъ пароходовъ. Такой завидный постъ являлся какъ бы внцомъ самыхъ честолюбивыхъ грезъ у представительницъ ея расы.

Послдній визитъ Роксаны предназначался черному великану Джасперу. Она застала его за работой. Онъ укладывалъ въ сара дрова, заготовленныя Мякинноголовымъ Вильсономъ на зиму. Вильсонъ, бесдовавшій съ Джасперомъ, въ то время когда Роксана пришла прощаться, освдомился, какъ это хватило у нея духу искать мсто горничной на пароход, покидая на Даусоновой пристани обоихъ своихъ мальчиковъ? Онъ предложилъ снабдить ее копіями съ цлаго ряда оттисковъ ихъ пальцевъ, начиная съ самаго ранняго дтства и до одиннадцатилтняго возраста и совтовалъ взять эти копіи съ собой на память. Роксана, однако, тотчасъ же отклонила это предложеніе. Она задала себ вопросъ: ужь не подозрваетъ ли чего-либо этотъ колдунъ, и осторожно объявила, что копіи съ оттисковъ наврядъ ли ей понадобятся. Вильсонъ въ свою очередь сказалъ себ самому: «Уцлвшая у Роксаны капелька негритянской крови заразила ее всю суевріемъ. Она думаетъ, что съ моими стеклянными пластинками, соединена какая-нибудь чертовщина, и что он служатъ приспособленіями для колдовства. Приходя ко мн, она обыкновенно держала въ рук старую лошадинную подкову. Быть можетъ, что это являлось простою случайностью, но тмъ не мене это представляется мн сомнительнымъ».

ГЛАВА V

«Воспитаніе — это все. Персикъ былъ когда-то горькимъ миндалемъ; о цвтной капуст можно сказать, что это капуста, получившая гимназическое образованіе».

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

«Докторъ Бальдуинъ справедливо замчаетъ: „Съ какой стати будемъ мы сть поганыши, воображающіе себя трюфелями?“

Изъ того же самаго календаря.

Супруга достопочтеннаго судьи Іорка Дрисколля цлыхъ два года наслаждалась счастьемъ, которое доставилъ ей подарокъ деверя. Этотъ подарокъ, въ лиц Тома, по временамъ немножко отдавалъ горечью, но всетаки несомннно являлся для нея счастьемъ. Затмъ г-жа Дрисколль умерла, а ея супругъ съ бездтной своей сестрою, г-жей Праттъ, продолжалъ пользоваться тмъ же счастьемъ на прежнемъ основаніи. За Томомъ ухаживали, его ласкали и баловали до того, что онъ самъ чувствовалъ себя довольнымъ или почти довольнымъ. Такъ продолжалось вплоть до достиженія имъ девянадцатилтняго возраста, посл чего его отправили въ Яльскую коллегію. Тамъ за него хорошо платили и снабжала его солидными карманными деньгами. Другихъ отличій ему тамъ не удалось снискать. Пробывъ въ коллегіи два года, онъ призналъ свое образованіе законченнымъ и вернулся домой, значительно улучшивъ свои манеры. Томъ утратилъ прежнюю назойливую грубость и рзвость и сталъ молодымъ человкомъ, довольно пріятнымъ къ обращеніи, которое отличалось теперь у него мягкостью и покладливостью. Исподтишка, а иногда даже открыто онъ позволялъ себ легонькую иронію, причемъ затрогивалъ иной разъ своего собесдника за живое, но длалъ это всегда съ добродушнымъ и какъ бы невполн сознательнымъ видомъ, благодаря которому такое задираніе безнаказанно сходило ему съ рукъ. Онъ остался такимъ же лнтяемъ, какъ и прежде, и не обнаруживалъ сколько-нибудь замтнаго желанія пріискать себ заработокъ. Отсюда заключали, что въ ожиданіи, пока дядюшк Тома угодно будетъ отправиться къ праотцамъ, племянникъ иметъ въ виду жить на его счетъ. Томъ привезъ съ собою парочку модныхъ привычекъ, которыхъ передъ тмъ у него не было. Одной изъ нихъ онъ предавался совершенно открыто, напиваясь отъ времени до времени до пьяна, а другую, именно страсть къ азартнымъ играмъ, тщательно скрывалъ, зная какъ нельзя лучше, что ему не сдобровать, если дядя узнаетъ о существованіи за нимъ такой слабости.

