Влюбленный астроном

– А чем занимался ваш последний поклонник?

– Сетевыми технологиями. У него свой сайт, довольно известный, по медитации. Я даже озвучила для него несколько упражнений. Он говорил, что у меня подходящий голос – серьезный и в то же время мягкий. На людей это хорошо воздействует. Я зачитывала тексты, написанные психологами, которым не хотелось это делать самим. А мне нравилось, даже как-то успокаивало. – Она чуть помолчала и продолжала: – Но наши дети с самого начала не поладили. Его дочка прямо-таки возненавидела Эстер, и меня заодно. По-моему, она вбила себе в голову, что я хочу отнять у нее отца. Сколько раз я с таким сталкивалась! У меня уже сил не осталось…

– А с Ксавье? – спросил Луиджи.

– Ему я как-то сразу поверила. Не знаю даже почему. Я пригласила его к себе оценить квартиру… Господи, подумать только! Он сказал, что у него есть сын, но он видится с ним дважды в месяц, по выходным, а потом он увидел в гостиной вашу зебру и полюбопытствовал, чем я занимаюсь. Я объяснила, и он спросил, нельзя ли ему прийти с сыном к нам в музей. И мы замечательно провели время! Я вела себя довольно сдержанно, но наши дети как-то быстро подружились, а он как будто искренне заинтересовался моей работой. Одним словом, все выглядело идеально! Я уже много лет не чувствовала такого подъема. Назавтра я специально посмотрела, какая накануне была погода, потому что мне казалось, что весь день светило солнце, хотя выяснилось, что было пасмурно. Но мне все виделось таким светлым!

– Таково свойство любви, – пробормотал Луиджи и отпил кофе. – Да, о телескопе. – Он вернул чашку на стол. – Вы об этом говорили, когда ушли от меня?

Алиса кивнула.

– И что он сказал?

– Я спросила, правда ли, что он подглядывал за мной в телескоп. И правда ли, что это его квартира. А потом сказала, что он меня пугает, и ушла.

– А он? Что он ответил?

– Ничего. Но выглядел так, будто мои слова привели его в ужас.

– То есть он так ничего и не сказал?

– Он мне написал, – призналась Алиса, опуская голову.

– Дайте прочитать.

Алиса подняла на Луиджи удивленные глаза.

– Его письмо, – улыбнулся итальянец. – Оно наверняка у вас с собой.

Алиса порылась в сумке и извлекла из нее конверт. Луиджи приспустил на нос очки в черепаховой оправе, достал из кармана лупу и развернул письмо.

«Париж, июнь 2012

Алиса!

“Давайте на этом расстанемся”, – сказали вы мне, уходя. Еще вы сказали: “Теперь я вас боюсь”. Я уже раз сто начинал это письмо, но все мои попытки полетели в мусорную корзину, и я совсем не уверен, что и эту доведу до конца. Запечатать листок в конверт, наклеить марку и опустить его в почтовый ящик на углу – не знаю, хватит ли у меня на это мужества.

Для начала я скажу вам всю правду. Да, я действительно нашел телескоп королевского астронома в проданной мной квартире, и я понятия не имею, как он туда попал. Я забрал его себе – но не для того, чтобы подглядывать с балкона за другими людьми, а для того, чтобы вместе с сыном смотреть через него на Луну и звезды. И да, Алиса, на вас я тоже смотрел. Однажды в фокус объектива попали ваши окна. Вы стояли на балконе и бросали вниз обрывки письма, которое только что прочитали. Вы были в чем-то черном, и ветер трепал ваши волосы. Вы показались мне очень красивой и загадочной. В следующие дни я снова направлял телескоп на ваш балкон. Иногда я вас видел, иногда – нет, но ни разу не видел рядом с вами дочь. Для меня вы оставались “женщиной на балконе”, или “женщиной с зеброй”, – эту зебру я заметил в глубине квартиры, хотя, признаюсь, и подумать не мог, что это чучело. На самом деле я вообще тогда ни о чем не думал. Я не понимал, что происходит. Наверное, было бы лучше, если бы этим все и ограничилось. Я и дальше смотрел бы на недоступную красавицу, живущую в одном городе со мной. Возможно, этого мне хватило бы. Но потом вы пришли к нам в агентство. Вы и вообразить не можете, что я почувствовал, когда вы оказались прямо передо мной. В этом было нечто сверхъестественное, хотя причина вашего прихода до банальности проста: вам понадобилось оценить свою квартиру. Не знаю, откуда у меня взялись силы, чтобы встать со стула и отправиться вместе с вами к вашему дому. Фантазия оборачивалась реальностью: вы шагали рядом со мной, мы о чем-то разговаривали… Вы перестали быть далекой картинкой в фокусе объектива. И пока я шел рядом с вами по улице, направляясь к вашему дому, я вдруг поймал себя на том, что мечтаю быть с вами всегда; у меня в голове сам собой возник волшебный образ: мы куда-то идем, весело болтая, и в этом нет ничего особенного, потому что это часть нашей повседневной жизни.

