Влюбленный астроном

* * *

Вино отлично дополняло теплую, нежную, с йодистым привкусом и поджаренной корочкой плоть, сдобренную ароматными травами. Нанизанные на деревянные шпажки ломтики мяса моллюска с ученым названием Lobatus gigas, в здешних местах именуемого стромбусом, легко соскальзывали, стоило чуть подцепить их зубами. Этот крупный моллюск достигает тридцати сантиметров в длину, а его раковина сама по себе способна демонстрировать чудо природной красоты: спиральная, заостренная на конусообразном конце розетка, пористая снизу и усеянная мелкими рожками, наводит на мысль об изготовленном из фарфора и осторожно разворачиваемом пергаментном свитке. Если стромбуса перевернуть, становится видна внутренняя часть «свитка», окрашенная неожиданно глубоким розовым, соединяющим в себе мягкость шелка и блеск эмали.

Раньше Гийом видел тридакны – гигантские раковины, словно перенесенные в мир прямиком из волшебной сказки, – в церкви, где их использовали как кропильницы или купели. Створки раковин, напоминающие разомкнутые челюсти, по краям всегда отделывали медью или латунью, и они сверкали, как золотые. Обычно такая кропильница, наполненная святой водой, стояла на постаменте возле одной из ближайших к входу колонн нефа, и прихожане опускали в нее пальцы перед тем, как перекреститься. Ему всегда с трудом верилось, что эти изумительной красоты раковины не сделаны руками гениального скульптора, а подняты с морского дна, где они лежали в окружении подводных камней и кораллов, служа обиталищем моллюску размером с хорошую собаку. И тридакны, и стромбусы водились в морях Индии, откуда их и привозили, а вот теперь он, Гийом Лежантиль де ла Галазьер, своими глазами смотрит на их синюю гладь, потому что сам живет в этом затерянном краю. Живет уже два года и намеревается прожить еще шесть лет.

Он получил глубокое удовлетворение от результатов своих изысканий, проведенных на острове Франции. Ему удалось внести существенные изменения в карты, которыми пользовались моряки. Кроме того, Гийом трудился над составлением точной карты острова Бурбон. Именно там, в перерывах между наблюдением за небесными телами и в ожидании ближайшего прохождения Венеры перед диском Солнца, он начал собирать строго научную коллекцию раковин. Губернатор острова Франции охотно предоставил ему старую энциклопедию, одна глава которой была целиком посвящена брюхоногим моллюскам Индийского океана. Издание включало сотни гравюр с изображением раковин, их латинскими названиями и подробным описанием. Все, что он до этого видел во время посещения музея в Париже, не шло ни в какое сравнение с богатствами, какие он мог собрать, просто прогуливаясь днем по берегу моря. Если он доставит в Академию почти полный набор образцов видов из этой части мира, это будет достойным научным достижением и в каком-то смысле оправдает его восьмилетнее пребывание на далеких островах. Он попросил управляющего губернаторским имением сколотить для него восемь больших деревянных сундуков – в каждом могло свободно разместиться два взрослых человека. Внутри сундуки были разделены по высоте на семь секций с выдвигающимися ящиками, каждый из которых, в свою очередь, разделялся на отдельные ячейки – от самых больших до крохотных, куда помещались бы крупные и мелкие раковины. Столяры с удовольствием взялись за изготовление сундуков. Это вносило нотку разнообразия в их рутину по замене потолочных балок, паркетной доски и прочую скучную работу. Местный кузнец взял на себя труд выковать для сундуков замки и торжественно вручил Гийому семь ключей, нанизанных на стальное кольцо. Каждый сундук был рассчитан на хранение от восьмисот до тысячи раковин. Отныне эти сундуки повсюду сопровождали Гийома – так вечный странник, путешествующий без цели и не имеющий родного угла, таскает за собой пустые шкафы.

– Это настоящий деликатес. С тех пор как на острове Франции я попробовал гигантского лангуста, никогда не ел ничего вкуснее, – сказал Гийом, приканчивая вторую шпажку. Он сидел на песке, рядом с Альдебером и пятью мальгашскими рыбаками с восточного побережья Мадагаскара, которые добыли моллюсков и приготовили общую трапезу. Шел 1763 год.

Альдебер был крупным лысым мужчиной неопределенного возраста. Он приехал из Франции и поселился здесь. Никто не знал, на что он жил и как оказался на Мадагаскаре, но он проявлял неизменную готовность оказать услугу французской короне, в том числе по рекомендации военного губернатора принимал у себя путешественников. Про него болтали всякое: он-де был беглым каторжником, или преступником, негласно помилованным Его Королевским Величеством, или аристократом, или крестьянином, или моряком, или солдатом. Кое-кто утверждал даже, что он приходится родным сыном Железной Маске. На самом деле, предупредил Гийома губернатор острова Франции, мы понятия не имеем, кто такой этот Альдебер, но ему можно доверять: он встретит вас со всем гостеприимством и во всем поможет. И он вручил Гийому пергамент, на котором начертал гусиным пером несколько строк и скрепил написанное своей печатью, опустив в расплавленный красный воск кольцо-печатку, которое носил на указательном пальце.

