Влюбленный астроном

После освобождения Гийом поселился в городе, куда с помощью носильщиков перенес сундуки с раковинами, и занялся обычными астрономическими изысканиями, а также изучением повседневной жизни, верований, обычаев и нравов обитателей Манилы. Результаты своих нынешних наблюдений он записывал, дополняя предыдущие, накопленные за семь лет. Его рукопись, сопровождаемая картами, планами и рисунками храмов и всевозможных божеств, толстела с каждым днем. Он дал ей временное название «Путешествие через Индийский океан».

От Манилы у него осталось два добрых воспоминания. Первое было связано со знакомством с доном Эстебаном Рохасом-и-Мело – каноником Манильского кафедрального собора, перуанцем и уроженцем Лимы, а также астрономом-любителем, с которым он наконец-то мог вволю по-французски наговориться о научных предметах. Отец Мело думал, что Гийом возвращался во Францию, а сюда прибыл уже во второй раз, и поначалу даже не хотел верить, что тот так и не покидал островов Индийского океана. «Здесь время течет иначе», – заметил Гийом. «Не спорю, – повторял отец Мело, – но все же восемь лет!» В последний день они тепло простились. Каноник решил, что будет наблюдать за прохождением Венеры из Манилы, тогда как Гийом намеревался отправиться в Пондишери, откуда успели убраться англичане.

Вторым приятным воспоминанием была ловля тридакн, которой они занимались вместе с каноником. В глубине залива им удалось обнаружить огромную тридакну, сравнимую с теми, чьи раковины украшают порталы церквей. Поднимать ее пришлось с помощью канатов, и Гийом наряду с моряками, доставившими их в залив, активно участвовал в этой трудной операции – под изумленным взглядом отца Мело. «Вы многому научились у дикарей», – сказал астроном-любитель, когда полуголый Гийом поднялся на палубу, а моряки принялись дружески хлопать его по плечу. «Видите ли, – ответил Гийом, – я полагаю, что никаких дикарей не существует. Просто есть люди, которые воспринимают природу не так, как привыкли воспринимать ее мы. – Он сел на бухту каната. – Взгляните вон на того рыбака, что стоит к нам спиной. – Он указал на мужчину, торс которого от затылка до бедер покрывала татуировка – два повернутых друг к другу красных дракона. – Этот человек знает о морских глубинах столько же, сколько мы с вами знаем о звездах. Наши познания сопоставимы, только относятся они к разным областям. Я даже думаю, что его знания важнее, потому что позволяют ему добывать пропитание, а наши наблюдения за звездами никого не способны накормить». – «Наука есть пища для духа», – возразил отец Мело. «Согласен, – сказал Гийом, – но подождите, пока не попробуете поджаренную на углях тридакну; уверен, вы тотчас измените свое мнение».

По возвращении в порт моряки разрубили гигантского моллюска саблей и в благодарность за помощь вручили Гийому изрядный кусок. Вокруг огромной раковины собрались зеваки. Гийом горевал, что не сможет увезти ее в одном из своих сундуков. Рыбаки разложили на берегу костер, поставили железную жаровню и сели лакомиться моллюском, ломти которого поедали прямо с ножа. Гийом достал свой нож, выкованный на острове Франции, и приготовил трапезу для них с каноником. «Разве это не восхитительно? – сказал он. – В первый раз ем тридакну». Его собрат-любитель вяло жевал нежную, с йодистым привкусом плоть моллюска, а Гийому она живо напомнила прекрасного стромбуса с Мадагаскара. Он инстинктивным жестом потрогал карман жилета – розовая жемчужина по-прежнему лежала там вместе со звездной пылью, собранной на палубе «Ле Беррье».

Когда Гийом с семилетним опозданием все же ступил на Коромандельский берег, он несколько раз топнул по мощеной дороге ногой в сапоге. Нет, это не сон, он сюда добрался, свидетельством чему звонкий стук каблука по камню. Понадобились долгих семь лет и война, чтобы он наконец своими глазами увидел Пондишери.

Первое знакомство с городом его разочаровало. Пондишери наполовину лежал в руинах. Ожесточенные схватки между англичанами, французами и бесчисленными местными царьками обратили значительную часть города в дымящиеся развалины. Из Манилы Гийом написал новому губернатору Пондишери и сообщил о своем намерении приехать. Ответ явился в облике молодого индуса, носившего в петлице белого льняного пиджака брошь в виде цветка лилии.

– Я уже неделю хожу на пристань встречать корабли, – сказал он. – Добро пожаловать в Индию, господин Лежантиль де ла Галазьер. – И он церемонно поклонился.

– Зовите меня Гийомом, – кланяясь в ответ, попросил астроном.