Все это и правда походило на сказку. Вы пригласили меня к себе в квартиру, и зебра, которую я видел с балкона, материализовалась у меня на глазах, а вы рассказывали о себе и своей дочери. У меня особенная профессия – я на короткое время проникаю в быт других людей, чтобы после заключения сделки исчезнуть с их горизонта. Я хорошо знаю город и его районы; я могу достать из кармана ключи, открыть чужую дверь и зайти в чужую квартиру, но ненадолго – понимая, что это все не мое. Я побывал во многих домах, но так и не нашел двери, которую мог бы открыть для себя. И вот на этот раз мне не хотелось никуда уходить. Не знаю, как и почему один человек влюбляется в другого, но, Алиса, я в вас влюбился, поверьте мне. Когда вы сказали, что, возможно, переедете в Вашингтон, я испугался, что потеряю женщину, которой не успел даже сказать, что я ее люблю. От этой мысли меня охватила паника. И когда мы с сыном пришли к вам в музей, меня и осенила эта идея – предложить вам в обмен мою собственную квартиру. Тот день стал для меня самым счастливым в моей жизни. Все складывалось так прекрасно, что мне с трудом верилось, что это происходит со мной. Мы с вами разговаривали в окружении дружелюбных безмолвных животных, наши дети весело болтали и смеялись… Если это не счастье, то тогда я не знаю, что такое счастье.

Трюк с квартирой отдавал безумием, согласен, но я чувствовал, что должен что-то предпринять, и притом быстро. Я рисковал потерять вас. Понимаю, что мои объяснения звучат нелепо, что я сам все испортил и что во всем виноват я один. Я долго колебался: признаться вам, что это моя квартира, или нет. Я ведь мог просто предложить вам обмен. Не зная, как поступить, я подбросил монетку. Выпала решка, и я промолчал. Думаю, именно в этот момент я вас и потерял. Я бесконечно сожалею о зле, которое вам причинил. Никогда не забуду, с каким разочарованием вы посмотрели на меня в тот вечер, после прекрасного приема у вашего итальянского друга. Наверное, я ничего не понимаю в жизни. Она для меня – слишком сложная и жестокая игра, и никто не посвятил меня в ее правила.

Не хотелось бы остаться в вашей памяти лживым негодяем. Я всего лишь неудачник, робкий и неуклюжий неудачник, никогда не умевший справляться с жизненными невзгодами.

В этом мы схожи с Гийомом Лежантилем, чьи воспоминания я сейчас читаю. Он тоже потратил свою жизнь на поиски чего-то недостижимого. Но в отличие от меня он хотя бы совершил прекрасное путешествие.

Я всегда буду тосковать о вас. Мне нет прощения и нет утешения.

Ксавье»

Луиджи Несси положил лупу на стол, аккуратно вернул письмо в конверт и протянул Алисе, которая убрала его в сумку. Они посмотрели друг на друга.

– Сколько птиц вы сделали для меня?

– Тридцать две, Луиджи.

– Сколько кенгуру?

– Всего одного, – улыбнулась она.