В текущем году Гийом поставил перед собой задачу составить карту побережья Мадагаскара, куда он временно перебрался. Он собирался понаблюдать за течениями и ветрами и, конечно, продолжить собирать коллекцию раковин. Когда он впервые увидел Альдебера, тот предстал перед ним полуголым, в холщовых штанах и коричневых кожаных сапогах. Весь его торс, включая огромный живот, украшали всевозможные татуировки; из всех изображений Гийом узнал только цветок лилии и христианское распятие. На плечах у него сидел и внимательно смотрел оранжевыми глазками странный серо-белый зверек, каких Гийом никогда раньше не видел, – нечто среднее между кошкой и обезьянкой, с длинным полосатым хвостом. «Это кошачий лемур, – пояснил Альдебер, – их на острове полно. Этого я приручил малышом, и теперь он у меня вместо домашней кошки, да еще и с ручками». Альдебер жил один в огромном доме с видом на океан и предоставил в распоряжение Гийома целый этаж, где тот разместил свое астрономическое оборудование и сундуки с раковинами. Здоровяк не отличался разговорчивостью, но его молчаливость объяснялась скорее сдержанностью, чем высокомерием или невоспитанностью. Спустя пару недель толстяк сделался более общительным, чему немало способствовало приглашение понаблюдать однажды вечером в телескоп за красной кометой. Он понял, что перед ним – настоящий ученый, способный благодаря своим инструментам видеть то, что недоступно человеческому глазу, а не просто посланец короля, требующий от его мальгашских работников целыми днями бродить по берегу, собирая пустые раковины, чтобы потом рассматривать их через лупу.

– Я очень рад, что тебе нравится, Лежантиль, – сказал Альдебер, дегустируя свою порцию моллюска.

С лодки, застывшей на голубой воде, ему кто-то замахал, и Альдебер приложил ко лбу руку козырьком.

– Не желаешь еще стромбуса?

– С удовольствием, – ответил Гийом. – Могу я попросить тебя об услуге? – добавил он. – Мне хотелось бы самому вскрыть и приготовить стромбуса. Если, конечно, твои люди покажут мне, как это делается.

Гийом очень внимательно следил за действиями рыбаков. Сначала надо в точном месте на верхушке раковины молотком пробить отверстие, сунуть туда лезвие ножа и отсечь ножку моллюска, затем кривым ножом извлечь его, отрубить несъедобные части и снять черную оболочку, под которой прячется перламутрово-белая плоть.

– Хорошо, – улыбнулся Альдебер и крикнул что-то на мальгашском рыбаку на лодке.

Тот нырнул в воду за очередными раковинами.

– Ты любишь разбираться в разных вещах, – сказал Альдебер, наполняя вином стаканы. – Как устроены звезды, моря, Солнце. Даже как открывают стромбусов.

– Это правда, – согласился Гийом. – Мне интересно понять, как устроен мир.

Альдебер почтительно кивнул.

– Ты читал Одиссею Гомера? – после паузы спросил он. – Это самая великая книга из всех, какие я читал. Мне-то уже не совершить большого странствия, я остановился здесь. А ты, Лежантиль, ты продолжишь свое путешествие и в конце концов возвратишься домой. Как Улисс.

Гийом не знал, что ответить, и пробормотал:

– Твоими бы устами, Альдебер…

Тот снял зубами со шпажки еще кусок стромбуса и с видимым удовольствием его прожевал.

– Здесь, Лежантиль, времени не существует. Оно скользит, не задевая меня. Я даже не помню, сколько мне лет. Порой не могу сообразить, какой нынче год. Представляешь?

Гийом уставился на горизонт.

– Мне кажется, я понимаю, о чем ты. Я здесь почти два года, но иногда у меня возникает чувство, что я приплыл сюда две недели назад. А иногда – что я живу здесь уже лет сто.

– Вот-вот, – подтвердил Альдебер. – Это все магия Индийского океана. Она играет с нами свои колдовские шутки.

На поверхности моря появился ныряльщик. В каждой руке он держал по огромной раковине.

– Отличный улов, – одобрил Альдебер. Доел своего стромбуса и встал. – Идем, – кивнул он Гийому.

Они направились к широкой деревянной доске, лежащей на песке рядом с железной жаровней, поставленной на четыре крупных камня. В жаровне краснели горячие угли. Вокруг сидели четверо мужчин. Они тоже ели поджаренное на углях мясо моллюска. Ныряльщик выбрался на берег и приблизился к ним, с улыбкой демонстрируя две крупные, каждая весом в несколько фунтов, раковины. Мужчины заговорили между собой на мальгашском языке, которого Гийом не понимал – в отличие от Альдебера. Мужчины засмеялись, и Альдебер засмеялся вместе с ними.

– Это они надо мной смеются, – пояснил он Гийому. – Говорят, я слишком толстый, чтобы нырять за стромбусами, да и готовить их не умею. И это чистая правда; сколько раз я пробовал, ничего хорошего у меня не выходило. Еще они говорят, что у худого человека, то есть у тебя, может и получиться, потому что ты повсюду ищешь раковины и умеешь плавать.

Ныряльщик положил раковины рядышком на доску, и они с Гийомом склонились над ними, став на колени. Мальгаш первым ударил молотком по вершине раковины и показал Гийому, как именно следует вставлять в отверстие лезвие ножа, после чего взял другой нож и извлек моллюска. Гийом в свою очередь нацелил молоток на точку между двумя «рожками» раковины и стукнул. Альдебер и мальгашские рыбаки кружком выстроились рядом. Гийом пробил отверстие в раковине, вставил в него нож, отсек ножку моллюска и другим ножом ловко достал его из раковины.

– Хорошая работа, – сказал Альдебер, и рыбаки одобрительно кивнули.

Тем временем ныряльщик снова вооружился ножом и отрезал несъедобные части моллюска, после чего рассек его надвое и передал нож Гийому, который внимательно следил за каждым его жестом. Гийом начал отрезать ненужное, когда лезвие ножа наткнулось на что-то твердое. Он аккуратно обогнул затвердение и раскроил тело моллюска на две половины. Настала тишина, прерванная взволнованным шепотом мальгашей.

– Лежантиль, – выдохнул Альдебер, – ведь это твой первый стромбус…