Пріобртенная Томомъ въ восточныхъ штатахъ вншняя полировка не доставила ему популярности среди молодежи на Даусоновой пристани. Молодежь эта могла бы еще, пожалуй, отнестись къ ней снисходительно, если бы Томъ на этомъ и остановился. Но онъ вздумалъ носить перчатки, чего, разумется, уже нельзя было перенести хладнокровно. При такихъ обстоятельствахъ Томъ оказался фактически безъ товарищей. Онъ привезъ съ собою нсколько костюмовъ превосходнйшаго покроя изъ самыхъ модныхъ матерій. Эти необычайные модные костюмы вызывали на Даусоновой пристани нчто врод ужаса и считались чмъ-то врод оскорбленій общественныхъ приличій. Томъ сперва наслаждался сильнымъ впечатлніемъ, производимымъ его костюмами, и по цлымъ днямъ безмятежно разгуливалъ въ нихъ по городу. Мстной молодежи это, наконецъ, надоло и она заказала портному сшить за ночь подобный же костюмъ, такъ что, когда Томъ вышелъ на другой день прогуляться по городу, ему на встрчу попался старый уродливый негръ, состоявшій звонаремъ и одтый въ костюмъ совершенно такого же покроя, но только изъ обойнаго ситцу самыхъ яркихъ цвтовъ. Въ довершеніе ироніи негръ этотъ подражалъ, по мр силъ и возможности, въ своей походк граціознымъ манерамъ, пріобртеннымъ Томомъ въ восточныхъ штатахъ.

Это послужило юному щеголю урокомъ и онъ сталъ посл того одваться по мстной мод. При всемъ томъ онъ очень скучалъ въ глухомъ провинціальномъ городк посл того, какъ ему удалось познакомиться съ оживленной столичной жизнью. Скука одолвала его съ каждымъ днемъ все сильне, такъ что онъ началъ узжать, дабы немножко освжиться, отъ времени до времени въ Сенъ-Луи, гд нашелъ боле подходящихъ для себя товарищей и удовольствія, приспособленныя къ своему вкусу и гд, кром того, пользовался въ нкоторыхъ отношеніяхъ сравнительно большей свободой, чмъ дома. Въ продолженіе слдующихъ двухъ лтъ онъ здилъ все чаще въ Сенъ-Луи и пребыванія его тамъ становились все продолжительне. Онъ все боле погружался въ омутъ и позволялъ себ подчасъ такія рискованныя выходки, которыя могли поставить его въ очень непріятное положеніе, что съ нимъ на самомъ дл и случилось.