– Мы с вами всегда встречались у меня в офисе.

Алиса кивнула.

– У меня больше нет офисов, я все продал. Мой жизненный путь подходит к концу, но, прежде чем уйти, мне хотелось бы сделать что-нибудь хорошее. – Он помолчал. – В экземпляре «Путешествия по Индийскому океану», который я продал, лежало письмо астронома. Очень любопытное письмо. Он писал женщине по имени Гортензия, но я так и не смог выяснить, кто она такая. Он говорил ей о своей любви и о «капризах звезды» – капризах Венеры, богини любви. Алиса, вы с Ксавье стали невинными жертвами капризной звезды.

Алиса помотала головой, словно слова Луиджи ее не убедили.

– Послушайте, – сказал он, – мою жену звали Грациэлла. Мы прожили вместе пятьдесят один год, мир ее праху. И знаете, Алиса, я сделал ровно то же, в чем вы упрекаете Ксавье.

Алиса уставилась на него с недоверием.

– Давным-давно, в ранней молодости – мне было тогда восемнадцать лет – я впервые увидел Грациэллу на пьяцца Навона. Дело было в 1947 году, 25 июня, в четыре десять пополудни. Я сидел на бортике фонтана, а она шла со своим отцом – в то время девушки не ходили одни по улицам. Я пошел за ними, держась метрах в тридцати, чтобы они меня не заметили, и проводил их до самого их дома. На следующее утро я вернулся туда, спрятался за углом дома и проследил за ней до школы. Пару недель спустя я позаимствовал у отца охотничий бинокль, нашел во дворе школы для девочек, где она училась, дерево и забрался на него. Потом я делал так постоянно. Однажды меня засек какой-то толстяк… – Давние воспоминания озарили лицо Луиджи улыбкой. – Вскоре мне удалось узнать, как ее зовут. Ее возили на вечеринки, где собирались и знакомились юноши и девушки из высшего общества. Я исхитрился получить приглашение на одну из таких вечеринок и наконец смог с ней поговорить. И начал за ней ухаживать, как тогда говорили. – Он ненадолго прервался и замер с мечтательным видом. – Я так и не признался ей, что наша встреча в доме Фенди была не первой. Мне не хватило смелости. Грациэлла никогда об этом не узнала, но, расскажи, а еще лучше – опиши я ей все, я уверен, она увидела бы в моем поведении именно то, что и следовало в нем увидеть.

– Что же следовало в нем увидеть?

– Доказательство любви. Я не виноват в том, что встретил Грациэллу, как Ксавье не виноват в том, что случайно увидел вас в телескоп. Я не был ни социопатом, ни злодеем – я просто не знал, как сказать ей, что я в нее влюбился. И мне не хотелось ее потерять. Вот я и воспользовался подручными средствами.

– Но почему он не сказал мне, что это его квартира? Он обманул меня, Луиджи.

– Наверное, постеснялся. Или слишком увлекся своей игрой. Или поддался приступу безумия. Он ведь об этом и пишет. В любом случае, если бы дело дошло до покупки квартиры, вы обо всем узнали бы.

Алиса уставилась в дерево, не зная, что возразить.

– Алиса, жизнь коротка, а Ксавье – не злодей, а мечтатель. Не упускайте мечту. Лучше ответьте ему и вместе с детьми организуйте наблюдение за транзитом Венеры перед солнечным диском. Следующий произойдет через сто с лишним лет. Что через сто лет останется от нашей любви, от наших огорчений, от наших чувств? Транзит состоится через двое суток. Венера промелькнет и не скоро вернется. Так и любовь. Вы спросили у меня, старика, совета, но я просто высказываю вам свое мнение. Кстати, как вам кофе?

– Спасибо, Луиджи… – медленно проговорила Алиса, глядя ему в глаза.

– За кофе? – улыбнулся итальянец.

– За кофе… И за все остальное. – Она накрыла своей ладонью его руку – левую, ту, на пальце которой сверкало кольцо с красным камнем.