Они нашли носильщиков, которые перетащили восемь сундуков с раковинами на повозку и водрузили их один на другой, словно саркофаги. Затем индиец – его звали Шакри – подвел Гийома к небольшому экипажу, запряженному ослом. Они сели и покатили по полуразрушенному городу. Сохранившиеся кое-где дома цвета восточных пряностей сияли под солнцем, но рядом чернели пожарища. По пути им встретился отряд французских солдат, и флаг, который они несли, на фоне сновавших мимо прохожих в пестрых одеждах казался чем-то удивительным и непостижимо далеким. Гийом рассматривал тюрбаны и накидки мужчин и женщин, не переставая восхищаться их многоцветьем: ярко-розовые, фиолетовые, ослепительно-синие, шафранно-желтые, словно бросавшие вызов солнцу… Шакри указал ему на большой, выкрашенный в бледно-розовый цвет дворец, судя по всему, значительно пострадавший от недавних сражений. Дворец стоял на холме, возвышаясь над окрестностями.

– Вот, Гийом, здесь велел поселить вас господин губернатор. Это его бывший дворец.

– Отличное место для наблюдений, – заметил Гийом.

В тот же вечер губернатор Жан Ло де Лористон принял астронома в своем временном дворце. Разговор за ужином, состоящим из курицы под особым мятным соусом, шел о войне. Новый губернатор не скрывал усталости от порученной ему миссии, а также от местной кухни. Он подтвердил Гийому, что тот может распоряжаться старым дворцом по своему усмотрению. Утром и вечером ему будут доставлять воду и еду. С ним всегда будет его провожатый Шакри и пятеро вооруженных стражников, потому что в городе неспокойно. Губернатор вручил Гийому двуствольный пистолет, а к нему – пули и мешочек пороха.

– Зарядите его, – посоветовал он, – и никогда с ним не расставайтесь.

Гийом приподнял москитную сетку, и его взгляд упал на пистолет, который ночью он держал на столике возле кровати. Его охранники спали здесь же, на подушках на полу. Один из них приоткрыл глаза, сощурился, став похожим на кота, и тут же сомкнул их снова. Гийом вышел на огромный балкон с колоннадой. Две колонны были разрушены и обвалились. Солнце уже стояло в зените, и с балкона отлично просматривался весь город. Ровно через пять дней Венера во второй и последний раз за столетие пройдет через солнечный диск.

Все было готово. Гийом приспособился к жизни в полуразрушенном дворце с легкостью, удивившей его самого. Первый этаж здания занимали пятеро его охранников; там они ели и вели между собой разговоры, после чего поднимались наверх и усаживались на подушки, не сводя глаз с Гийома. Он заранее оборудовал камеру-обскуру – светонепроницаемый ящик, который установил возле окна и завесил плотной шелковой тканью, чтобы свет проникал внутрь только через небольшое отверстие. На противоположной стене, по его просьбе выкрашенной белой краской, отразилось изображение солнца – идеально ровный круг диаметром добрых сорок сантиметров с сияющей каймой, чистоту которого лишь изредка нарушали своим полетом птицы – тогда на стене-экране мелькали тени, как в китайском театре. Завтра в точно назначенное время на поверхности солнечного диска появится маленький черный шарик – Венера. Наблюдение продлится несколько часов, и Гийом сможет перемещаться от телескопа к настенной проекции и делать точные замеры движения планеты. Он заранее раздобыл несколько пюпитров и расставил их по всей комнате, поблизости от астрономических приборов, не забыв о листах бумаги, чернильницах и перьях, чтобы вести все необходимые записи. Он специально тренировался, быстро, на манер конькобежца, скользя по мраморному полу от одного к другому под равнодушными взглядами охранников. Он все предусмотрел: когда его глаз устанет следить за прохождением Венеры в медный телескоп, он обратится к проекции на стене, а затем воспользуется увеличительными стеклами Маржисье или семиметровой морской подзорной трубой.

Восемь лет ожидания ради одного дня. Тысячи собранных и классифицированных раковин, тысячи пойманных от побережья острова Франции до Китайского моря рыб, выпотрошенных, зажаренных или сваренных и съеденных; бесчисленное множество моллюсков, большинство которых ни один житель Франции даже не пробовал, а ему они служили пищей все эти восемь лет. Сотни опустошенных пузырьков чернил, превращенных в тысячи страниц рукописи и математические формулы, описывающие движение небесных тел. Теми же чернилами он старательно зарисовывал очертания побережий, омываемых безбрежным синим океаном. Восемь лет неустанных трудов и неожиданных развлечений завтра будут вознаграждены, потому что будет достигнута главная цель: он увидит, как Венера перед стопятилетним перерывом проходит перед диском Солнца.

Гийом без устали сновал между телескопами и камерой-обскурой; двое сидевших в полудреме охранников лениво следили за его перемещениями. Тут звякнул дверной колокольчик – настало время массажа. Трижды в неделю Гийома навещала женщина, владевшая этим удивительным мастерством, доставлявшим астроному большое удовольствие. Он не жалел, что прислушался к совету губернатора и испробовал его на себе. Во Франции никто не практиковал ничего подобного, и Гийом сомневался, что массаж там когда-нибудь разрешат: его будут считать его угрозой нравственности. Между тем в индийском массаже не было и намека на какую-либо двусмысленность; напротив, к нему следовало относиться как к своеобразной философии блаженства. Дотрагиваться до человека, делающего вам массаж, строго запрещалось, да и он сам касался только определенных частей вашего тела. Одновременно с тем, как под опытными руками расслаблялись мышцы ваших ног и спины, и мысли ваши покидало напряжение.