Воды текут, берега остаются

Эчук обернулся и через плечо бросил:

—Ты оставайся с водяным из этого омута.

—Постойте! Я боюсь! Я вспомнил! Я все скажу!

Ребята остановились.

—Говори.

—Про Вениамина Федоровича дед Ороспай сказал:

<<Если мы не отомстим человеку, осквернившему

священную рощу, то народ перестанет нам верить.

Мы должны покарать учителя>>.

—Та-ак,—протянул Эчук.—А говоришь: <<Ничего

не знаю, ничего не слышал>>. Эх, ты! Теперь иди

домой и скажи отцу: <<Дорогой папочка, ничего

у вас не выйдет, турекские ребята узнали про

замысел карта Ороспая>>. Если не скажешь, то мы

сами придем и скажем.

Веденей заплакал.

—Не могу я сказать этого отцу, он же меня

из дому выгонит... Не выдавайте меня...

—Ведь вправду выгонит,—сказал Васли.— Дядя Извай такой, он и сына не пожалеет.

—Что же будем делать? —спросил Эчук.

—Может, подождем пока? —предложил Коля.

—Что ты! Тут, может, преступление замышляется,

а мы —ждать,—горячо заговорил Васли.

—Надо что-то делать,—твердо сказал Эчук.

—Вот что, друзья,—сказал Васли,—пока никому,

ни одному человеку, ничего не говорите.

И ты, Веденей, никому ни слова. Ночь будем думать,

завтра утром опять встретимся. Недаром говорится:

<<Утро вечера мудренее>>.

Г л а в а VIII

ШИЛА В МЕШКЕ НЕ УТАИШЬ

На другой день Эчук проснулся, когда солнце

уже вовсю светило в окно. Он подумал, что пора бы

вставать, но очень хотелось спать. Эчук снова з а крыл

глаза. Закуковала на часах кукушка.. Эчук

стал считать. Она прокуковала семь раз. Семь

часов! Эчук через силу раскрыл глаза, сбросил

с себя старый материн кафтан, которым покрывался

вместо одеяла, и встал.

На столе лежал ломоть хлеба. Эчук откусил

кусок и, жуя, вышел из избы. Ласковый ветер, еще

свежий и прохладный, обдул лицо, поиграл растрепавшимися

волосами. Эчук спустился с крыльца,

подошел к пруду. Сегодня утром вода была совсем

не такой, как вчера ночью: не черной и страшной,

а прозрачной и ласковой. Разве кто-нибудь смог бы

в такое утро отойти от пруда не искупавшись! Эчук

прыгнул в воду, проплыл до другого берега, вернулся

обратно и вышел на берег. Как легко дышится,

как бодро чувствуешь себя после купанья,

так и хочется громко крикнуть: <<Хорошо жить на

свете!>>

Сначала Эчук зашел к Коле Устюгову. Тот сидел

за столом, завтракал. Он был тихий, угрюмый, глаза

красные. Видно, плакал. Эчук понял: что-то

произошло.

Из-за перегородки вышел дядя Андрей, Колин

отец. Тоже злой.

—Это ты, Эчук, учишь Николая плохим делам?

—сердито спросил он.

Эчук с удивлением посмотрел на Колю, стараясь

угадать, что же такое он сказал отцу? Коля покачал

головой: мол, ничего не говорил, ни словечка. Эчук

понял его знаки.

—Ты, дядя Андрей, зря так говоришь,— сказал Эчук, смотря прямо в глаза Колиному отцу.— Мы ничего плохого не сделали.

—Тогда зачем шляетесь до полуночи?

—Мы не шлялись.

—Тогда где же вы были, черт вас побери?

—Напрасно сердишься, дядя Андрей. Мы с

Колей и Васли Мосоловым хорошее дело делаем.

Дядя Андрей, все еще недоверчиво поглядывая

на сына и на Эчука, присел к столу и уже

не так сердито спросил:

—Почему же Николай ничего не рассказал,

не объяснил? Вот поэтому пришлось его маленько

ремнем похлестать. Почему не сказал, Николай?

—Мы условились пока никому ничего не говорить,— не поднимая глаз от стакана молока, ответил

Коля.

—Даже отцу нельзя?

Коля ничего не ответил. Но дядя Андрей, видно

вспомнив, что у него у самого в детстве были свои

мальчишеские тайны, которые он с друзьями хранил

от взрослых, улыбнулся.

—Ну-ну, нельзя так нельзя,—и ушел опять

за перегородку.

—Ешь скорей, побежали к Васли! —заторопил

друга Эчук.

Коля одним глотком допил молоко, схватил недоеденный

кусок хлеба, и они побежали к Васли.

Мальчишеский совет происходил за сараем на

огороде. За ночь никто из них так ничего и

не придумал.

—Может быть, волостному старшине сказать?

—предложил Эчук.

—Волостной старшина приятель Ороспая, тоже

кулак, он ему ничего не сделает,—возразил Васли.

—Так ведь он поставлен на то, чтобы следить

за порядком в селе,—сказал Эчук.—Хоть он приятель

Ороспаю, все равно должен будет его

остановить.

—Так-то оно так...

Не придумав ничего лучше, друзья в конце концов

решили пойти в волостное правление к волостному

старшине.

Вениамин Федорович был озабочен. Летние каникулы

близились к концу. Уже и сенокос давно

окончился. Уже на некоторых полях началась уборка

яровых. А ремонт школы двигался медленно.

Вениамин Федорович нанял рабочих из иконописной

мастерской Платунова, теперь и сам не рад: деньги

они забрали, но работать не торопятся, приходится

ходить, уговаривать.

С утра Вениамин Федорович пошел в село, хотел

повидать подрядчика, но не застал его. Пришлось

ни с чем возвращаться домой.

Он проходил мимо волостного правления как раз

в то время, когда Васли, Эчук и ’Коля, сидя на

траве, ожидали волостного старшину.

Вениамин Федорович подошел к ребятам.

—Здравствуйте, Вениамин Федорович! —вскочил

на ноги Эчук.

Васли с Колей тоже встали:

—Здравствуйте, Вениамин Федорович!

—Здравствуйте, друзья,—ответил учитель.— Что вы тут делаете?