* * *

Близился рассвет, но Гийом так и не сомкнул глаз. После вчерашнего массажа он расслабился, но ложиться спать даже не собирался. Инструменты были отлажены, пюпитры с бумагой и чернилами стояли наготове. Едва взошло солнце, Гийом открыл отверстие в камере-обскуре и на противоположной стене появилось изображение светлого диска. Все шло хорошо. Гийом открыл один из дорожных сундуков и достал несколько закопченных стекол, чтобы вставить их в медный телескоп, подзорную трубу Маржисье и, конечно, в большую морскую подзорную трубу. Каждое стекло было тщательно подобрано; астроном приложил глаз поочередно к каждому окуляру: небо стало черным, как ночью, а диск солнца превратился в идеальный белый круг. Через час он снимет крышки с чернильниц. Через час начнется прохождение Венеры. Его охранники уже проснулись. Один из них находился в комнате с ним; остальные завтракали на первом этаже. Гийому есть не хотелось; он налил себе стакан воды и вышел на балкон с разрушенными колоннами. Небо сияло голубизной; утреннее солнце ласкало теплом его кожу, и он прищурился. Вдали, над гладью моря, висел негустой туман; такое случалось нередко, и обычно через короткое время туман рассеивался. Гийом пошел ненадолго прилечь в свою кровать под балдахином.

Итак, следующее прохождение Венеры состоится в 1874 году. Какой король будет тогда править Францией? Какие войны успеют разыграться в мире? Скорее всего, через сто пять лет от этого дворца не останется и обломков. Какие новые звезды и планеты сумеют открыть люди? Ни одного из ныне живущих на земле тогда уже не будет. Все они исчезнут, и я в том числе, размышлял Гийом, когда в памяти у него неожиданно всплыла картина: он соскальзывает со спины гигантской черепахи и падает на песок. Туссен говорил, что эти черепахи иногда доживают до двухсот лет. Значит, хотя бы несколько черепах с острова Франции дотянут до знаменательной даты, подумал он, и эта мысль его успокоила.

В размышлениях о тленности бытия он провел почти час. Затем встал, надел башмаки с серебряными пряжками, собрал в хвост длинные волосы, спускавшиеся до пояса, и завязал их бархатной лентой, после чего направился на балкон, где стояли телескопы. Обернувшись к белой стене напротив камеры-обскуры, он обнаружил, что проекция солнца – круг диаметром сорок сантиметров – исчезла. Гийом выскочил на балкон и замер столбом, застыв в такой же неподвижности, как голубые бабочки морфо, которых губернатор накалывал на булавки и помещал в рамки под стекло: над морем висел густой туман. Такого тумана он не видел здесь ни разу, хотя прожил в Пондишери почти год. Жемчужно-серая пелена заволокла все небо, заслонив солнце. Гийом долго стоял не шевелясь; у него закружилась голова, и от нахлынувшей дурноты он был вынужден ухватиться за колонну. Он крепко зажмурился, а когда снова открыл глаза, туман никуда не делся. «Рассейся», – пробормотал он. «Рассейся», – повторил он уже громче и, наконец, закричал, потрясая кулаками: «Рассейся! Рассейся сейчас же!» На балкон прибежал охранник с саблей наперевес, готовый защищать француза, но никого, кроме астронома, выкрикивавшего в небо проклятья, не обнаружил. Это его успокоило – никто не покушался на жизнь их подопечного, – но одновременно ввергло в недоумение: ни он, ни его товарищи никогда не видели спокойного ученого в состоянии такой паники и такого гнева. Гийом вернулся к ночному столику за часами. Да, решающая минута настала. Вот-вот на фоне солнечного диска появится Венера. Произойдет явление, известное под названием «черной капли»: при соприкосновении с краем светила черный шарик планеты начнет вытягиваться, пока не вступит в зону полной освещенности и не вернется к первоначальной круглой форме. Гийом повернулся к камере-обскуре. На белой стене чуть заметно подрагивал светящийся ореол. Ни солнечного диска, ни «черной капли». Прохождение Венеры началось, но небо не пропускало ни единого солнечного луча, словно выкрашенное темно-серой краской.