Судья Дрисколль вышелъ въ отставку и удалился въ 1850 г. отъ всякой профессіональной дятельности. Съ тхъ поръ онъ уже три года жилъ, какъ говорится, на поко. Онъ состоялъ предсдателемъ общества «Свободомыслящихъ», другимъ членомъ котораго былъ Вильсонъ Мякинная Голова. Еженедльныя засданія этого общества главнымъ образомъ и скрашивали теперь жизнь престарлаго юриста. Мякинная Голова, несмотря на ревностныя усилія выкарабкаться наверхъ, все еще обртался на нижнихъ ступеняхъ лстницы общественнаго благополучія. Его удерживала въ этихъ темныхъ низинахъ репутація, сложившаяся подъ вліяніемъ злополучнаго соображенія, которое онъ высказалъ за двадцать три года передъ тмъ по поводу надодливой собаки. Судья Дрисколль, искренно подружившись съ Вильсономъ, утверждалъ, что Мякинная Голова обладаетъ далеко не дюжиннымъ умомъ. Заявленіе это было признано на Даусоновой пристани величайшею изъ эксцентричностей достопочтеннаго судьи, а потому нимало не повліяло на общественное мнніе. Въ сущности, впрочемъ, это была лишь одна изъ причинъ, обусловившихъ безуспшность попытки вызвать означенное измненіе и при томъ далеко не самая вская и внушительная. Еслибъ судья ограничился только голословнымъ заявленіемъ, что Вильсонъ на самомъ дл умный человкъ, то его слова произвели бы, пожалуй, желанное дйствіе. Ошибка вызвана была въ данномъ случа желаніемъ судьи фактически доказать справедливость своего заявленія. Необходимо замтить, что Вильсонъ въ продолженіе уже нсколькихъ лтъ работалъ для собственнаго своего удовольствія надъ составленіемъ юмористическаго календаря, гд каждое число снабжено было замткой философскаго характера, излагавшейся обыкновенно въ иронической форм. Судья находилъ эти фантастическія замтки и юмористическія выходки Вильсона очень изящными и остроумными. Самъ авторъ не предполагалъ обнародовать календаря во всеобщее свдніе, но судья, захвативъ съ собою нсколько листковъ, вздумалъ однажды прогуляться съ ними по городу и прочесть ихъ нкоторымъ изъ самыхъ именитыхъ горожанъ. Оказалось, однако, что ихъ пониманіе не было приспособлено къ ироніи и что таковая лежала вн сферы ихъ умственнаго зрнія. Разсужденія и соображенія, имвшія характеръ остроумной шутки, приняты были мстными патриціями за чистую монету. Даусонова пристань ршила безъ всякихъ колебаній, что еслибъ у нея даже и возникли какія-нибудь сомннія касательно мякинноголовости Давидушки Вильсона, которыхъ на самомъ дл и не было, то знакомство съ его календаремъ немедленно разсяло бы ихъ безповоротно. Такъ, впрочемъ, и всегда бываетъ на свт. Врагъ не можетъ вполн погубить человка. Для того, чтобы довершить чью-либо гибель и сдлать ее окончательной, необходимо вмшательство искренне-доброжелательнаго друга.

Судь Дрисколлю позволительно было признавать себя свободнымъ мыслителемъ, не утрачивая общественнаго своего положенія. Дло въ томъ, что онъ, въ качеств именитйшаго изъ городскихъ патриціевъ, могъ идти собственными своими путями и руководствоваться личными своими соображеніями. Другому члену того же клуба предоставлялась подобная же свобода, въ виду того, что онъ являлся въ общественномъ мнніи круглымъ нулемъ, мыслямъ и поступкамъ котораго никто не придавалъ значенія. Сограждане его любили и довольно радушно принимали у себя, но считали его просто-на-просто нулемъ, на который не стоило обращать ни малйшаго вниманія.

Вдова Куперъ, которую вс въ город звали ласкательнымъ именемъ тетушки Патси, жила въ чистенькомъ, хорошенькомъ домик со своею девятнадцатилтней дочерью Ровеной. Эта очень хорошенькая, романтически настроенная и, вообще говоря, очень милая двушка не иметъ, впрочемъ, для нашей повети никакого значенія. Двое братьевъ Ровены, оказывавшіеся еще моложе сестры, точно также насъ вовсе не интересуютъ. У вдовушки имлась большая свободная комната, которая отдавалась въ наемъ съ полнымъ содержаніемъ одинокому жильцу, если удавалось отыскать такового. Въ данную минуту, однако, къ величайшему прискорбію вдовушки, комната эта стояла уже цлый годъ пустою. Ежегодныхъ доходовъ тетушки Патси едва-едва хватало на содержаніе семьи, а потому деньги, получавшіяся съ жильца, являлись желанною прибавкой, дозволявшей внести въ домашнюю жизнь легонькій оттнокъ роскоши. Наконецъ, въ одинъ изъ знойныхъ іюльскихъ дней вдовушка почувствовала себя счастливой. Долгое томительное ея ожиданіе благополучно закончилось. На ея объявленіе, печатавшееся цлый годъ въ газетахъ, послдовалъ, наконецъ, отвтъ, и при томъ не отъ какого-нибудь провинціала съ Даусоновой пристани, нтъ! Письмо было получено съ свера, гд раскидывался въ туманной дали невдомый большой свтъ. На конверт красовался штемпель Сенъ-Луискаго почтамта. Сидя на крыльц своего дома, вдовушка какъ будто глядла на сверкавшія въ солнечныхъ лучахъ серебристыя волны могучаго Миссисипи, но въ самомъ дл не видла ихъ, такъ какъ голова ея была слишкомъ занята радостными мечтами. Дйствительно, на долю тетушки Патси выпало необычайное счастье. Вмсто одного жильца у нея должны были поселиться двое.